Мне пришло в голову, что обычное интерьвью с дъяволом или волшебником можно с успехом заменить искусным использованием положений науки. Г. Дж. Уэллс
— Я пойду прогуляюсь, — Саске стоял у зеркала, застёгивая пуговицы темно-синей рубашки. Оценивающим взглядом он рассматривал отражение старшего брата, ковыряющего вилкой остывшую яичницу. И как же раздражало это невозмутимое спокойствие, которое отражалось на его безмятежном лице. Будто ничего и не было. Будто это и правда был сон. И Саске бы поверил в эту внушаемую старшим Учихой чушь, если бы не боль в запястье, уведомившая о себе после очередных посягательств со стороны брата. Губы ещё помнили этот жесточайший до одури поцелуй, а кожу головы пощипывало от грубого захвата волос. Чтоб тебя, Итачи! Юноша около часа с лишним обдумывал произошедшее, и голова уже плавилась от неумолимой неизвестности. Сначала он крутился в ванной, чтобы найти хоть какое-то доказательство того, что он не сошёл с ума, но из так называемых «улик» оставалась лишь та самая боль. Затем он вновь и вновь прокручивал в своём мозгу постыдные картинки, но и они никак не складывались в единый пазл. 50/50. Все указывало на то, что это был сон, как и на то, что это произошло взаправду. Но сны не могут быть настолько реальными. Перспектива подойти к брату и напрямую спросить: «Ты случаем не хотел трахнуть меня этой ночью?» не сулила ничего хорошего. Он бы как обычно отшутился в своём привычном провокационном стиле, и разразилась бы очередная буря. А теперь этот гад сидит с преспокойным лицом и с неохотой употребляет свою говнявую пищу. Чтоб ты подавился! Саске совершенно не мог определить по лицу и настроению Итачи, что же все-таки произошло, потому что старший братишка умело напяливал на себя маску безразличия. А может, ему и на самом деле было плевать. Это невероятно выводило из себя, поэтому юноше было просто необходимо выбраться из этих четырех стен, особенно когда ты заперт в них с таким то существом. — Ну и куда ты собрался? — «существо» вопросительно подняло голову, и смерило Саске таким презрительным взглядом, что у того по спине пробежались мурашки. — Какая разница? Просто прогуляюсь. — Нельзя. Ты болеешь. «Нет, ну вы посмотрите, он ещё заботится о моем здоровье. В какой заднице была твоя забота, когда ты наплевал на заложенность моего носа и целовал так, что я чуть не задохнулся и не помер прям там в кровати». — Саске демонстративно накинул ветровку на плечи и самонадеянно произнёс: — Мне уже лучше, можешь не переживать. — Тебе же сказано нет! — мужчина с шумом опустил вилку на стол. Почему-то всем казалось, что у него имелись неиссякаемые запасы терпения. В каких-то случаях это было и правда так, но чаще всего его оставалось совсем немного. В груди поселились волнение и страх перед этим жёстким голосом, перед властным взором, который даже не предполагал возможность неповиновения. Но спустя время, все-таки должен был наступить тот самый момент, когда Саске пересилит себя и решится ослушаться брата. Поэтому он впопыхах натягивал кроссовки на ноги, попутно лепеча: — Шизуне говорила, что мне нужно гулять на свежем воздухе, а то я так поправлюсь недели через две, не раньше, а тебе же не хочется тухнуть со мной столько времени. Я буду тут, рядом, совсем неподалёку. Нии-сан, правда, не нужно так сильно переживать. И все-таки он боялся. Иначе чем можно было объяснить его бесполезные оправдания в надежде на то, что Итачи сжалится и изменит меру будущего наказания? Юноша даже не стал завязывать шнурки и второпях выбежал на лестничную клетку, чтобы не получить новой порции уничтожающего взгляда. Учиха Саске, 18 лет. Тряпка, которая боится собственного брата.***
Он стоял на дороге, гордо показывая средний палец пустующему балкону собственной квартиры, мысленно посылая этот жест в адрес Итачи, которого, к счастью, на балконе не наблюдалось. И вряд ли бы Саске осмелился выкинуть что-нибудь подобное, будь он все-таки там. В этот раз, как бы ни хотелось, но юноша решил обойтись без автомобиля, ведь он обещал, что будет тут, совсем «неподалёку». Так называемое «неподалёку» располагалось на другом конце города, куда необходимо было добираться не менее двух часов. Поэтому Саске не спеша проходил мимо соседских домов, вдыхая ароматы самых различных и прекрасных цветов, аккуратно рассаженных в миниатюрных клумбах. Чарующую атмосферу собою дополнял разнесшийся по всей округе беззаботный щебет птиц, угнездившихся на ветках, спрятанных в пышных кронах деревьев. По мере передвижения постройки становились все выше и хмуро поворачивались спинами к ярко палящему солнцу, отбрасывая незамысловатые тени на асфальт, будто приглашая укрыться от ослепляющих лучей в своих прохладных объятиях. Но Саске намеренно не желал переходить на темную сторону. Он представлял, как бы изумительно выглядели его картины в свете такого потрясающего дня. Как бы он наслаждался очередной кружкой фруктового чая, разглядывая на полу причудливых солнечных зайчиков. К сожалению, в его квартире самым наглым образом пребывало человеческое создание, никак не способное пропускать свет сквозь свою плотную, бесконечно чернеющую материю. Итачи итак волей неволей распространял вокруг себя чудовищную тьму, так ещё и частенько пытался создать ее искусственным образом, скрывая окна за однотонными шторами. Ни один, даже самый яркий свет был не в силах побороть леденящего иссиня чёрного стража старшего Учихи. Но все же он впускал в свою ночную обитель холодный, тусклый, трепетно печальный, отдаленно напоминающий цветущую сирень, свет Саске, предварительно истязав его своим острым, беспощадно жалящим копьем, оставляя глубокие раны и заставляя реветь навзрыд. Что уж тут сказать, за вход нужно платить. И Саске платил. Платил в полном размере, иногда превышая запрашиваемую сумму. А Итачи никогда не давал отсрочек. Младший Учиха не мог понять его действий и желаний, зато отчетливо сознавал свои. Он желал быть ближе к брату. Стоит тому лишь поманить пальцем, создать малейшую вероятность абсолютно любой близости, как Саске непременно поддастся. Вывернет душу наизнанку, выпотрошит все до самой капли, лишь бы Итачи принял его к себе. Но тот явно придуривался, якобы прощупывая почву под ногами, пытаясь определить можно ли действовать, или мелкий все же начнёт сопротивляться. «Ты же прекрасно знаешь, что не начну», — Саске незаметно для себя остановился посреди уже оживленной улицы, где многочисленные автомобили с лихвой проезжали по автостраде, вздувая после себя небольшие клубы пыли. Странно, что на этот раз обошлось без пробок. Чем-то озабоченные люди торопились по своим делам, равнодушно обходя слегка сгорбленную фигуру Саске, который все так же был поглощён мыслями об Итачи, и, немного погодя, он, все так же призадумываясь, продолжил свой путь. «Итачи» — имя сопровождающее Саске от самого рождения до теперешнего момента. Даже если брата подолгу не было рядом, парень всегда слышал его имя, и чаще всего слышал именно в своей голове. Так уж сложилось, что все ключевые моменты были связанны именно с обладателем этого имени. И мозг раз за разом прокручивал вечно повторявшуюся пластинку, называемую «Итачи». Долбанный непрекращающийся саундтрек жизни Саске. Ах как бы хотелось прокричать «ненавижу!» Вцепиться руками в его тёмную рубашку, вытряхивая из него всю дурь, пристально заглянуть в эти чертовы глаза, безмолвно отыскивая там несуществующие ответы на самые волнующие вопросы. Это ведь просто обыкновенное желание быть как все нормальные пары, и казалось, будто Итачи этому противился, потому что быть как все неинтересно, и в их случае невозможно. Да, Саске мечтал и хотел воспринимать их слишком тесные отношения как пару, ведь когда-то давно, когда они ещё детьми ютились в том самом сарае, прижимаясь друг к другу, как продрогшие коты, и укрываясь дырявыми перепачканными одеялами, Итачи тихим шепотом произнёс: «Мы с тобой особенные братья». Тогда эта фраза оставила неизгладимый след на душе Саске, все чаще напоминая о себе, и поэтому юноша по сей день продолжал верить в эту особенность. В ожидании электрички он спокойно ступил на платформу, пристраиваясь возле железной балки, удерживающей конструкцию полупрозрачной навесы станции. И ему все никак не удавалось привести собственные мысли в порядок. Его в очередной раз выбили из колеи, заставили непрерывно думать об этом несносном объекте, совершившим столь непомерные действия. Все кипело и рвалось наружу, именно поэтому Саске было так необходимо встретиться с Орочимару. Он даже думать не смел о Наруто, зная, что паренёк не сможет предложить ничего, кроме как «забыться и оторваться по полной». Другое дело Орочимару — мудрый наставник, знавший Саске от и до, человек, наделивший его великолепным мастерством, научивший мыслить и созидать. И только он мог дать дельный совет в сложившийся ситуации. Вагон, остановившийся перед Учихой, был полностью забит людьми, и юноша раздражительно покрутил головой, высматривая более-менее свободное местечко, все никак не решаясь переступить порог огненной геенны. Но в ту же секунду его беспощадно втолкнули в толпу, не позволяя ухватиться даже за сантиметр желтых поручней. Саске угрюмо стоял между множеством вспотевших тел и проклинал тот самый момент, когда он стал такой размазней перед Итачи. Если бы не эта трусость, сейчас бы ему не пришлось тухнуть и преть среди кучи людей, а все потому, что он бы не зассал и взял свой автомобиль, наплевав на упрёки старшего брата. Парень пытался воссоздать обожаемое чувство свободы хотя бы вне общества Итачи, ибо тот никогда не переступит через своё «я» и не позволит Саске вдохнуть полной грудью, а сейчас его чрезмерная опека и вовсе начала сопровождаться жестокостью и подавляющей манипуляцией. Ласка сменилась на крепкую хватку хищника, вцепившегося когтями в свою жертву, предвкушая сладостный вкус от их предстоящей игры. В таком положении Учиха проехал около часа, пока до нужной конечной станции не осталось три остановки. Вагон заметно опустел, и юноша наконец грузно опустился на освободившиеся сидения. Облокотившись о поручень, он сомкнул веки, собираясь вздремнуть оставшиеся несколько минут, но через некоторое время почувствовал на себе пристальный внимательный взгляд. С неохотой Саске все-таки посмотрел на существо, которое сидело напротив и посылало столь вожделеющие, но в то же время скромные взоры в его сторону. Молоденькая девушка, вероятно даже моложе самого Саске, не отводя от него смущенного взгляда, убирала за ухо выбивающуюся русую, а когда поняла, что юноша наконец обратил на неё внимание, неловко улыбнулась краешком губ, с надеждой ожидая ответной реакции. Учиху позабавило то, с какой скоростью начали краснеть ее пухлые щечки, а колени непроизвольно сомкнулись вместе, сбивая складки на лёгком бирюзовом платье. Все, что тебе нужно — это просто улыбнуться в ответ. Вы несомненно познакомитесь и у вас завяжется разговор. Вы пройдёте по узким улочкам Токио, наслаждаясь легким дуновением ветерка, развевающим ее платье, ты угостишь ее мороженым, а затем кончиком пальца уберёшь пломбир с миниатюрного девичьего носика. И далее она обязательно позовёт тебя к себе, приглашая в родительскую спальню, мечтая разделить с тобой все переполняющие ее чувства. Эти девицы никогда не смогут отказать тебе, наоборот, они тянутся сами. Тянутся к твоей красоте и обаянию. Нужно лишь улыбнуться в ответ, чтобы Итачи грыз локти от того, что его дорогой и любимый отото решил принадлежать еще кому-то кроме него самого, хоть и на один вечер. Но Саске всегда мечтал принадлежать только Итачи, и от этих мыслей у него приятно закололо в животе. Он, вероятно, влюбился? Да, все именно так…влюбился. Интересно, что испытывает этот человек, когда втаптывает в грязь чужие чувства? Саске слегка наклонил голову, поднимая бровь и оглядывая девушку настолько пренебрежительным взглядом, насколько был способен выжать из себя. А когда улыбка на ее лице пропала, он демонстративно поднялся и перешёл в другой вагон. В следующее мгновение Учиха громко цыкнул, приходя к осознанию того, что ему так и не удалось понять то, что чувствует в такие моменты Итачи. Зато он четко ощутил в своей груди всю досаду, обиду и неприязнь, которые остались на душе у той девушки.***
Орочимару предпочитал тихие места, отдаленно напоминающие деревенские населенные пункты. Правда, местность, в которой он проживал, больше была похожа на поселение богатеньких буржуев, выставляющих напоказ свои роскошные особняки, то и дело выбивающиеся своей самобытной архитектурой из общей массы. В этот раз наслаждаться живописными видами улиц Саске не стал. Хоть он и сам принадлежал к числу раздражающих простой народ толстосумов, ему крайне осточертело подобное бахвальство, особенно когда повода для такого поведения не было от слова совсем. Юноша дошёл до самого конца улицы, где, обособившись ото всех, стояло великолепное жилище Орочимару. В детстве оно поражало Саске своим непревзойдённым величием и красотой. Такие масштабы были вовсе непривычны маленькому ребёнку, которому ранее приходилось обитать в бараке, а родительский дом был хоть и большим, но весьма простеньким, к тому же воспоминания о нем потихоньку стирались из головы юного Саске. Зато сейчас он с каждым разом все больше убеждался в том, что подобные домишки лишь следствие неполноценности внутреннего мира и собственной души, но все же парень знал, что у Орочимару с этим дела обстоят значительно лучше, чем у него самого. Бледные пальцы Учихи не торопясь набирали восьмизначный код на электронной панели, прикрепленной к механическим воротам особняка. Ему было позволено беспрепятственно проходить в дом в любое время суток, поэтому Орочимару предоставил Саске запасные ключи и пароли для входа и выхода. Это являлось актом искреннего доверия, и юноша пользовался им для своей выгоды. Практически бесшумно он вторгся в чужие покои, безразлично убирая гремящую связку ключей, что нарушала общую тишину здания, во внутренний карман. Уже в который раз Саске наткнулся на растения, которыми был заставлен весь коридор, потому что Орочимару являлся страстным ценителем всевозможной флоры и фауны. Раз в две недели ему привозили новые, как выражался Саске «кусты», и Орочимару, не успевая разгребать свои чудеса природы, оставлял их в просторном коридоре. Впрочем, все это смотрелось довольно гармонично. Переступая через очередной «куст», парень отправился на поиски наставника, который, судя по всему, находился в стенах своей живописной обители. Огромные окна, занавешенные легкими шторами, пропускали сквозь себя яркий солнечный свет, что освещал и без того светлое помещение. Белоснежные мраморные стены и пол как бы невзначай увеличивали размеры здания, создавая иллюзию сказочного дворца, переполненного экзотической зеленью. Помимо растений Орочимару усиленно складировал ещё и всякий престарелый антиквариат, который располагался буквально в каждой комнате, куда заглядывал Саске. Внезапно из-за угла выбежал пепельно серый кот. Остановившись перед юношей, он смерил его презренным взглядом, всем своим видом показывая, что ему здесь не рады. — Ну и где твой хозяин? — с легкой улыбкой проговорил Саске, усаживаясь на корточки перед настороженным животным, и протянул руку в попытке погладить пушистое существо, но кот лишь недовольно фыркнул и скрылся в кустах. Парню совсем не прельщала перспектива проводить драгоценное время в поисках старого пердуна. -Орочимару! — раздражающе выкрикнул Учиха, резво подымаясь на ноги. Так как ответа не последовало и на остальные оклики, Саске решился на весьма опрометчивый поступок. — Дед! Дедуля Орочима-а-ру! — с новой силой воззвал он, прекрасно зная о том, насколько негативно сенсей реагировал на подобные обращения в сторону своей персоны. Это его помешанное отношение к омолаживанию и упоминания о далеко не самом молодом возрасте приносили немало проблем. Саске явно напрягся, когда понял, что «дед» не отозвался и на этот раз. Последним местом, где можно было обнаружить Орочимару, была старая комната, переполненная антикварными горшками и высушенными пальмами. И Учиха с опаской направился в ту сторону. Дверь была слегка приоткрыта, и, когда Саске оказался внутри, перед его глазами предстала совершенная картина маслом. На темном диване, искусно обшитом позолоченной нитью, и вокруг которого в хаотичном положении все так же стояли потертые горшки и кусты, воткнув наушники в уши, вальяжно лежал Орочимару. Из-за играющей в ушах релаксирующей музыки он был полностью отрешен от внешнего мира, и его светлый атласный халат бесстыже обнажал правую ногу, бесцеремонно закинутую на другую, но больше всего поражало то, что ее бледноватую, почти белую кожу нежно обвивал самый настоящий удав. Его темная-фиолетовая чешуя поблескивала в свете солнечных лучей, пробивающихся сквозь огромное распахнутое окно. Для Саске уже перестал быть удивительным тот факт, что сенсей держал в своем доме змей и постоянно с ними возился. На небольшом стеклянном столике, расположенном рядом с диваном, находились различные курительные смеси и ещё продолжающая испускать дым выточенная чёрная трубка. Саске удрученно вздохнул и направился прямиком к Орочимару, понимая, что тот совершенно ничего не слышит вокруг себя. И, как оказалось позднее, ничего не видит, потому что его лицо было покрыто огуречной маской. Парень с саркастичным сожалением рассматривал рожу сенсея, приправленную блаженной улыбкой умиротворения. Чуть-чуть подавшись вперёд навстречу лицу Орочимару, Учиха протянул руки, чтобы снять с его глаз почти засохшие круглые дольки огурцов. — Здарова! — ехидно выпалил Саске, когда увидел, как змеиный наставник удивленно разлепил глаза. Пару секунд они тупо пучились друг на друга, пока Орочимару вновь не начал елейно лыбиться, тем самым раздражая младшего Учиху. — Здравствуй, Саске-кун, — сипло прошипел мужчина. — Мог бы хотя бы предупреждать о своих внезапных визитах. — Не вижу в этом необходимости, раз ты дал мне ключи, — после грубого ответа, юноша попятился назад, увидев, как удав медленно переползает с ноги сенсея на его тонкую мускулистую руку. — Все равно, это очень некрасиво, мой мальчик. Складывается впечатление, будто я тебя и вовсе не воспитывал, — дождавшись, пока пресмыкающееся полностью обовьется вокруг руки, Орочимару запрокинул её назад за голову, в сторону оцепеневшего Саске. Тот хоть и привык к змеиному обществу, все же держался подальше от опасных животных. Удав гипнотизирующим взглядом всматривался в лицо испуганного парня, все ближе вытягиваясь к нему навстречу. — Ты же столько времени провёл рядом со мной, — продолжал Орочимару. Но Саске уже больше не слышал его слов, он был не в силах оторвать свой взгляд от жёлтых пугающих зрачков, которые с каждым разом становились все ближе и ближе к его существу. Учиха застыл на месте, следуя советам школьных учителей. Они говорили о том, что встретив опасную змею лучше перестать двигаться, чтобы у животного не появлялось желания напасть. — Я думал, что смогу передать тебе от себя ещё хотя бы что-то, помимо художественных навыков, — чем ближе удав пробирался к Саске, тем слаще становилась интонация Орочимару. Мужчина был крайне заинтересован происходящим, что даже не почувствовал, как затекла его собственная рука под натиском массивного змея. — В конце концов, ты был моим любимым мальчиком, Саске. Всего пара миллиметров отделяла лицо юноши от изящной темно-фиолетовой чешуйчатой головы удава. Парень перестал дышать. Его стеклянные большие глаза напрямую встретились с жутким проницательным взглядом животного. Жёлтые зрачки так сильно напоминали Орочимару, но одинокий, невозмутимо холодный взгляд говорил Учихе о совсем другом человеке, о таком родном и таком далеком. На долю секунды змей с шипением высунул свой юркий маленький язычок, еле касаясь им пересохших губ Саске, оставляя на них едва уловимое тактильное ощущение. Через мгновение Орочимару отвёл руку назад, принимаясь поглаживать чешуйчатую кожу пресмыкающегося. — Он всегда воплощает мои самые сокровенные желания в реальность, — мужчина вновь улыбнулся, выпуская удава из собственных объятий. Тот почти сразу же уполз куда то в кусты. До Саске не сразу дошёл весь смысл происходящего, а когда он все-таки понял, что произошло, и что под этим действием подразумевал Орочимару, то решил не придавать этому такое большое значение. В конце концов, наставник никогда не скрывал своих чувств и открыто проявлял нездоровый интерес к молодому человеку. Но Саске свыкся с чудаковатыми тараканами змеиного учителя и не обращал на это ни малейшего внимания, ведь ему была важна личность, а не любовные увлечения, даже если они касались его самого. Да и Орочимару никогда бы не подступился к Саске без его согласия, он бы предпочёл молча наблюдать со стороны, нежели напасть исподтишка. Сенсей так и не поднялся с дивана, лишь аккуратно поправил слегка съехавшую с лица огуречную маску. Трубка на столе прекратила источать дым, и её содержимое чёрным пеплом покоилось внутри. — Какая досада, — разочарованно произнёс Орочимару, бросив печальный взгляд в сторону курительного приспособления. Почему-то практически все окружение Саске было помешано на курении. Особенно Итачи, который выкуривал около двух пачек сигарет в день. В конечном итоге он так скоро сдохнет. Но помирать старший Учиха вовсе не собирался. У него не желтели зубы, не портилась кожа, даже ногти на пальцах рук не источали этот противный запах сигаретного дыма, за что Саске в сердцах прозвал брата «дьяволом». Но как же прекрасен этот дьявол, когда зажимает в своих изящных пальцах злосчастную сигарету, когда подносит её к губам, когда медленно выдыхает едкий дым. Саске был без ума, его завораживал этот образ, заставляя частенько воспроизводить его на бумаге. Он стыдливо закусывал нижнюю губу, притупляя смущенный взгляд, лишь от одних только мыслей о том, насколько сильно он желал брата. Юноша постоянно приглядывался к курящим людям, чтобы понять, мог ли ещё хоть кто-то в этом мире убивать себя столь сексуально и беспощадно. Не мог. Как и не мог Орочимару, поэтому Саске по своему обычаю насмешливо хмыкнул: — Я тебя совсем не понимаю. Ты стараешься омолодиться, но в то же время губишь свой организм. Противоречишь сам себе. — В этом и есть вся прелесть, — Орочимару ненадолго задумался, меняя положение в ног в крестообразную позу. — Интересно, сколько продержится мой организм в таком состоянии. Это что-то вроде эксперимента, балансировки между жизнью и смертью. Я хочу, чтобы борьба была не только в моем разуме и сердце, но и в теле. — По-моему, тут вырисовывается только борьба твоего психического состояния. Балансируешь между шизой и стабильностью, — резко выпалил Учиха. Хотя, в свете последних событий, кто тут ещё «балансирует». — Какой же ты душный и грубый, Саске кун. Видимо, ничего так и не изменится в твоем трудном характере. А впрочем, мне так даже нравится, — Орочимару самодовольно прикрыл глаза, ожидая очередного выпада со стороны экспрессивного юноши, но в тот же момент в комнату зашел белобрысый молодой человек, на переносице которого удобно размещались прозрачные очки с неестественно большими круглыми линзами. На секунду он остановился возле Саске, смеряя его презрительным взглядом, на что Учиха ответил одной из самых лучших ехидных улыбочек в своем арсенале. — Орочимару-сама, вам пора сменить огуречную маску, — светловолосый юноша обратился к змеиному наставнику, держа в руках стеклянную тарелку с нарезанными овощами. — Ох, Кабуто, ты как раз вовремя, а то я чувствую, что эти огурцы начинают подсыхать, — мужчина расплылся в блаженной улыбке, когда Кабуто начал осторожно снимать старые дольки с его лица. — Когда же вы поймете, что это все полный бред и абсурд, — снова подал голос возмущенный Саске. Его раздражало, что время тянулось бесконечно долго, заставляя ждать подходящего момента для начала волнующего разговора. — Эта процедура ничего не даст. — Ты бы мог промолчать, хотя бы ради приличия. Орочимару-сама считает, что это необходимо. Все средства хороши, особенно в его уже немолодом возрасте, — секунда, и тарелка с новыми огурцами была резким движением опрокинута на серую рубашку Кабуто. — Я же столько раз предупреждал не указывать на мой возраст! Якуши Кабуто, я ожидал подобного от кого угодно, но только не от тебя, — Орочимару резко принял сидячее положение, поправляя длинные чёрные волосы, налезшие ему на лицо. — Прошу прощения, Орочимару-сама, — парень не счёл нужным добавлять различные оправдания к своим извинениям. Присутствие несносного Саске всегда разжигало пламя негодования в его сердце. Он терпеть не мог этого самодовольного ехидного юношу, который сумел заполучить всю любовь и внимание наставника. Кабуто всегда был тактичен, вежлив и услужлив, в отличие от Учихи, чьим вторым именем было хамство. Саске стоял, уткнувшись лопатками в белую стену и скрестив руки между собой. Его отстранённый взгляд сообщал лишь о том, что до произошедшего ему нет совершенно никакого дела. — Послушай, дед, а тут присесть вообще хоть куда-то можно? Везде твои потрепанные вазы и статуи. Тебе и впрямь некуда девать деньги? — устало произнёс парень, потирая коленку. — Ой, Саске-кун, а тебе уже поесть нечего, что ты начал так переживать за состояние моего кошелька? Хочешь, я тебе икебану подарю? У тебя с аукционами связи хорошие. Продашь подороже, и, может, вырученных денег на месяц хватит, — в интонации Орочимару не наблюдалось ни капли возмущения или злости, наоборот, его желтые зрачки с интересом разглядывали очертания бледного лица юноши. Зато недовольство Кабуто возрастало с каждой секундой, и казалось, что от напряжения его круглые линзы вот-вот дадут трещину. Саске самым наглым образом назвал сенсея «дедом», а тот даже бровью не повел, в то время как пятна на рубашке Кабуто увеличивались из-за огурцового сока. — Я бы хотел поговорить с тобой… наедине, — вновь произнёс Учиха, многозначительно приподнимая бровь. — Тебе совсем неведомо слово «уважение»? — Кабуто сделал шаг в сторону ухмыляющегося Саске. — Тебе дали образование, известность, да, в конце концов, крышу над головой, и ты смеешь все равно пререкаться, попутно высмеивая увлечения Орочимару-самы? — как же хотелось пару раз хорошенько врезать по этому красивому лицу, чтобы хотя бы на некоторое время его обладатель почувствовал себя униженным. Потому что Саске мог унизить всех, кого не лень, и делал он это с большим успехом. — Все в порядке, Кабуто, я уже привык к этому, — Орочимару выставил руку вперёд, преграждая светловолосому юноше путь к Учихе. — Не мог бы ты удалиться на некоторое время? У нас намечается очень интересный разговор. Змеиный сенсей был крайне заинтересован просьбой Саске, к тому же, тот даже не скрывал своей прыти и нетерпения. Поэтому он попытался как можно скорее сплавить Кабуто подальше, и Якуши, немного помявшись на месте и пытаясь остановить внутренние позывы начистить рожу темноволосому юнцу, все-таки оставил их одних. Подкуривая очередную порцию табака в трубке, Орочимару пригласил Саске присесть рядом с ним. — Ну так в чем заключается суть разговора? — спросил он. — Либо я схожу с ума, либо Итачи домогается меня. Мужчина был немного ошарашен откровенным заявлением своего ученика. Ему, конечно же, было приятно, что Саске настолько открыт для диалога с ним, но услышать подобное он явно был не готов. — С чего ты решил, что именно сходишь с ума? Ты сомневаешься во втором варианте? Парень решил, что правильнее всего будет пересказать наставнику основную суть псевдо сна, чтобы тот лучше понимал ситуацию. Вспоминать пережитые моменты было не так легко, как предполагал себе Саске. Он будто выдавливал из себя слова, потому что Орочимару всякий раз просил раскрывать подробности, мол, это поможет тщательнее разобраться в случившимся. Хоть Учиха и подозревал о наличии задних мыслей в голове наставника, он все же старался исполнить просьбу. По мере продвижения рассказа юноша всякий раз удивлялся ясности собственных воспоминаний. Он помнил все до мельчайших подробностей, помнил каждой клеточкой тела, которое вздрагивало и зудело при малейшем упоминании о нем. От разбушевавшегося интереса глаза Орочимару пожелтели ещё сильнее, и теперь между ним и тем самым удавом не было практически никаких различий, разве что только телесных. — Сны всегда ощущаются достаточно правдоподобно и весьма натурально, — начал он, — но чаще всего они напрочь стираются из нашей головы, оставляя нам лишь незначительный отрывок, и то, если повезёт. В твоём же случае все совершенно наоборот. То есть, ты помнишь абсолютно каждую деталь: прикосновения, эмоции, диалоги, собственные мысли? Повисла небольшая пауза. Саске обхватил ладонью вновь разболевшееся запястье. Напряженная обстановка действовала на него очень неблагоприятно, отчего парень почувствовал медленно подступающие признаки насморка. — На самом деле начало я помню достаточно смутно, будто меня разбудили чужие прикосновения. А дальше… мне открылся колоссальный спектр эмоций, который ранее испытывать не доводилось, — Саске ощущал себя, словно он находится на приеме у какого-нибудь типичного психолога и сидит в ожидании шаблонных фразочек, якобы наделённых вспомогательным эффектом и, почему-то, именно они по идее должны помогать разбираться в людских проблемах. — Ну бывает же такое, когда четко помнишь всякие там ужасы, кошмары. Может, тут то же самое. — Ты считаешь свой сон кошмаром? Саске посмотрел своими широко распахнутыми глазами на заинтересованное лицо наставника. Что он мог ответить на столь сложный вопрос, который чётко попал в самую цель? Этот «сон» вселял страх, провоцировал желание и давал надежду одновременно. Тогда юноше пришлось задать уже другой вопрос, только самому себе. Что он чувствовал во время происходящих событий? Перерыв свои воспоминания, он понял, что сначала это были боязнь и боль, а затем все превратилось желание и удовольствие. Итачи мог бы «задушить» его, но это было бы самым прекрасным удушьем на свете. Удушье от поцелуя того, к кому так отчаянно стремишься. Собравшись с силами, Саске решительно выдавил: — Нет. Это был не кошмар. — То есть, ты бы хотел, чтобы это произошло в реальной жизни? — Орочимару, ну что за противная змеюка! Учихе и без того было тяжело отвечать на подобные вопросы, а наставник нападал с новой силой. — Итачи все равно бы не сотворил подобного со мной. Он не способен… Он же любящий заботливый брат. — Ты действительно считаешь, что он не способен? — лицо Орочимару преобразила жуткая улыбка, придавшая ему некий устрашающий облик. «И правда, действительно ли он не способен? Зачем я вру?» — Я не знаю. — О нет, мальчик мой, ещё как способен. Мне хватило увидеть его взгляд ещё тогда, у порога собственного дома, когда он привёл тебя ко мне на попечение. Это был маленький ребёнок, но уже тогда я понял, что он может сделать абсолютно все, что только пожелает, — теперь лицо Орочимару выглядело и вовсе по-маньячному. — Честно признаться, но тогда твои рисунки не произвели на меня никакого эффекта, в отличие от твоего брата. Я чувствовал, что стоит мне отказать, как он выжгет мне сердце. Но все же я рад, что принял тебя. Ты вырос великолепным юношей, — змеиный сенсей облизнулся, прежде чем сделал очередную тягу из трубки. Саске промолчал. «Вот, значит, какое впечатление производит Итачи на других людей. Видимо, это только со мной он может быть нежен, и то, это было до поры до времени». — Знаешь, что я думаю? — Орочимару подсел поближе к Учихе, выдыхая дым с запахом каких-то трав юноше на лицо. — Это был не сон. Ты сам мечешься из стороны в сторону, пытаясь определить, явь это или реальность. Я тебе скажу, что это реальность. Твой братишка искусный манипулятор, и ему выгодно обращать абсолютно любую ситуацию в свою пользу. Ну или наоборот, когда бывает скучно. Я и сам мало что смогу противопоставить Учихе Итачи, но одно я понял точно: это были его прямые действия. Никаких сновидений, лишь его живой интерес и желание. — Если он так хочет меня, то почему делает это скрытно? Зачем пытается внушить мне всякую ложь? Почему бы не сделать это открыто? Ни за что не поверю, что он боится! — Саске замотал головой, упираясь кулаками в мягкую обивку дивана. — Подозреваю, что он тоже неравнодушен к тебе, но, видимо, так и правда интереснее, — почти шёпотом произнёс Орочимару, подсаживаясь ещё ближе. Саске тяжело было принять тот факт, что человек, которого он так сильно обожает, может забавляться настолько безжалостным способом. Это больное, нездоровое представление Итачи о чувствах, о любви, о мире сказывалось на младшем Учихе. Ему придётся мириться с пошатнувшимися моральными устоями брата. Если они там, конечно, ещё остались, в чем юноша сильно сомневался. Тем временем Орочимару получал удовольствие от растерявшегося сметливого взгляда Саске-куна, который пытался переосмыслить все услышанное. Наставник был явно прав, и диалог с ним все-таки пошёл на пользу. — Скажи мне, — сенсей обхватил Саске за талию, и его губы в мгновение ока оказались у самого уха парня. — Что ты чувствуешь к Итачи? Тебе необходимо выговориться. В этом нет ничего зазорного. Ты ведь пришёл ко мне, чтобы поделиться своими тревогами, тогда ничего не скрывай от меня. Я хочу слышать все. Учиха был настолько сильно погружён в размышления о брате, что даже не заметил странных действий наставника. Он лишь слышал его сладостный шепот, который представился юноше его собственным внутренним голосом, вытягивающим из него все мысли, касающиеся Итачи. — Я желаю его, — неожиданно для Орочимару начал Учиха. — Точно не понимаю, но, судя по всему, люблю. Я жду его у себя дома, жду во снах, представляю в своём сознании. Но мне чертовски больно. Это как обнимать пламя. Как бы сильно ты его ни любил, ни заключал в крепчайшие объятия, оно все равно будет жечь тебя. Оставит ужаснейшие ожоги, и ты, зная, что они никогда не заживут, лишь будут уродовать твоё тело даже после смерти, все равно продолжаешь обнимать. Я в последнее время боюсь его, пытаюсь казаться сильнее, но Итачи вновь укладывает меня на лопатки. Я хочу, чтобы он ещё раз прикоснулся ко мне, он провоцирует необузданное желание, которое я не силах контролировать. Я хочу его тепла, его нежности. Но даже если он так черств внутри, то я приму все. Я правда хочу принадлежать только этому человеку. От странного удовольствия Орочимару закатил глаза. Лёгким прикосновением ладони он на мгновение прикрыл Учихе рот, попутно лепеча: — Не продолжай, ещё немного, и я начну завидовать твоему брату. — Конечно начнёшь, ведь все эти слова не о тебе, — Саске внезапно повернул голову навстречу удивленным глазам наставника, парень взирал на него сверху вниз, едва улыбаясь краешком губ. Змеиный сенсей встал с дивана и принялся расхаживать по комнате, зажимая во рту свою излюбленную трубку. — Ну, а что тут поделаешь, с твоим манящим великолепием даже самый настоящий натурал засомневается в своей ориентации. Ты бесподобен, Саске-кун. На столь лестное замечание Учиха лишь самодовольно хмыкнул, стаскивая со стола аппетитную дольку ананаса. — Интересно, что станется с тобой, если Итачи в какой-нибудь определённый момент покинет тебя? — останавливаясь рядом с высокой пальмой, достающей до самого потолка, вновь заговорил Орочимару. — Не знаю. Я об этом не думал и думать не хочу, — отвечал Саске, причмокивая сладкой мякотью во рту. — Что будет с парусником, если ветра, допустим, не будет? — Он остановится. — Вот тут-то и оно. Ветер позволяет паруснику двигаться дальше, лишь создавая видимость, что даёт паруснику самому выбирать нужный курс. Но без помощи ветра парусник никогда не достигнет заданной цели, он просто останется на одном месте, бесконечно качаясь на морских волнах. Но вот что будет, если не станет уже парусника? — мужчина направил трубку в сторону недоумевающего Саске. — Эм, ну не знаю. Есть же там другие корабли, пароходы всякие… — На что пароходам ветер? Это механическое средство передвижения, ему не нужен вспомогательный природный аспект. Думай головой. — Да не знаю я. Чего ты прицепился? — Ничего не останется, — отчеканил Орочимару, — ветер потеряет смысл своего существования. Огромные железные махины ему не нужны, а тормошить воду в море бессмысленно. На то она и вода. — К чему вообще все эти твои лодки? — Саске доел ананас и уселся на диване в позу лотоса, подперев подбородок обеими руками. — А к тому, что вы с братом, словно ветер и парусник. Только он — ветер, а парусник — ты. — Хорошо. Но что насчёт шторма? В морях и океанах постоянно бывают штормы. Что насчёт парусника, который разбивается в щепки, потому что не сможет пережить сильнейший шторм? — Учиха с интересом вскинул бровь, ожидая ответа. — А вот это уже время покажет. Может, ему и вовсе не суждено разбиться. Орочимару был крайне заинтересован в конечном исходе отношений братьев. С одной стороны, ему хотелось, чтоб Итачи окончательно сломал Саске, и тот от отчаяния пришёл бы к нему самостоятельно, абсолютно не сопротивляясь, и тогда Орочимару полностью пригрел бы юношу к своим рукам. Но, с другой стороны, благополучие Учихи представляло собой не менее важную ценность. Вряд ли бы Саске смог оправиться от удара, нанесённого братом, потому что извращённый садизм старшего Учихи, само собой, предполагал и подобные моменты в том числе. Заданный юношей вопрос являл собою основную проблему их чувств, и ответ на него мог открыться только со временем. — Так ты думаешь, что наши с Итачи намерения взаимны? — скептицизм и надежда интересным образом соединились ярким блестящим огоньком в глазах Саске. Он мигом вскочил с дивана, подбегая к задумчивому наставнику со спины. — Скорее да, чем нет. Но предположить что у него в голове практически невозможно. — Значит, я сам покажу ему свою готовность. Может, он сомневается? Хочу увидеть удивлённую рожу брата, когда он будет в шоке от того, что я придумал, — юноша повис на шее Орочимару, прижимаясь торсом к его спине, от чего у сенсея внутри родилось приятное тепло, пробирающееся к самым кончикам пальцев. — Может, сделаешь мне татуировку? — Зачем портить такое прекрасное белоснежное фарфоровое тело? — мужчина пытался повернуть голову к Саске, но тот умело прятал ее, не позволяя наставнику пересечься с ним взглядами. — Самое совершенное тело небезупречно. Так что, пожалуйста, выполни мою просьбу. Я знаю, что ты можешь. — И что тебе набить? Портрет брата на предплечье или надпись «I love Itachi» по всей спине? — Нет. Все не так тупо. Идём, я расскажу.***
Орочимару подготавливал приборы для работы, о принципе которой Саске не имел ни малейшего понятия. Единственное что он знал так это то, что будет больно. Само собой, Учиха переживал о предстоящих ощущениях, но страха не чувствовал. Все таки боль, поступающая от Итачи, значительно превосходила физическую. — Так в чем же заключается моя задача? — наставник развернулся к юноше лицом, опираясь корпусом на темную лакированную столешницу. — Я бы хотел дракона. — Дракона? Как банально. — Не имеет значения. Делай то, о чем просят, — Саске нахмурился и плюхнулся на кушетку, чем-то напоминающую стоматологическое кресло. — Хорошо. Где мне сделать этого твоего дракона? После собственного вопроса мужчина вновь воспылал, когда Учиха молча начал избавляться от верхней одежды. Этот парень прекрасно знал о нестандартном влечении Орочимару к его персоне, и все равно в его сердце не поселилось ни капли должного опасения. Он вел себя дерзко и вызывающе. Никакого приличия, лишь последовательные провокации, после которых Саске с интересом наблюдал за поведением сенсея. Но, несмотря на это, наставник все никак не мог подобраться поближе, будто чья-та незримая рука останавливает его и встает преградой на пути. — Вот тут, — юноша присел полубоком и неуверенно провел рукой сначала по поверхности правового плеча, а затем не торопясь перешел на область грудной клетки, останавливаясь где-то в ее середине. — Почему именно здесь? — Не важно. Приступай уже. — Как скажешь. Сложив все необходимые инструменты на подносе, мужчина устроился рядом с напряженным парнем. — Можно я немного задену область лопатки? — Хорошо, но не самовольничай слишком много, — выпалил Учиха, но Орочимару ничего не ответил, начиная обезжиривать, а затем обрабатывать тело юноши смоченной в дезинфицирующем средстве салфеткой. В следующее мгновение Саске стиснул зубы от прикосновения тату-машинки. Он явно не ожидал настолько сильной боли. — Орочимару, почему так больно? — дыхание парня участилось, и от невыносимых ощущений ему пришлось перейти на еле сдерживаемый крик. — А ты чего ожидал, что я тебя просто поглажу что ли? — Ты вообще раньше этим занимался? — Ну сам же знаешь, что да. В общем, больно будет первые несколько минут, дальше легче, поэтому замолчи и немного потерпи. — Можешь оставить несколько небольших следов, точек или фигур на груди возле дракона? Я не знаю, что-нибудь, что больше подходит по смыслу, — от все еще непрекращающейся боли Саске был не в силах соображать, а раздражающий звук автоматической машинки назойливо сверлил ему голову. — Это только нарушит композицию. Думаю, не стоит, — так как Орочимару начал работу со спины, юноша не видел его лица, что было очень кстати, ибо нескрываемая улыбка безудержного наслаждения от прикосновений к столь желанному телу искажала черты не в самую лучшую строну. — Стоит. Без этого никак. — Ладно, придется что-нибудь придумать. Затем Саске ничего не оставалось, кроме как реально замолчать и просто терпеть. Он захотел это тату, чтобы хотя бы таким образом повторить шрамы, оставленные на теле Итачи. С тех пор, как ему случайным образом удалось их увидеть, голову Учихи все никак не покидала мысль о татуировке. Какой бы глупой и несуразной ни казалась эта идея, Саске очень стремился ее осуществить. Видимо, где-то в подсознании четко закрепилась та самая детская потребность во всем походить на брата, приблизиться к его совершенству. Поэтому стремления юноши иногда доходили до абсурда. Наконец, спустя мучительные два часа, Орочимару приволок зеркало, чтобы Учиха смог лицезреть плод его стараний. Рисунок был невероятно красивым даже без использования цветной палитры, и это было видно сквозь распухшую и местами слегка окровавленную кожу, но до конца угодить Саске наставник все-таки не смог. — Почему змея? — быстрым взглядом юноша зыркнул в сторону мужчины, который довольно лыбился и протирал инструменты. — А я драконов не умею. — Врешь. Еще как умеешь, — внезапно негодование Саске сменилось елейной доброжелательностью. Он коснулся ладонью предплечья Орочимару и вкрадчиво продолжил, — видимо, у тебя никак не получилось побороть свое желание оставить частичку себя на моем теле. — Если бы я хотел оставить частичку себя на тебе, я бы сделал это совсем другим способом. И, скорее всего, не «на», а «в» тебе, — змеиный сенсей, не прекращая протирать свои приборы, глянул на усмехающегося юношу. Того вообще никаким образом данная фразочка нисколечко не смутила, наоборот, он решил продолжить шутку в том же духе: — Ну-ну, не отпирайся. Наверняка бы хотел набить где-нибудь на моих ягодицах скромное предложение «Здесь был Орочимару», — посмеиваясь, они около минуты смотрели друг на друга. — Ладно, шутки в сторону, — закончил мужчина, — сейчас я прикреплю к твоему телу защитную пленку, снимешь дома спустя три часа, а домой поедешь на такси, либо попрошу Кабуто тебя подвезти. — Нет, я, пожалуй, лучше на такси. Твой подмастерье меня на дух не переносит. В принципе, это чувство взаимно, — Саске зажмурился, так как пленка вызвала новую волну боли после соприкосновения с травмированной плотью. — Заживать будет около недели, далее корочки после заживления. Их не трогай. — Так долго? — Учиха возмутился, осознавая, что ему придется держать Итачи подле себя не меньше долбанной недели, да еще надо как-то ухитряться скрывать татуировку до срока демонстрации. — Если будешь крайне аккуратен и начнешь ухаживать за рисунком, то, может быть, заживет пораньше, и корочек практически не останется. Все-таки я работаю ювелирно. — Ага, куда тебе без самовосхваления. После того, как Орочимару покрыл рану пленкой, Саске бережно натянул на себя рубашку и принялся набирать номер такси в мобильном телефоне.