А победитель только один

Год тому назад на пищевом складе погибла большая часть мужского населения Дистрикта-9. Была ночная смена, а женщин и детей в это время распускали по домам. Мне пришлось уйти чуть раньше, потому, что Суини был болен, надо было раздобыть ему лекарств. Отец остался на ночь. Я вернулась домой около десяти вечера, и тогда заметила, как сильно поднялась температура у брата. Он весь горел, холодный пот стекал ручьем по красным щекам, а руки судорожно сжимали края одеяла. Он что-то бормотал себе под нос, чего я разобрать не смогла. С трудом я напоила его жаропонижающим, какое смогла купить у аптекаря за последние деньги, и с более-менее спокойной душой вернулась к себе в комнату. А ближе к полуночи до нас донесся грохот со стороны завода. Прибежали соседи, сказали, что что-то случилось. Но это было и без того понятно. Натянув на себя куртку, я выбежала во двор. Первая мысль была даже не об отце. Что может случиться со Суини, если он увяжется за мной? Находясь в небольшом дурмане после сиропа, он мог без труда пойти на склад, выяснять, что случилось. А если ему хуже станет? На улице моросил редкий дождь. Большого умения подхватить воспаление легких не надо. Через несколько минут мы были возле завода. Со склада десятками, сотнями выносили тела раненых. Но чаще встречались мертвые. Тела были настолько изуродованы, что разобрать, кто стал очередной жертвой, было очень трудно. Со всех сторон слышались вопросы, догадки, некоторые были просто уверены в своих предположениях. Одну версию подтвердили пожарные. Утечка газа. Взрыв практически поднял в воздух здание, сорвал крышу, выбил окна. От помещения не осталось живого места. Тоже можно было сказать и о рабочих. Наблюдая всю эту картину, становилось тошно. Запах обугленной плоти переполнял воздух, становилось труднее дышать. Я, как наивный ребенок, надеялась, что следующим вынесут папу, что он как всегда беззаботно помашет рукой, и весело скажет, чем весьма поднимет мне настроение: "Ничего, бывало и хуже. До твоей свадьбы заживет". В стороне слышался женский плач. Сердце билось все быстрее, страх брал свое. А когда всех попросили опознать тела, кто-то подталкивал меня к трупам, сложенным у входа к заводу, который стоял немного в стороне от склада. Стены самого завода только немного опалили, а стекла вынесло взрывной волной. Лица погибших опаленные, покрыты волдырями, кожа запекшаяся, из ранее горящих ран до сих пор сочилась кровь. Ткань одежды подгорела, прилипала к рукам, волосы сгорели, как будто их и не было. Не помню как, не помню где, но вот уже и я лежу на земле, кто-то льет мне на лицо ледяную воду и бьет по щекам. Я мгновенно прихожу в себя, уже полностью осознаю ситуацию, пытаюсь узнать, где тела. Ответ пришел сразу же. За спиной загрохотал грузовик. Труповозка. На ней горой были сложены тела. Народ сам расступился, когда я ринулась за машиной. Какой-то животный страх смешался с ненавистью. Ненавистью к согражданам, к Капитолию, к тем, кто заправлял всем этим кошмаром, кто стоял за этой трагедией. Я бежала через весь город, пытаясь догнать грузовик. Не знаю, чего я хотела этим добиться. Но зная, что всех их сбросят в общую яму и безо всяких почестей закидают землей... Что именно так будет захоронен мой отец. Я находилась в некой агонии. Меня всю трясло, я не понимала, что кричу вдогонку миротворцам, которым ничего не стоило выйти, и прикончить меня. Будят меня уже теплые руки брата. Я у ворот городского кладбища. Народ разошелся так же быстро, как и собрался. Мало кто пожелал пойти вслед за мной. Только несколько женщин стояли возле огромной ямы, тихо всхлипывая, и даже не замечали меня. Понятия не имею, кто сказал Суини, что я тут. Возможно, кто-то все же заметил меня. Он, все так же жутко кашляя, понес меня домой. Спросонья я даже подумала, что это папа нашел меня, что-то шепчет на ухо, изредка упрекая в том, то я опять не ночевала дома. Уже дома до меня дошло все, что случилось накануне. На Суини лица не было. Сперва он пытался не замечать перемен, зная, что так будет еще хуже. Когда же отрицать это было уже слишком глупо, он перестал разговаривать. И было бы это полбеды, если бы он не перестал работать. То ли от страха, то ли из-за ненависти, он около месяца не ходил на завод. Деньги понемногу заканчивались, еды с трудом хватало, чтобы прожить неделю. К нам стали приходить миротворцы. Ведь одного рабочего все же не хватало. Я долго не могла поверить в то, что отца больше нет. Он умер. В мире у меня осталось не так много людей, которые были мне дороги. За которых я могла пожертвовать собственной жизнью. Сейчас же мне кажется, что я потеряла все то, что было у меня. Все, конец. Кто-то должен остаться в живых. И теперь мне кажется, что семейные привязанности не будут что-либо значить для Капитолия. Какая разница, что на одну арену со мной идет родной брат? Почему это должно быть причиной, по которой я не должна его убить. Или же он не так сильно хочет жить, чтобы не всадить мне нож под ребра. Это все мелочи. В Голодных играх не так много правил, которые следует соблюдать. Мужская половина расступается, на негнущихся ногах к сцене идет черноволосый парень семнадцати лет с единственной седой прядью. Грудь его учащенно поднимается, глаза исступленно смотрят куда-то вперед. Его рубашка снова торчала со всех сторон, а на ранее чистые туфли налипла пыль. - Какой неожиданный поворот событий! - с явным восторгом вскрикнула Олимпия. - Не удивлюсь, если вы родственники. Это твой брат? Она подносит к моим губам микрофон. Я не сразу осознаю, что вопрос адресуется мне. - Да... Я могу почувствовать на себе взгляды тысяч. Чувствую, как страх накатывает волнами. Боковым зрением замечаю, что Суини смотрит на меня. Смотрит не испугано, скорее, напряженно. Он знает, что я могу не сдержаться. И если бы Олимпия вовремя не окликнула меня, спрашивая, в каком родстве мы находимся, я бы точно свалилась с трибуны. - Ну что же, - на распев говорила она. - давайте поприветствуем наших трибутов, которые будут сражаться за честь собственную, и гордость Дистрикта-9. Толпа молчала. Молчали подростки, молчала половина родителей. Я вижу, что кого-то уносят миротворцы. Девчонку моих годов с непослушными каштановыми волосами, затянутыми в тугой хвост. - Пожмите друг другу руки. - разочаровано выдыхает Олимпия, отступая назад. Я держусь за руку Суини, чувствую ее тепло, понимаю, что возможно это последнее дружеское рукопожатие. Но его взгляд говорит об обратном. Словно напоминая о том, что я смогу спастись, что имя на карточке еще ничего не значит. Но я-то понимаю, что игра уже началась.