***
После «ухода» Диппера, все старательно избегают разговоров о произошедшем. Никто не хочет говорить о том, что слышал. Никто не хочет признавать, что верит. Во что бы то ни было — верит. Мир похож на завалившийся карточный домик — хрупкий изначально и превращённый в руины одним неловким движением. Крошечным дуновением ветра. Строил ли кто-то домик так, чтобы любой вздох его снёс или это было случайностью? Пожалуй, это не имело никакого значения. Люди растеряны и напуганы. Реальность стала слишком шаткой, слишком непостоянной, и даже уверенность в припасах — за коими все ходят по очереди, — иссякает. Как и сами припасы. Каждую банку открывают с опаской — нет никакой гарантии, что из неё не вылезет щупальце и не попытается тебя задушить. Нет никакой гарантии, что бутылка минералки — это действительно бутылка минералки, а не спящий мимик. Растёт ли градус абсурда или уверенно держится на одном уровне — непонятно. Непонятно и то, по каким принципам к этим странностям привыкаешь — внезапная смена погоды не удивляет, а заставляет всегда держать наготове дополнительную одежду. Не удивляют и фонарные столбы, которые внезапно могут начать изрыгать огонь или извиваться, подобно змеям. А вот кирпичи, которые могут весить либо ничего, либо целую тонну — всегда удивляют. Попробуй запомни, что если что-то весит меньше нужного, то это с большей вероятностью мимик. Или «муляж». На вылазки ходили только старшие, и только по три человека. Больше — заметнее, меньше — мало шансов отбиться. Укрытия приходилось менять с завидной частотой, и иногда даже это не помогало. Все пребывали в таком стрессе, что едва могли отвлечься на что-либо. Спокойные часы были редкостью. Да и заключались только в бессмысленном просиживании мест, в ожидании следующего часа на смену дислокации. Мэйбл была растеряна. Ещё буквально утром её единственной бедой было вовремя успеть завершить подготовку ко дню рождения, а теперь… Теперь из-за их нелепой ссоры на кону жизнь, если не мира, то города. Их собственные жизни на кону. Это было слишком много, больше, чем она могло понять. Больше, чем могла принять. Но даже так это не было всей проблемой. Земля ушла из-под ног во всех смыслах этих слов. Эмоционально, пожалуй, землетрясения уже не так беспокоили. Куда сильнее волновала иная тряска. Ни один из дядюшек, ни Вэнди, ни Сус, ни Пасифика — никто не желал даже заикаться о Диппере. Даже после того, как она сорвалась и взяла всю вину на себя — как не крути, это она схватила тот рюкзак, это она не успела сбежать с расколом, и это она устроила ссору, которая привела к локальному апокалипсису. Тем не менее, сказанное Сайфером «откровение» произвело на всех куда более сильное впечатление. Возможно, это его способность внушать сыграла роль, а, возможно, дело было в самом Диппере. Вернее в том, как он безмолвно смотрел в пол и не перечил. Слишком покорно. Но это только для Мэйбл выглядело странно, ведь ссора с Фордом всё ещё стояла у неё перед глазами. Её брат не такой. Он не стал бы просто так менять своё поведение настолько резко — что-то должно было произойти. — Дядя Форд… — Мэйбл подошла тихо, неуверенно подав голос. — Помнишь, ты говорил о последнем плане? Ну… О круге, или что-то вроде. Стэнфорд тяжело вздохнул, окинув импровизированный кабинет взглядом. Это была не самая безопасная комната — стены были покрыты широкими трещинами от постоянных трясок. Пыль немалым слоем лежала на старом полу. Единственным источником света была переносная лампа, работающая от небольшого генератора. Она располагалась на столе, заваленном бумагами — чертежами. — Теперь это не сработает. — в хриплом голосе звенело разочарование и вселенская усталость. Возможно её было даже больше, чем полагалось. — Почему? — У нас есть только пять элементов из десяти. А шестой и вовсе… — Он вздохнул. — Нужно искать другой выход. — Но разве до этого у нас были все десять? — До этого был шанс их собрать. До того… Что случилось. Повисла тяжёлая тишина. Взгляд Форда был направлен на чертёж. В руке он нервно крутил грубо заточенный карандаш. — А ты не думал, что он для этого нас и разделяет? Чтобы у нас не осталось шансов? — Это не имеет значения! — ударил по столу Пайнс. — Иди к остальным и не мешай мне. Мэйбл ещё какое-то время смотрела в спину дяди, после чего, шмыгнув носом, — у неё просто не было никаких сил на ссору, — быстро покинула комнату. Легче винить кого-то. Намного легче, чем признать свои ошибки.***
В висках пульсирует. Гулкие удары сердца отдаются во всех частях тела — громко и чётко. Медленные и болезненные. Кровь, словно желе, проталкивается через сосуды. Кажется, она застыла. Загустела. Точно смола. Не алая, но чёрная. Стекает откуда-то с затылка — делает волосы влажными, заставляет их неприятно слипаться. От шеи до самого копчика горит, печёт, жжётся глубокий порез. Присмотрись — увидишь розоватые позвонки. Кожа саднит — гематомы покрывают всю спину. Синие, фиолетовые и зеленоватые — эдакий космос. Голова кружится. Не с первой попытки получается разлепить веки — тяжёлые и слипшиеся. Картинка мыльная, пёстрая и слишком светлая. Режет глаза, будто бы через глаз до самого мозга ввинчивается проволока. Насквозь. Медленно. В груди безумно не хватает воздуха — он здесь душный, спёртый. Попытки вдохнуть поглубже заканчиваются тупой болью в районе рёбер, скрипом и бульканьем. Диппер приподымается на дрожащих руках, всматривается в окружение, превозмогая боль. Хочется сдаться, рухнуть без сил и просто умереть. Раствориться. Кануть в небытие. От малейшего движения кожа стягивается, будто бы ссохлась. Руки болят, как если простоять в планке не меньше часу. Живот скручивает в приступе тошноты. — Я жалею, что ты выжил. — голос резкий, звонкий. Ни с одним не спутаешь. — Мама говорила, что они планировали одного ребёнка. И знаешь что? Это ты незапланированный. Ты не нужный. Во рту пересыхает, и только привкус крови на кончике языка. Физическая боль — ничто, по сравнению с резью в сердце от слов. «Это неправда. Это всё неправда.» — глухие всхлипы и солёные слёзы по измазанным в крови щекам. — Я никогда тебя не любила. Ты всегда всё портишь! — Мэйбл смотрит зло и обиженно. — Я хотела нормальное лето, и всё снова пошло не так. Из-за тебя! Ненавижу тебя. — сжимает кулаки и у самой на глазах слёзы. — Ты должен был ползать у меня под ногами, тогда бы не доставлял проблем! Диппер без сил валится на землю, вгрызаясь сломанными зубами в разбитые губы. Боль чёткая, яркая и холодная — окутывает всё тело, вползает через горло в лёгкие и заполняет их. Воздух. Нужно больше воздуха. В груди больно. — Я пыталась сделать тебя послушным, но ты всегда вырываешься. И вот так это закончилось! Ты отвратителен мне. Теперь ты не нужен мне даже как послушная псина. Она разворачивается и уходит. Шаги слышатся близко и далеко одновременно. Громко и тихо. Звуки давят на черепную коробку, обращая мозг в смузи. Приятного аппетита, зомби. В нос ударяет запах крови и чего-то гнилого, тухлого, одновременно мерзко-сладковатого и кислого. Дышать, несмотря на жжение в лёгких, хочется всё меньше. И всё же он резко вдыхает, почувствовав под собой копошение. Диппер собирает остатки сил, чтобы приподняться — без уверенности, что хочет увидеть, — на локтях, тут же слыша ожидаемый звук — что-то раздавлено. Крик вырывается из горла мгновенно — проходится по гортани лезвием, вскрывая и орошая сухой рот горячей кровью. Диппер закашливается, вновь падая на «землю». Сотни миллионов мелких, мерзких, бело-жёлтых личинок лихорадочно двигаются, залазят друг на друга. Их крошечные тельца дёргаются и выделяют дурно пахнущую слизь. Личинки ползут без разбору — заползают на ноги, руки, под рубашку. Хочется кричать и страшно открыть рот. Но личинкам абсолютно всё равно — ушные раковины тоже отверстия. Нет сил двинуться — тело парализовано страхом и отвращением. Словно перегруженная система. Предел.***
Нечёткая картинка. Одни лишь размытые пятна — чёрный, голубой и ядовито-жёлтый. Не то, чтобы желание что-то рассмотреть имелось, но Пайнс привык доверять глазам. Сейчас глаза как никогда подводили. И не поймёшь — то ли застелены пеленой слёз, то ли ещё что. Фигура Билла выглядит как никогда зловеще. Если бы Диппер видел, точно осознал настоящую глубину, на которую он себя зарыл. Сайфер не скупился на полные яда речи, кружа возле Диппера, даже после очередного захода не давая расслабиться. Точно коршун. Сперва был страх — от резких движений, ярких описаний того, что он может сделать. Но всё же Билл — демон разума, так что ему нет нужды прикасаться к жертве, и потому его метод пыток куда изощрённее. Измывается он со всей креативностью, со всем садизмом и удовольствием. Ловко ходит «по лезвию ножа», не даёт рассудку — загнанному своими же силами, — окончательно помутнеть. Тем не менее, не смотря на самоконтроль, давление с каждым разом всё сильнее. Граница всё ближе. Пайнс осознаёт это, даже находясь в полу-бредовом состоянии. Осознаёт, что его пытаются сломить, а не сломать. Осознаёт ровно до момента, пока не начинается «очередной заход». Это сложно с чем-либо сравнить, потому что ближе всего ко вскрытию черепа. Будто бы лобную кость просто-напросто откололи, и через образовавшуюся дыру миксером взбивают мозг, «до образования пены». И при этом нервная система буквально сходит с ума, благодаря мелькающим перед глазами картинкам. Психоделика. Всё закончилось быстро. Даже чересчур. Будто бы кто-то резко дёрнул поводок. Пайнс не мог стоять на ногах — любые попытки встать сопровождались эфемерной болью, а голова начинала кружиться лишь сильнее. Он не был уверен, насколько задерживал дыхание. — Небойсь уже соскучился по свежему воздуху? — насмешливый тон сквозил усталостью. — По свободе? По спокойствию? Тебе ещё нескоро представится такая возможность, так что насладись полностью. — тихий смешок, цокот каблуков. — Или, может быть, ты достаточно подумал? — Да. — Пайнс не узнаёт свой голос. Слишком хриплый, слишком тихий. — Я подумал. Сайфер смотрит пристально. Прислушивается. Он заинтересован. И насторожен. — Подумал, и знаешь что? Диппер думает о том, как пафосно выглядит в тот момент, — через боль вставая и покачиваясь, — и едва не смеётся. До глупого абсурдно, но его пессимизм — это его оружие. Он знает, что может быть хуже, знает, что будет хуже, и это только распаляет его — если Билл хочет лишить его веры, то единственный способ победить — сохранить её. — Чёрта с два ты получишь желаемое. Эта наглость… Эта самоуверенность… Эта сила воли… Это самодовольство… Как же выводит. Это нельзя сравнивать с одним из тех картинных ударов, что Сайфер обычно обыгрывает, нет. Это скорее рефлекс, резкая смена «режима». Он не рассчитывает удар и, в состоянии дичайшей ярости, ударяет Пайнса рукоятью трости. Диппер не успевает увидеть ничего — перед глазами резко темнеет.***
Чувства возвращаются постепенно. Не спеша. Будто бы ждут каких-то определённых сигналов. Первой приходит способность мыслить. Лёгкий шёпот на задворках сознания. После просыпается обоняние. Оповещает о том, что… В воздухе стоит, пусть и еле заметный, но запах лаванды. Мысли спотыкаются. Руки сжимают мягкую простынь. Слышится приятный шорох-скрип, будто бы ткань по-старинке накрохмалена или совсем-совсем новая. Диппер не открывает глаза — перекатывается набок и обнимает подушку, со всех сил прижимая к себе. По какой-то причине это кажется жизненно необходимым. Зевает, снова переворачиваясь на спину, тянется, и… Открывает глаза. Сперва щурится, привыкает к освещению, а потом в растерянности осматривает… Интерьер. Способность мыслить окончательно возвращается, при чём сигнализируя о себе громким хлопком двери и выбитыми стёклами. Возможно даже проломанными стенами. Очень агрессивное возвращение. Нервный взгляд не задерживается ни на чём, скользит по всему — тумба, стены, платяной шкаф, дверь… Дверь. Диппер предпринимает попытку встать. Удачную. Слишком удачную попытку встать. Он смотрит обратно на смятое одеяло и ёжится. Мысли путаются, но он кое-как собирается и доходит до двери. Медлит. Непозволительно сильно медлит. Но ведь он не знает, что там — за дверью, не так ли? И всё же, единственный способ узнать — эту самую дверь открыть. Что он и делает. Результат предстаёт его глазам не сразу. Не сразу он глазам и верит. Рефлекторно скользит рукой по гладкой стене и задевает переключатель. Переключатель. В этом месте есть электричество. Дипперу приходится оглянуться на спальню, чтобы понять, почему именно это его удивило. Ответ был прост — окажись в такой комнате, ни за что о благах цивилизации бы не подумал. Слишком всё вычурно, чтобы иметь что-то общее с городским минимализмом. Стены наполовину покрыты обоями, наполовину обшиты тёмным деревом. Люстра чересчур витиеватая и, видимо, хрустальная. Вся мебель — тумбы, шкаф, небольшой письменный стол и стул, — из резного дерева с поистине удивительными узорами — сотворить такой рукой казалось невозможным. Особое внимание привлекала кровать. Огромная кровать. Всё было сплошь в серых тонах. Светлых, тёмных. Что-то напоминает. Шестерни плавно становились на место и начинали работать. Со скрипом. Диппер неуверенно подоходит к кровати, кончиками пальцев касаясь задней спинки. Тоже расписанной цветочным узором. Лёгкое одеяло — сплошного тёмно-серого цвета. Подушки — четыре, это уже что-то в стиле Мэйбл, — снежно-белые. Матрас слишком мягкий — настоящее облако. Оказавшись в такой кровати — уже встать не захочешь. Настоящее месторождение лени. И всё же, Пайнс смотрел на неё с опаской. Как бы не пытался отвадить дурные мысли — те пробирались в его голову. Билл явно сдался, отбросил предыдущие варианты… Планов сломить его, пожалуй. Использовать его как рычаг давления — удобно. Но почему именно он? Впрочем, шансы случайности и спланированности были один к одному — не стоило забивать этим голову. Он снова кинул взгляд на кровать и счёл, что, пожалуй, лучше он будет забивать голову поиском глубинного смысла в том, что именно он рычаг давления, чем в том, почему кровать настолько большая. Сайфер никогда не славился посредственностью — в привычном понимании слова, — или типичностью, но окончательно осознал глубину его непредсказуемости Пайнс только в тот момент. Перестав наконец зацикливаться на одном из вариантов развития событий, он переключился на поиск другого — долго ходить не пришлось. Немного вернуться назад — изначально Билл не строил взаимоотношения на запугивании и применении «тяжёлой артиллерии». Это было эффективно. И это не могло не раздражать. Кто вообще в здравом уме счёл бы, что после всего можно просто забыть и «жить дальше»? Будто бы ничего и не было, серьёзно? Диппера одолевал гнев. Сперва его откровенно пытают, а потом заглаживают вину. Хуже было ещё и от того, что самая подобная — грубо говоря, — ситуация была с его сестрой и её «очередным последним». Не в таких масштабах, не в таких тонах, но в общем — метод тот же. Ещё несколько минут бездумно гипнотизирует стену, и только после Пайнс проводит рукой по одеялу и наконец застилает постель — мысленно закрывает для себя тему, и удаляется в душ. Ему просто жизненно необходимо смыть с себя произошедшее… Ранее. Учитывая, что на теле — ни царапины, то дальше манипуляций с рассудком Сайфер не заходил. С одной стороны это, конечно, радовало — физическим инвалидом не останется. С другой стороны, если такое повториться — останется инвалидом душевным. Интересовала одна довольно важная вещь — имеет ли Билл такое сильное влияние на всех, или только на него? Имел ли он его раньше или эту власть ему дал сам Пайнс? Последнее бы очень сильно разочаровало — он то думал, что хуже некуда. А тут вот как получается. Мысли о том, что именно он всю эту кашу заварил, мягко говоря, не радовали. Прям как заклятые враги, стоящие с ножами в три часа ночи под твоим окном. Дискомфортно. Непонятно было и то, что вообще с этим всем делать? И за этими мыслями он снова возвращался к фразам дядюшки о том, что нет смысла понимать Сайфера — нужно разбираться с последствиями. С тем, что он делает. Но тут главная проблема — что вообще Билл делает? То есть, раскол — это определённо проблема, но даже Форд не знал, как его залатать, куда там «только начавшему познавать мир» Дипперу. И ладно ещё раскол, ну даже если они его и закроют каким-то способом, что с остальной нечистью делать? Всю не перебить — однозначно. А если те поймут, что люди могут им противостоять, то глазом никто моргнуть не успеет — перейдут в боевой режим. Кровавых луж и испепелённых трупов видеть не хотелось. Ещё одна немаловажная вещь — что из себя представляет Сайфер на их фоне? Сильнейший или такой же? Нет, они даже ему противостоять не в силах, если он не «высший» среди своей компашки, то всем точно крышка. Проблема была просто огромаднейшая. В полном своём объёме она делала апокалипсис лишь небольшой неприятностью. Побочным эффектом. И нужно было устранять не его, а первопричину. Был ли Сайфер первопричиной? Нет, первопричиной был Диппер. Пайнс стряхнул с волос капли воды и подошёл к зеркалу. Он был как никогда беззащитен. И как никогда — решителен. Даже если его размышления раз за разом приходили в тупик. Если такое случается — нужно сменить подход. Хорошо. Вопрос не в том, кто первопричина. Вопрос в том, в чьих силах всё остановить? Ни Диппер, ни Форд со всем арсеналом — не в силах. Они — обычные люди. Значит нужен был кто-то из «компашки террористов», но если кто-то из таких способен хоть трещину залатать, то каким образом его поймать? Даже не так, каким образом заставить его это сделать? — Безумие какое-то. — с ненавистью прошептал Пайнс, ударяя о бортики раковины. Слишком сильно, учитывая что тумба, на которой та была закреплена, даже чуток пошатнулась, явно задев… — Это ещё что? Не та ситуация, чтобы удивляться хоть чему-то. Точно не одежде. Поклявшись себе засунуть этот наряд Сайферу в задницу, — при первой же возможности! — Диппер, скрипя зубами, накинул рубашку. Кинул взгляд в зеркало и протяжно простонал. Это уже ни в какие ворота. Он надеялся, что с психологическими пытками покончено, что вот она — заветная возможность дышать свободной грудью. Нет. Теперь ему выглядеть, как полнейший придурок в этой… Этом… — Придушу, сволочь. — глядя на собственное отражение и проклиная себя же, Пайнс застёгивал пуговицы канареечно-жёлтой рубашки. Жилетку он игнорировал принципиально. Шорты — ладно, стерпеть можно. Правда, надев их, он ещё какое-то время стоял бездумно, пытаясь заставить мозг работать — после мыслей о том, как из всего выбраться это было проблематично. Повернулся к зеркалу, понял, что это ничего не даёт, кинул взгляд на искажённое отражение в дверце душевой кабинки и… Задумался. А на кой чёрт ему вообще этот наряд? Конечно, на мозги давило неслабо, — принимать подобные подарочки он не стал бы даже от родственников, не то, что от тюремщика, — но сомнительно, чтобы это было изначальной целью. Вариант с «подкупом» не подходил абсолютно — это не сработало бы даже с идиотом. Оставался только один вариант. И он Пайнсу нравился не больше апокалипсиса. Настолько не нравился, что желание не выходить из комнаты росло в геометрической — будь она неладна, — прогрессии. Всё же, это был, так сказать, Цвет Сайфера. Диппер был уверен, что это именно тот оттенок, — даже Пасифика подтвердила бы, — которого и пиджак Билла. Проще говоря, в такой палитре они сочетаются. Впервые Диппера настолько сильно корёжило от какого бы то ни было слова. Он стал задумываться, что последнее время у него слишком много «впервые». Мысли о том, что это только начало, заставляли содрогнуться. Конечно, там внизу — настоящий Ад, но у него свой личный Ад. И даже если в какой-то момент времени он страдал меньше, чем кто-то там, это совсем не означало, что он в лучших условиях. И всё же, натягивая чёрные гольфы он не мог отделаться от мысли, что виноват не только в начале этого хаоса. Мысль о том, что он в лучших условиях, чем другие, разъедала изнутри. Он всё это начал. Он дал этому случиться. Он всё усугубил. Он просто-напросто заслужил это. И пошло всё к чёрту — будь что будет. Плевать, что с ним сделает Сайфер, хоть прикончит. Не важно. Уже ничего, чёрт возьми, не важно. Дверь открылась без скрипа, без шороха, но стоявший, опираясь о кровать, Билл, всё же дёрнулся и завёл обе руки за спину. Диппер, до того пылающий решительностью самоубиться о ближайшую напасть, вмиг сдулся. Ему, чёрт возьми, шестнадцать — должно было стукнуть, — и у него вся жизнь впереди! Была. Была, пока он сам же всё и не разрушил. Слёзы навернулись сами собой. Абсолютная беспросветная тоска. Хоть рыпайся, хоть нет — итог один. Больно, обидно. Уже даже сил злиться нет. Конечно, то, что срыв — лишь дело времени, было понятно изначально. Он был на грани ещё до попадания в пирамиду. Просто он надеялся, что пик придётся на момент полноценной расплаты, когда после уже ему ничего грозить не будет. Может, на момент перед самой смертью. Чтобы после стыдно не было, а тут… Сорвался ещё до того, как с ним что-то сделали. Сполз по стене и, уткнувшись в колени, зарыдал. Кажется, он всё же сломался. Кажется, Сайфер своего добился, даже не приводя план «Б» в действие. Но если так, то… Почему он ушёл? Судорожно дыша и пытаясь вытереть слёзы, осматривал комнату. Испарился. Буквально. Другой двери, кроме той, из которой вышел сам Диппер, не было. С одной стороны — неудивительно, с другой — почему? Ведь получил желаемое, так смысл пасовать? Или он не пасует? Неясно. Страшно. Неизвестно, сколько времени Диппер просидел на одном месте, безуспешно стараясь успокоиться. В этом месте не было ни окна, ни даже часов. Всё здесь было статично и нетленно. И только одно поддавалось времени — беспрерывно растущее чувство голода. И даже когда боль стала значительной, это всё ещё было меньшим, что беспокоило. Когда есть все шансы никогда не выйти за пределы четырёх стен, даже домосед вроде него ни о чём больше думать не будет. Всё же, когда раньше он по двенадцать часов не выходил из комнаты, это было выбором, а не его отсутствием. Сайфер появился с хлопком. Вернее звуком, очень сильно этот самый хлопок напоминающим. — Закончил? Взгляд Билла цепкий, пристальный. Тон — холодно-заинтересованнный. Он стоит почти по центру комнаты, близ стола. Это не помогает. — Ты ушёл… — хрипло начинает Диппер и тут же заходится кашлем. — Не думай, что можешь использовать это против меня. — зло шипит демон. — Я всегда могу вернуться к первому методу, Сосновое Деревце. Так что заруби себе, пока не зарубили тебя — никаких слёз в моём присутствии. Пайнс некоторое время недоумённо смотрит на Билла. В его голове бьётся только один вопрос. — Почему? Видимо, он молчал слишком долго. Либо же ему не интересно отвечать на такие очевидные вопросы. — Ты здесь только потому, что твоя упёртость может быть куда полезней, чем стирание тебя с лица этой жалкой планетки. — он стоит, опираясь об угол стола, — Ты достаточно умён, чтобы осознавать очевидную выгоду своего положение. Дело лишь в том как ты им распорядишься — будешь ли ты умницей, или полностью провалишься. У тебя есть шансы достичь того, что ещё никто из вашего измерения не достигал. Диппер смотрит устало. Измученно. Это последнее, что его сейчас волнует. Он просто хочет домой. Просто хочет вернуться в прошлое и никогда не посещать этот треклятый городишко. Забыть о нём. Не знать о нём. — Сосна. — Сайфер делает шаг навстречу. Его тон предельно серьёзен. — Ты вообще меня слышишь? Ты можешь достичь всего, о чём грезил. Я дам тебе все шансы для этого. Безграничные знания, влияние, что угодно. Миры падут к твоим ногам. Ты сделаешь даже больше, чем то, о чём мечтал. Больше, чем кто-либо мечтал. Пайнс еле заметно улыбнулся. В любом другом случае он бы удивился такой щедрости. Такому идеальному предложению. Но не сейчас. Не тогда, когда его мир постепенно рушится. Рассыпается. По кирпичику. По песчинке. — Реальность будет подчиняться тебе. — он сделал ещё один шаг навстречу. — И не только эта. Просто скажи — чего ты хочешь? — Конкретно сейчас? «Чтобы ты заткнулся.» — Есть. Сайфер застыл. Словно каменное изваяние. А нет, моргнул. На его лице — неописуемый шок. Не то, чтобы он не встречался с такими запросами, но Пайнс абсолютно не походил на голодающего африканского мальчишку. Вот вообще никак. — Я… — он запнулся, прочистил горло, отвёл взгляд и нахмурился. Одна рука «поправляла» бабочку, а другая… Это было схоже с жестом, которым перелистывают папки в ящике. Одну откинул, другую откинул, третью откинул, четвёртую… Наконец он взмахнул рукой, и письменный стол стал ниже — как кофейный столик, — а на нём… Тарелка с едой. Серьёзно. — Это абсолютно не то, под что я заточен. Не смотри на меня так. — Сайфер в неловком жесте скрестил на груди руки и вновь отвёл взгляд. — Между прочим, и сам мог этим заняться. — продолжал он, пока Пайнс пытался это обработать. — Зря я чтоль на тебя всё это время тратил? Мог бы хоть попытаться. — Попытаться что? — Диппер поднял глаза, встретившись с Биллом взглядами. — Хоть дверь вообразить. Для приличия. А то создаётся впечатление, что тебя тут всё устраивает. Кроме тарелки супа, хах. Теперь уже нахмурился Пайнс. Они вообще в реальности, или это.? Он уцепился взглядом за стул, оставшийся одиноко стоять, и попытался вообразить, что его нет. Результат неудовлетворительный. Стул исчез, но… Появился в другой части комнаты. — Здесь это иначе, Сосновое Деревце. — на лице Сайфера появилась знакомая ухмылка, — Тебе придётся немного потренероваться. Куда усерднее, чем раньше, учти это. — он сел на колено, протянув руку. — Но я помогу тебе всем, что в моих силах. — Наша сделка ещё в силе? — не сводя взгляда с протянутой ладони, спросил Диппер. — Как никогда. — без промедления ответил Билл. — До куда доходят перчатки? Сайфер нахмурился, отнял протянутую руку и настороженно посмотрел на Пайнса. — Зачем тебе это? — У тебя рукав задран. Немного. Левый. И когда я выходил, ты поправлял перчатку. Просто любопытство. — Это… Это не имеет значения. — однако тон, с которым это было сказано, говорил об обратном. — По сделке я отвечаю на вопросы о мироустройстве, а не… На вопросы о деталях моего гардероба. — Нигде не было сказано, что ты отвечаешь только на специфический ряд вопросов. Кажется, еде было суждено остыть. Но не перепалке. — Однако нигде не было сказано и обратное. Я могу использовать сделку так, как посчитаю нужным. — Что ж, тогда больше никаких сделок. — вскинул руки Пайнс. Это не то, куда он собирался привести разговор. Он просто хотел сменить тему. Повисла тяжёлая пауза. Сайфер был в шаге от того, чтобы загореться. — До локтя. Что ж, видимо ему очень сильно нужна эта сделка. — В моём распоряжении все вопросы. — Хорошо. — скорее чертовски плохо, — Но тебе придётся чётко формулировать их. Теперь касательно сделки. Я обучаю тебя, а ты — не мешаешь мне. — А я могу? — Ты мне уже этими вопросами мешаешь. Поперёк горла стоишь. — прошипел Сайфер. Вдохнул-выдохнул. — Да, можешь. — и снова протянул руку. — Хорошо. Однако, никакого голубого пламени. Вот как. Без спецэффектов. Что-то не похоже на правду. — Разве при такой трактовке я не даю согласие на помехи мне? — Сайфер нахмурился, серьёзно глядя на Пайнса. — Ещё раз. Чётко. Я обучаю тебя. — Я не мешаю тебе. — Повторил свою часть Диппер и рукопожатие, на удивление, вспыхнуло. О, теперь у него было очень много вопросов. — А как- — Потом-потом. — Билл поспешно разорвал рукопожатие, вскидывая руки. — Сейчас у меня нет времени на пустую болтовню. Перво-наперво, — он хлопнул в ладоши, — твой завтрак — твоя забота. Я тебе не нянька, а голод — отличный мотиватор. — он развернулся на каблуках и направился к одной из стен, в которой вырисовывалась дверь. — И будь паинькой, Сосновое Деревце. Я проверю успехи. Диппер взволнованно смотрел на то место, где ещё мгновение назад была дверь. У него была целая уйма вопросов, но абсолютно никаких сил их обдумывать — он чертовски хотел есть, но стол был пуст. Что ж, это проблема Сайфера — как преподавателя, — если Пайнс сдохнет с голоду.