Связанные.

      Всё это даётся Дипперу с трудом. Он сжимает кулаки и говорит уверенно — слишком, для своего незавидного положения. Говорит твёрдо, даже когда это ранит его гордость — плевать, скоро всё закончится. Он даже не хочет ничего из этого помнить. Но всё же — пусть знают, что он честен — мучился всего-ничего и жил в «золотой клетке». Всё было хорошо настолько, что его едва на руках не носили. Никакого сна на полу и еды раз в импровизированные сутки. Никакой охоты и борьбы за жизнь. Тошнит от собственных слов. Хочется запить их очистителем, стереть кожу наждачной бумагой. Он ненавидит абсолютно всё что происходит — этот апокалипсис, обучение и всё-всё-всё. Его тошнит — от себя, от Форда, от Билла и даже Мэйбл. Тошнит так, что и сотня мятных жвачек не спасёт. Только если куст мяты сжевать, вместе с корнями и землёй, чтобы на зубах скрипела. Приходится признаться, что уже не для них делает — для себя. Устал смотреть на всё это — страдания, ненависть и хаос. Стэнфорд, кажется, удовлетворён. Ему, видимо, просто хотелось уличить племянника в подобном. Из кожи вон лез. Ну что ж, получи свою пустышку. Дипперу плевать.       Вэнди на него даже не смотрит. Робби категорически против даже приближаться к «мелкому», а план его совсем не устраивает. Мэйбл его поддерживает, ровно как и Пасифика, — демонесса косо на неё поглядывает, и едва ли не рычит, — и даже Гидеон. Последние особенно настойчиво выступают против участия во всей этой самоубийственной задумке. Даже Стэн не особо верит, — его, кажется, напрягает присутствие «детей», — речи племянника о их неуязвимости он не воспринимает. Никто не воспринимает, на самом деле. Они просто хотят в это верить. Но не верят. Впрочем, можно понять. Верить в то, что замкнув круг, можно загнать демона в угол — весьма рискованно. Особенно когда круг уже не полный. Приходится верить, что нужный символ теперь привязан к фигуре, вызывающей меньше всего доверия. И всё равно, думать о том, что он сам сделал бы в подобной ситуации — не хочется. Это как смотреть на идеальную картинку, где он никогда не ссорился с семьёй и всё в порядке. Глаза режет.       Никто не хочет рисковать. Тем более — идти за Диппером. Сам же Диппер только смеётся с этого — так глупо и бессмысленно. Он ведь даже не думал, что такое может произойти. Они ведь семья. Одна кровь. Одна цель. Видимо, не всё так надёжно было в его мире. Хочется сказать Биллу «спасибо» за открытые глаза и врезать по нечеловечески красивому лицу. Но больше всего хочется забыть. Всё, что происходило этим чёртовым летом. В идеале — никогда не приезжать в проклятый городок. Никогда не доверять Сайферу. Никогда не терять сестру.       В голове отчаянно бьётся — «один». Как не старайся гнать назойливую мысль — безуспешно. Демонесса хитро сверкает глазами с вечным прищуром и улыбается, точно кошка. В ней всё такое — кошачье. Грациозное и аристократичное. Дипперу вспоминаются видео с не допрыгивающими до цели и врезающимися в стены пушистыми засранцами. Да, в ней определённо есть что-то кошачье. — Хватит так на меня смотреть, а то кто-то будет ревновать. — и голос такой, заискивающий.       Будь человеком, точно добилась бы многого. Чисто за счёт внешности и обаяния. Правда, его стоило бы прикрутить — слишком уж оно броское. Сияет, точно обклеенный блёстками дорожный чемодан Мэйбл — ностальгия бьёт сильнее хлыста. — Зачем ты это делаешь? — Диппер прямолинеен и, почему-то, совсем не боится. — Разве ты не должна быть на его стороне?       Смеётся она тихо и, почему-то, очень неприятно. Пайнсу не нравится. Он чувствует себя неуютно. Никогда бы не подумал, что смех может быть настолько высокомерным. Даже хуже, чем Пасифика. — Я на своей стороне, двойняшка. — упирает палец чуть ниже ключиц, — Ровно как и ты. — Ты не ответила. — убирает от себя чужую руку, неприятно отмечая мягкость кожи. Отталкивающе-приятно.       Она перехватывает руку парня и смотрит в глаза — с тем же безумным блеском, что и Сайфер обычно. Но не наигранно. Как-то слишком искренне — мурашки по спине. Взгляд пристальный-пристальный, точно читает, сканирует. Сердце в груди неприятно ухает. Её сила иная — безумная, но не хаотичная. Сталь в голосе и взгляде. В душе, возможно, тоже. Из-за этой собранности и серьёзности жутко. Она точно не импровизирует. Схватка с ней — не воля случая. Всё точно просчитано. Идёт по её сценарию. — Я не твой ненаглядный, малыш. — но улыбка у неё, всё же, куда сдержаннее и очаровательнее, — Но так и быть, отвечу. — треплет за щеку и снова смеётся, — Тебе ведь та-ак любопытно, что нас заставляет что-либо делать. Но всё, на самом деле, много прозаичнее надуманного тобой. Нам скучно. Мы очень, очень сильно скучаем. Пока твой бредит будущим, я обречена видеть его снова и снова. Только будущее во всех его вариациях. Людей просчитать просто, что бы он не утверждал, а потому сюжетов почти нет. И никакой, понимаешь, — она резко хватает за подбородок, заставляя поднять лицо и посмотреть в горящие глаза, — никакой возможности получить хоть каплю «настоящего». Ненавижу людей. — шипит она едва ли не в губы, — У вас есть память. Вы можете ностальгировать и лечитесь от этого. Я не могу даже мельком заглянуть в прошлое, увидеть его… — она отводит взгляд, слишком пустой. — Каким он был раньше. — она улыбается широко, возвращая зрительный контакт, — Но я вижу его таким в будущем. Благодаря тебе. Глупые влюблённые мальчишки. — смеётся, впиваясь ногтями в кожу, с удовольствием слышит шипение, — Тебе стоит дважды подумать о том, что именно ты хочешь сделать. Потому что я вижу. И я переломаю тебе все кости, если ты поступишь неправильно.       Она отпускает и смотрит так светло и безобидно, что внутри всё покрывается ледяной коркой. Подбородок саднит, и Диппер даже начинает благодарить судьбу, что Билл, всё же, не тактильный. На теле не осталось бы живого места, если бы он проявлял свой «креативный садизм» подобным образом. С другой стороны — в его случае просто досталось разуму.       Дипперу, конечно же, всё равно. Эта реальность для него уже давно стёрлась, но он всё равно едва сдерживается, когда смотрит — демонесса мило говорит с его сестрой. Мэйбл. Конечно же она пробралась туда через Мэйбл. Как глупо и наивно. Чего ещё от неё было ждать? Челюсть сводит от злости. Неужели никто больше не видит? Неужели всем настолько нет разницы? Это абсолютно очевидно. Но… Каждый взгляд на ловец — сомнение. Всё нужно прекратить. Вычеркнуть эту реальность и вернуть всё на круги своя. Это определённо точно — всё должно прийти в норму. Больше никакой безмерной опасности, голода и постоянного страха в этом городке. Нельзя в этом сомневаться.       Она хочет, чтобы это прекратилось? Почему? «Влюблённые мальчишки.» Спасибо за ответ, Мисс Загадка. Неужели она так о Сайфере? Он, конечно, ведёт себя странно, но… Прочитанные вскользь статейки говорили, что психопатам любовь недоступна. Применимо ли это к демонам? Возможно и нет. От такого ответа всё равно не легче — Билл серьёзно влюблён? Почему? В течении какого времени? И вообще, может она не его имела в виду, а говорила только о причастности к Ловцу. Слишком сложно. Голова кипит. Не думать не получается — все заняты приготовлениями. Отсыпаются и заготавливаются медикаментами, на всякий случай. То, на что они идут — весьма рискованно. Кто-то может пострадать.       Диппер вне всего. Отставленный, как неиспользуемая фигура. Очень показательно, Билл. Неужели то и впрямь было его идеей? Мало верится.       Возможно, Пайнс любит. Именно тот старательно создаваемый образ — испуганного, ранимого и до одури интересного — умного, понимающего и принимающего человека. Без снисходительности и чувства превосходства над собеседником. В такого не влюбиться — целое испытание. Но Сайфер, Диппер понимал, не такой. Он проблемный — упивающийся чужими страданиями, находящий отраду в хаосе, прекрасное в жестокости и отвратительное в порядке. Он определённо ненормальный, сколько бы нежности не хранил во взглядах. И всё же, было что-то пленительное в этом контрасте. Может, Диппер просто хотел, чтобы чувства были взаимными. Даже если отношения априори тупиковые.       Рефлексировать нет желания. Общаться с кем-либо — тоже. Потому Пайнс ютится в уголке и пусто смотрит в стену. Убеждает Мэйбл, что всё в порядке — он просто устал. Он не уверен, но, возможно, она совсем не верит в эти слова. Никто не верит его словам в этом месте. До конца, во всяком случае. Как он слышал, готовят запасной план, в который его не посвящают. Возможно, у Форда есть и третий. Страшно. На самом деле страшно. Может и впрямь стоило остаться с Сайфером? И пусть бы сам разгребал это. И всё же в груди неприятно ёкает, стоит вспомнить, что Ловец у Форда.       Что же они имеют по итогу? Нездоровую созависимость. У этой вселенной нет ни одного шанса на выживание.

***

      Ветер тревожно свистит над головами. Тучи кружатся, образуя спираль — серые, грозовые и слишком настоящие. Только небо, пробивающееся сквозь зазоры — неестественно золотое, с изумрудным отливом где-то к горизонту. Пирамида всё также висит — могильной плитой над городом. И разлом над ней — яркий, цветастый, точно намерен выжечь глаза особо любопытному. Воздух спёртый, горячий. Точно предгрозовой. Диппер думает — было бы очень картинно, пойди дождь в тот самый момент. Билл достаточно драматичен, но просчитал ли он? Скорее всего — просто совпадение.       На самом деле, отвлекаться в момент — преступно. Слишком многое зависит от концентрации. Но у Диппера оправдание — он попросил не обращать на него внимание. Не хватало ещё, чтобы из-за него кто-то пострадал. Точно на месте с землёй сравняют. Потому младший Пайнс только шипит, когда особо агрессивный почтовый ящик вцепляется зубами в его руку. У Сайфера просто-таки больное воображение. Гидранты изрыгают пламя в случайное время и в случайном направлении, потому приходится обходить дорогу «напрямик». Из-за этого они натыкаются на «глазышей», которых удаётся отбить почти всех — Форд стреляет метко, ровно как Стэн, да и Мэйбл от них не отстаёт. С последней парой расправляется Диппер, но это замечает только плетущаяся позади Пасифика. Они обмениваются взглядами и она поджимает губы, уходя вперёд — к Мэйбл. Кое-что приходит в голову, но Диппер не собирается об этом думать.       Время от времени слышатся выстрелы и взрывы — ещё не разбитая техника, не сгоревшие дотла листья и прочие случайные объекты вспыхивают и разносятся радужными кричащими конфетти. Окна не заваленных домов катаются и кружатся по стенам. Где-то вдали — ближе к горизонту, — странную мелодию напевает крошечный торнадо. «Нечисть» встречается довольно редко — всего пару раз за поход они натыкались на демонов. Один старательно вскрывал какой-то сейф, а другой что-то мудрил над пятиглазым прыгающим лягушкой пушистым… Существом. Было что-то в том, что и он, и существо, были сшиты из частей. У группы есть подозрения, что причина в такой тишине та же, что и у вырывающегося из главного «окна» пирамиды света.       Город был полностью контролируем летучими «глазышами». При чём эти твари очень необычно реагировали на девятку — зависали и пристально-пристально следили, ничего не предпринимая. Диппер слышал, что остальных, кто им попадался — те превращали в камень. Жаль это всё равно не играло ему на руку.       Действовать нужно было быстро — повторно обсудить место, поставить обозначения и тут же выдвигаться на поиски «докладывающих». Стэн с Фордом мрачно переглянулись. Разделяться не хотелось, но этого требовали обстоятельства. Диппер, как бы ему не хотелось избежать такой участи, был с Фордом, не спускающим с племянника взгляд.       Всё до странного сюрреалистично. Нужно иметь поистине непробиваемый разум, чтобы сопротивляться сошедшей с ума реальности. Плюющиеся воздушными шарами граммофоны и звучащие клавишами рояля ступеньки. Закрутившийся зигзагом фонарный столб и скрученная в морской узел дорога. Пространство будто бы пожевали и выплюнули. Как можно быть таким серьёзным? «Нужно собраться.» — одёргивает себя Диппер.       Найти приключения на собственную задницу оказывается несложно. Несколько демонов — с виду грозных и абстрактных, — оказываются крайне тупыми и неповоротливыми. Даже удивительно, как они следуют, не отрываясь. Почти не отрываясь. Разок всё же приходится остановиться. Пушка у Форда только тормозит их — не больше. Уничтожает она лишь некоторых — тех, что послабее. Да и не факт, что насовсем. Погоня заставляет тело выбросить адреналин, потому сдерживать горящий взгляд — невозможно. Вэнди смотрит с опаской. Но не она ли без сожаления отрубила мимику голову? И не единожды. Какая забавная логика.       Бегут они, как оказывается, не по обговоренному маршруту, потому пару раз сбиваются, едва не врезаясь в тупики. Здесь никогда не было тупиков. И всё же — на площадь выбираются пусть и потрёпанными, но живыми. Вторая часть прибегает довольно скоро, и тогда Диппер выходит вперёд. — Мы сдаёмся.       Демоны — можно предположить, хмурые и встревоженные, — о чём-то переговариваются, видимо ссорятся из-за добычи — учитывая, что один был растворён другим, а ещё один смылся самолично. Остаётся четвёрка, видимо, единомышленников. Предварительно загнав пленников за забор, те что-то эмоционально обсуждают.       До девятки доходят лишь обрывки фраз, из которых разговор не сложишь и поверхностно. В основном — из-за того, что те говорят совсем не на английском. Сути это, в принципе, не меняет. Троица демонов остаётся, а один — сменивший по какой-то причине цвет, — испаряется. Возможно, если бы можно было прочесть эмоции этих существ, то что-то ещё, помимо накалившейся атмосферы, объявляло бы их напряжение.       Внезапно весь свет гаснет. Они не ослепли, как кажется на первый взгляд. Диппер уничтожает забор, отталкивая остальных. Вслепую приходится находить места. Никто не понимает, что происходит. Слышится только демоническая ругань.       А потом появляется треугольный луч. Он лихорадочно бродит по земле, после чего резко останавливается, освещая высокую тонкую фигуру. Свет идёт сзади, из-за чего лица не разглядеть. Но это и не нужно — парящий над головой цилиндр и трость выдают пришедшего, и даже представляться не нужно.       Фанфары звучат резко, слишком остро после оглушительной тишины, упавшей вместе с темнотой. У Диппера колени подкашиваются и сердце бешено стучит о грудную клетку. «Только не делай ничего глупого, умоляю.» — измученно кривится, боясь открыть глаза. Только не ещё один музыкальный номер. После такого он уже будет нетрудоспособный. Только в комнату с мягкими стенами. Почему это так стыдно? — Правила для всех одни. — звучит искрящийся радостью голос.       Щелчок пальцами — для внимания, картинности. Вспышки голубого огня, — потрескивающие, — сопровождающиеся криком, уже обязательны.       Диппер ступает вперёд, беря Гидеона — через силу, — за руку. Рука Стэна перехватывает его руку как-то слишком резко, даже грубо. Волнуется. В темноте не разглядеть — замкнулась цепочка или ещё нет? — Так-так-так, — слишком довольный, слишком звенящий, — и что же у нас здесь? — слишком игривый для такой ситуации, — Случилось всё, как я и предполагал!       Сердце колет, точно нафаршированное ржавыми иглами. По всему телу — дрожь. Пот на висках. И «страшно-страшно-страшно» — в голове набатом. — Не вечно ведь длиться этой игре в «кошки-мышки»… А жаль! Было весело.       Голову, будто бы положили под пресс. Вот-вот мозги через уши потекут. Что это за искренность? Неужто он настолько наивный? «Да что с тобой не так?» — Диппер жмурится, пытаясь собраться. Сжимающая его руку рука Стэна не помогает. И всё же искренняя наивность не так плоха, как то, что назойливо зудит где-то на затворках разума. Нечто, что было слишком заметным для игнорирования, и слишком скрытым, для полного понимания. — …раз уж вы решили сдаться.       «Идиот.» — младший Пайнс рычит, сгорбившись, и стреляет гневным взглядом в знакомую фигуру. Хочется — искренне, до зуда ладоней, — хорошенько встряхнуть проклятого демона и спросить, где он последние мозги растерял. Как же тупо всё происходит!       Шепчет тихо, точно одними губами. Может не сработать — не страшно, на самом деле. Речь короткая, можно и начать заново. А Билл… Сколько можно распинаться? Жаль, не время вслушиваться. Голос отвлекает не слабо — по привычке хочется откинуть голову и вслушиваться в его мелодичность. Увы, для этой реальности лимит исчерпан. Лимит безумств тоже. Чем наслаждение компанией демона — не безумство?       Сайфер замолкает, когда «заклинание» начинает проявляться. Это заметно даже в кромешной темноте — каждый из девятки загорается своим цветом. Бледно-бледно, но взор Сайфера чётко ловит даже такие крошечные изменения. Смотрит, точно завороженный. И на губах лёгкая восхищённая улыбка. Особенно она заметна, — даже из полутени, — когда все цвета сменяются на один. — Очаровательно! Сколько вы это готовили? Неделю? — смеётся так беззаботно, что Диппера вот-вот вывернет. — Потрясающий результат.       Диппер почти стонет, — болезненно, — затылком ощущая, как вскипает Форд. Не ошибается — тот выходит из себя мгновенно, начиная перепалку. Хочется сквозь землю провалиться — один гнёт свою линию, другой свою. Один непробиваемый тупица, второй — упрямый баран. И, кажется, Форда слишком уж сильно задевают речи о том, что он сдался. А Сайфера это слишком уж забавит. Нечисто. Времени разбираться, увы, нет. — …так что там с- — Обойдёшься! — точно ревёт Форд, и Диппер чувствует покалывание, когда круг размыкается.       Слышится выстрел. Лазерный. Билл тут же подрубает освещение — оглядываясь. В него не попали чудом. Второй выстрел пролетает совсем рядом, а третий даже задевает пиджак. Стреляет не только Форд. Сайфер оглядывается — слишком испуганно, слишком лихорадочно, — и прижимает руку к себе.       Диппер теряет момент из-за головокружения. Ствол у виска приводит его в чувства довольно быстро. Вот уже и свет глаза не режет, и мир не вращается… Лучше бы и дальше вращался. Форд выстрелит — Диппер знает. И Стэн его не остановит — не успеет. Никто не успеет — нажать на курок это слишком быстро. Потому и смотрят все со страхом, непониманием и… Чем-то ещё. В горле ком. На языке так и вертится: «Это не по плану!». Конечно, у Форда ведь был свой план. Здесь уже — не классическая битва Добра со Злом. Здесь нет уже «чёрного» и «белого». Здесь цвета ярче, и не поймёшь какой из них светлее, а какой темнее. Пока не врубишь монохром.       Обернувшийся Билл застывает. Бледный, как мел. У Диппера по розовым-розовым щекам катятся слёзы. И ему так стыдно, что впору выть. Потому что подвёл не только сестру, не только себя, но ещё и Сайфера. Ничего ведь не починят, если они умрут. Никакой ловец уже не поможет — попробуй надеть физический объект на бесплотное существо. И всё ради грёбаной мести. Всё из-за нежелания сидеть на месте.       Форд точно буравит демона взглядом. Все слишком напряжены, слишком испуганы, чтобы вдохнуть, не то, чтобы двинуться. Возможно, они просто давно уже похоронили «предателя», но думать об этом слишком больно. — Подойди. — низкий командный голос, дребезжащий где-то в груди, — И без своих выкрутасов.       У Диппера ноги ватные и в горле застрял крик. Взгляд застилают слёзы и сил нет совсем. Лёгкие раздирает, а живот скручивается узлом посложнее того, в который была завязана дорога. Рука на шее сдавливает, но даже без неё больше воздуха не глотнуть. Он чувствует себя использованным. Слишком и слишком много раз. Как чайный пакетик бедным студентом. Отвратительно.       Билл не отвечает. Оглядывается куда-то за плечо, а потом картинно снимает цилиндр, отбрасывает его в сторону — тот рассыпается треугольными чёрно-жёлтыми конфетти, — и подбрасывает трость — она сгибается волной, сжимается в линию и исчезает. Он улыбается. Грустно и натянуто. Такой уставший, что больно смотреть.       У Диппера в глазах одни пятна, он не видит, но ещё две пушки направлены на Сайфера. Будто бы он двинется резче нужного. Смешно. — Какие мы грозные. — идёт, виляя бёдрами, — Получили свою любимую игрушку и можно радоваться. Ю-ху, вечеринка в честь победителя Пайнса. — делает пальцами «пистолетики» и за спиной Форда раздаётся звук духовых труб, взрываются малюсенькие салюты, — Он ведь так долго к этому шёл. — Меньше трёпа. — прижимает пистолет к виску плотнее, хотя плотнее уже и некуда; точно останется след.       Диппер уже почти не плачет, только дрожит. Пелена слёз всё равно не даёт чётко рассмотреть контуры, но цвета достаточно контрастные. Сайфер снимает перчатки. — Ну-ну, а как же последние слова? — он скидывает их также картинно, со спецэффектами, и походка его не менее уверенная. — Я люблю болтать, ты же знаешь. — выделяет последние слова, и благо Диппер не видит этой улыбки.       Билл подходит так близко, что между ними едва ли метр расстояния. Кидает взгляд на Диппера и тут же отводит. Закатывает рукав. Сглатывает.       У Диппера внутри всё объято пламенем. Точно лазурным. Его трясёт от страха и ярости. Но в голове предельно чисто — будто бы кто-то перед проверкой устроил генеральную уборку и по случайности вымел даже мебель. Когда Билл уже протягивает руку, младший Пайнс срывается — точно по команде, когда Форд достаёт Ловца, тратит уйму усилий на то, чтобы материализовать канаты. Те, появившись, подобно разъярённым змеями кидаются на Форда, обвивая руи. Пользуясь замешательством, Диппер отталкивается и перехватывает руку Сайфера. Они исчезают без огня, без вспышек и конфетти. Даже без хлопка. Мгновенно и бесследно. Вместе с ними рассеиваются и канаты.

***

      Пирамида встречает абсолютной тишиной — концентрированной и тяжёлой. Сейчас здесь всего одна покатая стена, и три — обычные, под девяносто градусов. Но Диппер, изо всех сил вжимающийся в Сайфера, не в состоянии оценить изменения интерьера. Он вообще мало на что способен, кроме как дать волю эмоциям и рыдать до отключки. Но и этого он не делает. Просто замирает, прижавшись. В голове такая же звенящая пустота, как и в помещении. Слова не вертятся на кончике языка. Ни шороха. Будто бы враз отключили электричество, и теперь всё что можешь — вглядываться в собственное искажённое отражение. В такие моменты впору задаться вопросом: «Что я?». Больно так, будто бы руку оторвало. Будто бы ноги отказали и оставили после себя только вечную колющую боль. — Я… — голос предательски дрожит. — Я тебя ненавижу.       Диппер прикрывает рот рукой, пытаясь сдержать всхлип, отталкивается и отходит, насколько есть сил. Недалеко, буквально на пару шагов. Ему срочно нужно пространство. В момент даже стены давят. Кажется, до потолка можно дотронуться ладонью. В груди колит и жжётся. Воздуха не хватает. Что. Вообще. Произошло? Что вообще происходит? Почему он в этом замешан? Почему так старался исправить? Была ли возможность всё исправить?       Всё такое сломанное, что руки опускаются. Всё. Мир, отношения, и он сам. Как вышедшие из строя механизмы. Поскрипывают, но движения не видно. Изнутри их ест ржавчина. Краска потрескалась и стала совсем матовой. В его руках — кувалда. Доломать. Оставить только металлическую крошку. И больно так, будто бы до этого уже оставил след. Из костной муки. — Ненавижу всё, всё что ты делаешь. — несмотря на дрожь, он говорит уверенно и чётко. — То, как ты вредишь всем. То, как тебе всё равно на всех. Ненавижу… Ненавижу то, как сильно…       Диппер слишком сосредоточен на попытках вытереть слёзы, потому не замечает, как Билл сокращает дистанцию. Но вот руку, что ложится на его — замечает. Перехватывает и, развернувшись на пятках, зло заглядывает в глаза. — Как тебе это вообще в голову пришло? — шепчет, прикусывает губу и, не выдержав, жмурится, — Ты предпочёл физическое воплощение свободе. — пытается звучать грозно.       Хочется обвинить. Выплеснуть всё — весь этот яд, плавящий внутренности, прожигающий дыры. Хочется вырвать ярость с корнем. Хочется разрушать. Потому что больно. Чертовски больно. И это боль где-то на грани — изнуряющая и не дающая стоять на месте. Она разрывает тело, как сгнившую ткань. — Нет. — тихо, со смешком, — Это только одна точка зрения. Может твоя, может ещё чья-то. С моей же… Я предпочёл свободе тебя.       Диппера трясёт. От эфемерного ощущения дула у виска, от воспоминаний о руке на шее, от покорности и смирения. От страха и гнева. У него перехватывает дыхание и ноги едва-едва держат. Ему тошно от слов демона и от того, что он сам должен сделать. Голова кружится и трещит. — Не неси чушь. — сжимает в руке лацкан пиджака и держится, как утопающий.       Как никогда хочется быть уверенным хоть в чём-то. В ком-то. Потому что собственные поступки выглядят неправильно, жестоко и безосновательно. Правда теряется где-то между строк, ускользает. Правильное смешивается с неправильным, и даёт грязный, болотный цвет. И эта грязь — трясина, — затягивает на дно. Проникает в лёгкие и душит. Душит реальностью. — Это правда. Я удивлён, что в этот раз… Так долго. — демон проводит рукой по щеке Пайнса; вздыхает, — Злодеям не свойственно. — Ты не злодей, Билл. Ты — идиот.       «И я тоже.» — но язык не поворачивается. Хочется провалиться, исчезнуть, раствориться подобно утреннему туману. Хочется забыть себя. Забыть всё. Но сил нет. Только и хватает — держаться за лацканы да выдавливать из себя по паре слов.       Сайфер тихо посмеивается, возвращая зрительный контакт. Понемногу приходит в себя, чего не скажешь о Пайнсе. Ему, разумеется, иначе. Он едва не положил существование на кон. Едва не лишился всего. И худшее лишь в том, что это было… Публичное. Смирение — не то, чем может хвастаться антагонист. Но битвы всегда с одним исходом — добро всегда побеждает. К чему тянуть? — И, знаешь, тебе стоит внимательнее относиться к набору сотрудников. Что не союзник — то предатель.       Диппер, под непонимающий взгляд, приподымает футболку и достаёт из кармана шорт ловца. Он некоторое время крутит «безделушку в руках», и при этом смотрит на неё так, будто бы готов испепелить взглядом, растереть в щепки основу и в пух перья. Разорвать чёртов рисунок. Уничтожить, чтобы никогда не вспоминать. Чтобы не было того единственного шанса. Чтобы не было обязанности. Чтобы не было ничего. — Ох. — Билл сглатывает, — Так ты… Позиционируешь себя «Предателем»? Я думал, ты, ну, Их Союзник. — глаз широко распахнут, и голос едва ли не осипший; Дипперу даже кажется, что он слышит сердцебиение Сайфера. — Нет. — качает головой, — Считал раньше. — голос бесцветный, — Но когда все утверждают, что ты предатель… — неудачно подавляет всхлип, — …сложно с этим спорить.       Ловец в руке не мешает поддаться порыву и уткнуться лицом в грудь Сайфера. Эти ярлыки такие глупые. Но человек живёт в социуме. Ему важно, как социум его видит. И это больно, когда старания игнорируют в угоду собственным убеждениям. — Знаешь что общего у всех историй? Они заканчиваются.       Перед глазами всё размывается, но не настолько сильно, чтобы не видеть слабой улыбки Сайфера. Ловец всё ещё у Пайнса в руках, и сказанному не удаётся вселить хоть каплю надежды. Дипперу даже обидно — неужели он даже не постарается? Не сразится за себя так, как готов был он сам? Или… Это всё — глупая игра? Проверка? Должен ли он решить? — Я… устал. Ты можешь… — фраза звучит утвердительно-вопросительно; даже не дав закончить, Сайфер «меняет декорации». — Спасибо.       Диппер некоторое время думает, глядя на ловец в руках, после чего закидывает его в самый нижний ящик прикроватной тумбочки. За этой манипуляцией Билл смотрит с долей интереса. Наконец, Пайнс отползает к подушкам, после чего протягивает к уже собиравшемуся уходить Сайферу руки. — И после этого ты сомневаешься, что я променял бы на тебя жизнь. — качает головой и ложится рядом, на бок. — Потому что сейчас нам… — замолкает, осмысливая хоть это; кивает. — Нам обоим нужна эмоциональная поддержка.       Сайфер фыркает. Наступает пауза. Биллу сказать нечего, а Дипперу страшно задать мучающие вопросы. И всё же деваться некуда. — Знаешь, эта реальность отвратительна хотя бы потому, что всё не может быть так без всяких «но». — проводит кончиками пальцев по абрису лица демона; вздыхает. — Зачем? Почему ты всё это делаешь? — Негативные эмоции дольше усваиваются. — вкладывает чужую руку в свою, делая замочек; говорит, не отводя взгляд. — Небольшой кусочек иллюзорной вечности.       Диппер прикрывает глаза. Он совсем не понимает. Уже, кажется, совсем ничего не понимает. Но если бы это была проверка, разве Сайфер не был бы зол? Ведь будь Пайнс и впрямь на его стороне, разве не сломал бы ловец? Всё так сложно, что нельзя не чувствовать себя крошечным. — Нет, я помню, что ты говорил это. Я о другом. — быстро облизывает пересохшие губы; восстанавливает силы, — Что это даёт тебе? Лично тебе постоянство отвратительно. — Именно. — прикрывает глаза, измученно улыбаясь. — Ты представить себе не можешь, сколько я видел. Мне скучно. Всё такое… Пресное. Однообразное.       Хочется поставить реальность на паузу и всё переосмыслить. Обдумать и принять. Пропустить через себя. Переварить происходящее, от которого, кажется, уже давно несварение. Всего слишком много. Проблем с реальностью, с семьёй, с друзьями… С Сайфером. Ответственность давит, желания душат. Постоянно страшно и ничего не понятно. Хочется, по настоящему хочется, просто уйти от этой гнетущей реальности. Поставить на этой крест и забыть её. Но ловец спрятан, потому что ни одна иная реальность никогда не даст такого — иллюзорного покоя рядом с демоном. — И это единственная причина? — Диппер выигрывает «гляделки», но это его совершенно не радует. — Я ничего уже не использую против тебя. — Даже с моим отвратительным недо-талантом к предсказаниям, смело могу заявить, что используешь. Иначе сломал бы.       Значит, проверка? Или… Просто вывод. Усталость давит одеялом, гонит в сон и заставляет забыться. Нет никаких сил всё анализировать. — Я не хочу об этом.       Билл смеётся, перекатывается на спину и сбрасывает с себя руку. Смотрит в потолок и слабо улыбается. Диппер, кажется, понимает, как выглядит тщетность. Её уже слишком много. Она пропитала, отравила воздух. И все умирают из-за неё. И там — «внизу», и у них — «наверху». И даже комната — пепельно-серая. — А я не хочу о том. — Сайфер приподымается на локтях, заглядывая в карие глаза. — К тому же, я и так сказал тебе достаточно. Ты умный. Всё понимаешь, можешь быть уверен. — Есть вещи, в которые не поверишь, пока не услышишь от кого-то. Потому что хочется верить, что это просто догадки и больная фантазия.       Улыбка тут же становится натянутой, а отведённый взгляд отрешённо-печальным. Диппер понимает, что уже не может привычно раствориться в голосе. Не может забыться и пустить всё на самотёк. Что-то в нём умерло. Сломалось. И худшее то, что не только в нём. Но станет ли кто-то чинить? Не он. Однозначно не он. — Реальность и есть плод больного воображения. — Ты называешь себя «Злодеем». — меняет тему Диппер. — Только я ли? — слабо улыбается, — Я просто делаю, что хочу. Что считаю интересным. Ярлыки уже вешают люди. — пожимает плечами. — Нет смысла поступать как-то иначе. Пытаться быть лучше того, что в тебя видят. Никто не хочет, чтобы его переубеждали.       Диппер молчит. Смотрит сквозь демона. И очень медленно, устало думает. Хочется завалиться спать. Раствориться в черноте и никогда больше не просыпаться. — И как давно?       Сайфер долго смотрит на Пайнса, бросает взгляд на дверь, с двери на тумбу, и наконец снова возвращает его к парню. — Ещё до моего появления, я думаю. — издаёт смешок, — В моей вселенной это звучало обыденнее, но если адаптировать… «Порождённый отчаянием». Иногда твоя судьба решается ещё до твоего рождения. И ты уже ничего не можешь с этим сделать. Оттянуть момент, жить настоящим и никогда не думать о будущем. О неизбежном…       Чем больше он говорит, тем сильнее ускользает сознание Пайнса. Глаза смыкаются сами собой. Он из последних сил пытается слушать, но получается худо. Ему кажется, что его высосали до дна. Это… Эффект его поступка? Стресса? Возможно, дело совсем в ином. — …просто совпадение чисел во вселенной, где по ним читают судьбы. Слишком много поклонения, слишком много стабильности и предсказуемости. Они… По итогу даже не ошиблись. Всего-то неверная трактовка. Какая банальщина. Уверен, это предсказывалось в каком-то другом трактате. — замолкает, опирается на одну руку, а другой зарывается в каштановые вихры, — Сосна, — тихий, ласковый шёпот. — тебе ведь совсем не обязательно делать то, чего ты не хочешь.       Диппер даже задумывается, сколько уверенно говорил бы демон, зная, что в момент ему не хочется даже дышать. Существовать. Мыслить. — Ты можешь остаться со мной. И эта вечность уже не будет иллюзорной. Любое измерение. Любая вселенная. Никаких ограничений. Никакой ответственности. — В этом нет смысла. — Диппер приподымается, вытирая наворачивающиеся при мыслях о Мэйбл слёзы, — Я не смогу так. — Никому из них ты не нужен. — Сайфер пытается говорить тише, мягче, но у него совершенно не выходит, — Он буквально выставил тебя вещью. Никто из них и пальцем не двинул! — Хватит!       Рявкнув в ответ, Пайнс притягивает к себе ноги, утыкаясь лицом в колени. Хочется сжаться в комочек. Стать грёбаным камнем, лишь бы ничего кроме коррозии не трогало. Не требовало. — Они не надёжны. Ты нужен им, пока удобен. — Билл едва ли не рычит, — Пока тебя можно использовать. Но стоит только сделать что-то не так, единожды, и они никогда тебя не простят. — Тебе откуда… — Диппер поворачивается, сталкиваясь с Сайфером взглядами и теряет дар речи.       Рукава демона закатаны до локтя — кожа рук густо усеяна ожогами. Старыми. Давно зажившими, но не потерявшими чёткости. Левая сторона лица, которую всегда прикрывала чёлка и повязка — с такими же пятнами от ожогов. — Они трусы, Сосна. Они никогда не поймут. Потому что это, — он берёт в руки руку Пайнса, — это то, что могут понять только… Познавшие вечность. Нам нечего будет бояться. — шепчет, заглядывая в глаза, — Пожалуйста, иди со мной. Позволь себе ненавидеть эту грязь. Они не заслуживают прощения. — Ты… — Диппер теряется, но несмотря на застилающие взгляд слёзы, смотрит чётко вперёд. — Прав. Действительно. Я не хочу… Не смогу их простить.       Рука Пайнса скользит по запястью Сайфера, когда тот широко раскрывает глаза. От осознания. Всё до боли очевидно. — Но знаешь, — он разбито улыбается, — мы тоже не заслуживаем.       Вспышка боли — последнее, что пробивает их сознание перед тем, как вселенную накрывает непроглядный мрак.