†
Тайнами изобилует каждый дом, — и жилье графа Дракулы не исключение. Их наличие считается чем-то само собой разумеющимся. Высокие окна привычно зашторены драпом — Агата улыбается при их виде, заговорщически, на цыпочках подходит раздвинуть их, открыть фрамугу и впустить в спальню свежую прохладу. Их личные тайны могут быть скрыты темнотой, но не сегодня. Взгляд Агаты упал на ящик у стены, она заметила: плотно закрыт крышкой, но, стоит отметить, не на замок (и без веток шиповника). Её тянуло подойти ближе и заглянуть внутрь, чтобы наверняка убедиться, что граф по-прежнему бледен и страшен, как описал впечатлительный Фрэнк. Ведь не противиться ей любопытству? Ван Хельсинг с лёгкостью опустилась перед ящиком на колени, будто в молитве, бережно приподняла тяжёлую крышку и — в испуге, страхе, непонимании? — замерла. В сущности адвокат ничуть не приукрасил: граф на самом деле был страшно бледен, седым и высохшим. Не осознавая себя, Агата потянулась к его ладони и ужаснулась: тепла в теле вампира почти не осталось. — Пожалуй, — еле слышным шёпотом произнесла монахиня, — вы меня сейчас не слышите, но я буду надеяться, что всё-таки в глубинах вашего подсознания мой голос отразится знакомым для вас эхом и вы поймёте сказанное мною. Я стою перед вами на коленях, граф, скорбно сложив руки, будто готовлюсь к молитве, но я не собираюсь молится, не сегодня. — Она хмуро посмотрела на его покойные веки. — Вы были правы, когда говорили, что мой отец привёл меня за руку в мир необъяснимых фактов, существ, но знаете ли вы, почему он так стремился познакомить меня со всем этим? Я расскажу… — Агата подвинулась ещё ближе, и выдохнула ответ прямо ему в лицо: — Он хотел не только копнуть в нутро легенд, но и пытался избавить мирных жителей от таких, по его мнению, непригодных для жизни бок о бок чудовищ, как вы и уж нынче я. Ван Хельсинг перевела дух, облизав пересохшие уста. Она дрожала и не понимала то ли от холода, то ли от накатившего на неё страха. — Мой старший брат ушёл из дома, когда идеи отца стали невыносимо навязчивыми; я же не смогла этого сделать так скоро, как он. Вы знаете, насколько зависимы тогда были женщины: у них не было свободы слова, личных прав, мнения, не было возможности выбрать свой путь… Но мне удалось уйти. Я выбрала свой путь, свою жизнь в монастыре, через грех. Я загорелась идеей познать этих тёмных существ, но не ради их истребления (чего жаждал мой отец). Я запоем читала сотни легенд, мифов, даже ездила в те города, что описывались в древних писаниях. И вот однажды я узнала о вас, как о великом, но жестоком, и храбром воине — Владе III Цепеше, чья жизнь целиком — сражение. С тех пор вы стали моей целью, жизненным смыслом; я хотела встретиться с вами. Но со временем, изучая вас, я заключила, что тот, в кого вы превратились, в кровожадного вампира, — это результат ваших личных бед, страданий, того горя, которое выпало на вашу судьбу и всецело поглотило вас, и вы были так опустошены, что были рады принять даже эту чёрную природу и в конце концов отдались ей без остатка. В полной тишине, после того, как Ван Хельсинг закончила монолог, веки графа дрогнули. Он издал хриплый стон, глаз не открыл, но холодными длинными пальцами дотянулся до ладоней Агаты и крепко ухватился за них, прижал к своей груди. Он её слушал. — Я думаю, вы сказали бы мне сейчас, что сострадание — это не то, в чём вы нуждаетесь, но я… — она легонько поглаживала свободной рукой его ладонь, покрывавшую её правую кисть, — я действительно испытываю душевную жалость к вам, ибо вы достойны, чтобы кто-то испытывал к вам подобные чувства. С каждой прожитой в этом облике минутой я превращаюсь в нежить и теперь испытываю особые ощущения, которые мне трудно подавлять. Страшно… — Так не похоже на неё, но глаза монахини наполнились горькими слезами. Она склонила голову на грудь графа, зарываясь в его шёлковую жилетку лицом. — Я боюсь сама себя! — Не стоит бояться, дорогая Агата, я пережил этот период и скажу, что ничего в нём нет, что нельзя было бы пережить сильному духом человеку. — Дракула отпустил руку монахини и стал успокаивающим жестом поглаживать её волосы. — Ты сильная, Агата, я не обманусь, если скажу, что намного сильнее меня. — Его пальцы теперь ласкали её влажные щеки. — Ты осмелилась подарить мне, исчадию Ада, своё сострадание. Ни одна женщина не делала этого ради меня. Жилет и рубашка графа промокли насквозь от её слез. Но она все не унималась, тихо всхлипывая носом, при том явно ощущая появившееся тепло в крепких руках Дракулы. Тело вампира начинало постепенно нагреваться, оттого мужчина издавал блаженное рычание. Вдруг Агата встрепенулась, наспех вытерла на щеках слёзы и непонимающе уставилась на графа. — Что со мной происходит? — её голос предательски дрожал. — Я почти никогда не плачу, меня трудно вывести из себя и чем-то сильно огорчить! Дракула улыбнулся на её слова, обнажив белоснежные зубы. Эта женщина была так беззащитна в его объятиях, и выпустить её сейчас было бы преступлением. Он наблюдал за тяжёлым дыханием, взглядом Агаты, который суетливо бегал по ящику. Безусловно, она думала о случившемся, про свой внезапный порыв, слезы и не понимала, как с ней такое произошло. — Ты думаешь об этом: «Ох, неужели я могла позволить себе такую роскошь, как заплакать при нём?», прав ли я? — сказал Дракула без насмешки в голосе. — Всё дело в крови. — Он бережно убрал волосы, упавшие ей на лицо. — Остатки твоей монашеской души распробовали мою многовековую историю, вот откуда эти чистейшие, как роса на траве, слезы. Твоя душа увидела, какой я есть на самом деле. Ей надобно ужаснуться, а не душить тебя солёными реками. — Моя же душа, и ей виднее, как поступать! — Она выпрямилась, встала с места и растерянно отошла к окну. Говорить откровенно с ним больше не хотелось. Агата стыдилась себя. В молчании опустила взгляд на свои руки, затем приспустила левую перчатку, чтобы посмотреть, если ли улучшения. К счастью, Ренфилд был прав: дряблость постепенно исчезала, а тыльная сторона ладони расправилась вовсе. — И вообще, — нарушив затяжную тишину между ними, первой заговорила Ван Хельсинг, — с чего вы взяли, что душа осталась со мной? Я же больше не человек, моя природа подверглась непоправимым изменениям. — А ты полагаешь, что другие, как ты выразилась, существа, не могут иметь душу? Твои выводы поспешные, дорогая. — Полагаю, да. Из-за вашей любви к кровожадности, террору, и многих неприсущих человеку способностей. Вы — тёмный охотник не только за тем, чтобы утолить жажду, вы также охотитесь за способностями ваших жертв. — По твоему, у корыстного существа нет души? — Дракула сел в своём ящике, размяв руки и ноги после долгого лежания. Его волосы на голове стали обретать чёрный оттенок. — Хотите сказать, что у вас она есть? — она заинтригованно, но насмешливо посмотрела на него. — Ну раз твои кристальные слезы текут реками от сострадания ко мне, то думаю, что вполне себе есть… Что-то внутри меня прямо трепещет! — Самолюбие внутри вас, граф Дракула! — фыркнула монахиня, развернулась, намереваясь покинуть комнату. Находиться здесь ей было неприятно. Но граф не позволил ей выйти. Он мигом выскочил из ящика и перегородил проход собой, заинтересовано глядя в её порозовевшее лицо. — Куда ты собралась, голубушка? Сумерки скоро начнут бросать свои тени, нам есть, чем заняться. — На работу, позвольте, — Агата прошмыгнула под его рукой и ускорила шаг по коридору. — Что? Откуда у тебя здесь работа, Агата?! — Он недоумевал: зачем ей без средств и возможностей ехать куда-то? Граф был поражён. Она ничего не ответила, но ощущала затылком, что он следует за ней по пятам. Женщина усмехнулась, когда заметила в холле Фрэнка с планшетом в руках. — Снова подсматривали за нами, мистер Ренфилд? — Я… — адвокат покраснел на лице, машинально расправил помятый галстук. — Вообще-то я работаю, мисс Хельсинг. Уйма дел, я отвоёвываю права на хозяйские сбережения у государства; мне предстоит командировка в Бухарест через пару дней. А ещё, — он оставил, наконец, теребить свой галстук, — у меня появилась идея как снабдить хозяина бесконечным запасом крови и не вызывать ни у кого подозрения! — О, прошу вас, Фрэнк! Не стоит отчитываться передо мной, я же не ваш начальник. — Да, не начальник, вы — моя госпожа, — вполне серьёзно пробормотал Ренфилд. — Рад вас видеть в здравии, сэр! — Взаимно, Фрэнк. — Дракула вальяжно спускался по лестнице, держа в руке бокал с красным напитком. — Видишь ли, Агата, он решил, что если ты живёшь здесь, то приходишься неотъемлемой частью меня, то бишь приходишься ему госпожой. Теперь в высшем обществе совершенно без разницы в браке ли мужчина и женщина или нет. Считаю это неучтивым, даже грубым. То, что превратилось в обыденность, не упоминается, а брак сделался непристойностью, поэтому о нем избегают говорить. — Да-да, — кивая, она набросила на плечи плащ. — Очень самонадеянно приписать меня в вашу собственность. Полезайте в ящик и зализывайте свои раны, граф Дракула. Мне пора. Ах, да, Фрэнк, я возьму ваш автомобиль до вечера? — Да, конечно. Погодите, мисс Хельсинг, куда вы? — адвокат вопросительно взглянул на неё. — Вы умеете водить?! — Куда уж мне, монахине из девятнадцатого столетия? А вот Зои умела, и её навыки передались мне. До встречи! — Мисс Хельсинг… — Ренфилд растерянно смотрел ей вслед, затем обернулся на графа, ожидая, что хозяин её остановит. Но граф не стал этого делать. — Вот такие они — деловые женщины, и ты им не указ, — рассмеялся Дракула, глядя как Ван Хельсинг покидает стоянку у дома на серебристом автомобиле Ренфилда. — Вы так легко дали ей уехать, сэр! Граф осушил бокал до дна, откинувшись на спинку кресла. — Она вернётся, Фрэнк, — не спеша проговорил он, будто наслаждаясь каждым сказанным словом. — Кровь моя в её венах, и она уже не представляет своей жизни без меня, но ей будет нелегко справиться с неконтролируемым потоком слез. Адвокат наполнил бокал графа новой порцией крови. — Какими ещё слезами? Она чем-то расстроена? — Она будет ещё долго страдать, омывая мою грешную сущность в себе слезами. Когда вечером она вернётся домой, Фрэнк, подготовишь для неё укромное место у камина. Я оставил в холодильнике свою кровь на ужин, наполни ею графин и обеспечь ей полнейшую тишину на первое время. И не нужно лезть с разговорами, дай ей возможность помолчать. — Я все сделаю, сэр. А вы? — Мне нужно ещё поспать, — Дракула встал с кресла. — После расскажешь мне свой план про бесконечный запас крови, — и он медленно удалился к себе в ящик. Фрэнк проводил хозяина понимающим и заботливым взглядом, а сам задумался над его словами о безудержных слезах мисс Хельсинг. «Что она такое? Святые плачут за ближних, потому что хотят, чтобы на небесах их грехи простили. Святость Агаты под вопросом. А если её слезы адресованы за грехи Дракулы, то может ли он быть прощённым?»†
Я всегда была верна себе, как ветер предан своей стихии. Мне казалось, что если я чего-то не знаю, значит, не знает никто. Разуверенная в любовных отношениях, познавшая так скоро разочарование от предательства со стороны мужчины, я решилась на роковой для себя поступок — покинула родительский дом и стала прислужницей дома Отчего. Сегодня я не распылила чесночную отдушку на себя, как только перешагнула порог дома с уверенностью, что граф Дракула будет спать крепким сном младенца в своём ящике. Он слишком рано пробудился и боюсь, что в этом моя вина. На меня нахлынуло что-то незримое, я не могу забыть это истошное ощущение боли внутри себя, вперемешку с дикой агонией. Это чувство поглотило всецело и теперь ноет во мне, льёт слезы, страдает, как Иисус терзался, распятый на Голгофе во имя спасения душ смертных. Я скинула плащ, как только прибыла в лабораторию, к слову, в которую устроилась по совместительству, неофициально, к тому же без особого труда, почти четыре дня назад, с момента моего временного ухода, и все ради эксперимента. Знания бедняжки Зои в моей голове дают мне преимущество, и я могу использовать их ради своей текущей цели: опускать руки — это не обо мне; я решила познать новую себя и не только для того, чтобы понять, как же всё-таки работают эти Правила Зверя, но и через свою новую природу стать ближе в понимании личности графа Дракулы. Почти до поздней ночи, после основной работы, я была занята тем, что делала у себя забор крови, брала образцы волос, эпителия, ногтей, слюны и проводила над биоматериалом сложные (для меня, новичка) анализы. Результаты не могли быть так скоро, поэтому мне пришлось оставить образцы в специальном медицинском оборудовании (до сих пор не запомнила специфических названий многих вещей, потому что суть для меня не в них, но конкретно для крови мне подошёл гематологический анализатор) для дальнейшего исследования техникой за время моего отсутствия. Ровно в полночь моё дыхание стало похоже на стаю трепыхающихся летучих мышей. Я стянула медицинские перчатки и взглянула на руки, от дряблости не осталось никаких следов. Я сбросила халат и прошла в уборную прежде всего потому, что здесь было зеркало. В доме Дракулы не осталось зеркал, и эта оказия меня крайне раздражала. Мне хотелось видеть своё отражение в первую очередь для фиксации изменения в облике. Когда граф видит в отражении старика, я вижу себя той же юной девицей, которой покинула отцовский дом, распрощавшись с прошлым. По дороге домой, я открыла в автомобиле все окна, наслаждаясь касанием ночного холода. Тело моё пылало, и это присутствие бесконечного огня внутри, раскалённого пекла, вызывало во мне стон и слезы от боли. Я включила погромче радио, чтобы заглушить давящую на меня тишину. За безудержным рыданием, полным отчаяния, я не заметила, как преодолела пять миль и вернулась домой. Меньше всего мне хотелось встретиться лицом к лицу с графом или Ренфилдом, но к моему удивлению, меня никто не встретил, лишь в гостиной горящие дрова в камине весело потрескивали, зазывая меня погреться. Я устроилась в жёстком кресле, которое тотчас показалось мне мягким, и закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Часы ударили всего раз и этого хватило, чтобы зарыдать им в такт. Боже! Эта истерия выбивала меня из колеи, я не могла дать разумного объяснения своему расшатанному поведению, пока взгляд мой не упал на хрустальный графин с темно-бордовой жидкостью. Я дотянулась к нему рукой, сняла колпачок с горлышка, вдохнула неописуемый аромат, который призывал меня поглотить всё до дна. Кровь графа Дракулы… Несмотря на то, что она в сосуде, до сих пор живая и тёплая. Как заботливо с его стороны оставить мне ужин, искушая звериным инстинктом. Быстро облизав губы, я закрыла колпачок и отвернулась к камину. Кровь графа во мне живёт не так, как в его теле. Каждая клеточка во мне испытывает чувство Ада, когда вступает в реакцию с его кровью. Она наполняет меня страданием за его прошлые многовековые деяния...†
— Вот же оно! — улыбнулась Агата, когда наконец поняла, что может означать вся эта истерия. — Его кровь очищается с моей помощью! Она нашла себе убежище, где её смогут отмолить, оплакать и принять. Бог мой, неужели я правда говорю об этом всерьёз?! — Да, с трудом мы верим в то, что кажется нам невероятным, — отозвался Дракула, присутствие которого монахиня не заметила из-за своей разбитости. — Ты для моей крови — личный фильтр, — мягко улыбнулся он, облизывая губы. — Этакий очень дорогой и редкий вид. Признаюсь честно, я впервые вижу подобное… Агата подняла на него голубые глаза, которые уже начали обволакиваться пепельной поволокой от лёгкого голода. В них столько кротости, покорности, мольбы отпустить её душу. — Ваша кровь — это зло, она так же убьёт меня, как и обычная человеческая кровь, но только медленно, растягивая удовольствие и принося мне муки. — Она наблюдала, как граф сел возле неё на подлокотник кресла, и медленно распустил её хвост, поправляя волосы, чтобы они рассыпались волной на её спине. — Нет, дорогая, она не сможет убить тебя. — Он наклонился над её ухом и шепнул: — Не стоит больше стричь волосы, они все равно вырастут до нужной длины и, заметь, довольно быстро. — Будь верен тьме, как скрипка музыке верна… — зачем-то шепнула ему в ответ Ван Хельсинг и затаилась, не обращая внимания на замечание по поводу волос. — Нет, не так, — граф припал к её щеке с поцелуями. — Будь всегда верен тому, что ты есть. — А если наоборот?.. — Её глаза расширились, когда она поймала идею за хвост. — Вы немного выпьете моей крови. Она же сейчас только на половину моя, разбавлена вашей. Что будет? — Не дразни меня, Агата, — губы вампира уже опустились к её шее, — кабы я не принял твои слова буквально. — Он издал возбуждённое рычание, зарываясь лицом в её густые волосы. Их запах свежей бурбонской розы кружил ему голову. Ван Хельсинг специально наклонила голову чуть набок, обнажая перед ним пульсирующую вену на тонкой, белоснежной коже, дотошно искушая и маня, глядя на Дракулу искоса. Она чувствовала, как его огромные ладони дрожат на её спине от желания наброситься и овладеть её кровью и телом. Его захват стал уверенным, когда Агата томно вздохнула и с грустью повисла у него на плече. Солёные ручьи прорвались наружу с её голубых глаз, и вновь ей стало неловко из-за своей ничтожной слабости перед графом. — Стеснения напрасны, — сладко шепнул, прокусив её кожу, он начал слизывать выступившую кровь языком, а затем и вовсе присосался к шее Ван Хельсинг, как пиявка. В раскалённом воздухе между ними парил дурман, прежний яд, который граф Дракула использовал привычно для введения в транс. — Тише, пташка, замри на мгновенье, я изгоняю твои страдания… Мелким градом по коже Агаты побежали мурашки от неиспытанного ранее ощущения. Остатки слез жгли ей глаза, ей хотелось спрятаться. На секунду граф отпрянул от шеи, чтобы услышать в тишине её мысли. Игра светотени сосредоточилась на её лице в причудливых изгибах. Агата больше не плакала, лишь две застывшие капли на её ресницах напоминали о страдании, а затем сползли вниз по щекам. Монахиня все ещё пыталась сдержать себя, чтобы не отдаться в беспомощном порыве его губам; она думала, что надобно убрать его руки, которые бесцеремонно гладили её спину, затем по-хозяйски добрались с ласками к бёдрам. — Закрой глаза, — мягко улыбнулся Дракула, читая её терзающие мысли. — Зачем? — Ты слышала, что любовь слепа? Нет? Так вот, сегодня она слепа вдвойне. Агата закрыла глаза и провалилась в объятия чувств, позволяя себе целовать графа без остатка. Она знала, что Бог не будет гневаться, раз она уже не человек. Поцелуй Дракона был похож на невозможное сочетание терпкого миндаля и кисловатой садовой ягоды, от которой становится красной слюна. Невидимой тенью занавеса темноты упала на них, погасив в камине недавно горевшее пламя. Фрэнк Ренфилд не осмелился нарушить эту пастораль, несмотря на то, что в доме начали твориться странные вещи, сразу как уста госпожи коснулась лица Дракулы.