De Libertate...

      Из личных записей Фрэнка Ренфилда.              Я вспоминаю тот день, когда мне пришлось воплощать в жизнь затею мисс Хельсинг, и понимаю, что последствий можно было избежать, если бы я, пожалуй, был более внимателен к мелочам. Обычно я разделяю идеи с моими хозяевами, но в этот раз задуманное мисс Хельсинг меня настораживало. Она позвала меня помочь ей переложить графа Дракулу в ящик, на что я был дико возмущён, но у меня не было выбора, и я подчинился её приказу. Хозяин крепко спал, а я в свою очередь представил, как буду объясняться с ним, когда он проснётся и обнаружит, что находится за тысячи километров на останках родового замка. Бедный я, бедный! Надеюсь, он меня не уволит после всего. Отгоняю от себя мрачные мысли в надежде, что он хотя бы обрадуется приезду на родину.              Госпожа Агата чувствовала себя прекрасно. Она вела себя так, будто знала неведомый мне секрет. Я отметил, с каким энтузиазмом мисс Хельсинг упаковывает личные вещи Дракулы и помогает погрузить запасы крови в багажник автомобиля. В свою очередь, я тоже позаботился о ней и кое-что оставил в холодильнике, заранее предупредив:              — Главное, мисс Хельсинг, — не голодайте! Я оставил для вас несколько бутылочек с кровью хозяина в холодильнике.              Она равнодушно поглядывала мне вслед, пытаясь мысленно передать, что ей всё равно на запасы и мою предприимчивость.              — Откуда же вы её взяли?              — Это те самые запасы с момента переливания, и знаете, как ни странно, кровь свежая на запах.              — Да? А на вкус не пробовали?              — Мисс Хельсинг…              Вместо того, чтобы вызвать улыбку, эти нотки иронии в её голосе пробудили во мне беспокойство. Вечно мы вели нескончаемый спор о пользе частого употребления крови.              — Не волнуйтесь, Ренфилд, я выдержу душещипательную разлуку с Дракулой без тяжких страданий.               Её уста растянулись в подозрительной улыбке, которую я давно не наблюдал на порозовевшем лице. Со мной она вела себя слишком свободно и доверительно.              — Ох, хозяин страшно разозлится, когда придёт в себя. Признаться, боюсь этого момента. — Я захлопнул двери багажника. — Он же не оставлял вас так надолго, а скоро окажется вдали от вас, мисс Хельсинг, в другой стране. Ярость его не будет знать границ!              — Естественно, Фрэнк, — вместо утешения она вполне серьёзно кивнула. — Но когда придёт в себя, вы скажите ему, что это был приказ от моего имени. Я так распорядилась! Раз уж он считает меня неотъемлемой частью своей жизни, то я имею право голоса. Не так ли, Фрэнк?              — О, да, мисс Хельсинг! Ваш голос не менее важен, но, дорогая моя госпожа Агата, порой вы так опрометчивы, и меня это не только шокирует, а вводит в ступор!              — Фрэнк, — она быстро спустилась с крыльца по ступенькам и подошла ко мне вплотную, — если я не сделаю то, что задумала, он превратит меня в монстра без шанса понять, что же я, всё-таки, за существо. Вы забываете, что граф Дракула не только умный и своеобразный, но и хищный зверь. Он опасен для меня, вас и преследует исключительно собственные цели. Вы видите то, что он вам показывает, и это не всегда может быть явью. Вы полагаете, что у вашего хозяина любовная привязанность к моей личности, однако если вы отбросите эту розовую пелену с глаз, то станете чуть внимательнее к деталям, Фрэнк, и заметите, что графом движет не любовь, а животный интерес! Он поработит мой разум быстрее, если я буду постоянно в его обществе и питаться его кровью. Я сотни раз обдумывала, почему именно его кровь! Почему моя новая природа не принимает животную или человеческую кровь, а капризно требует кровь Дракулы?              — Ну-с, и к какому выводу вы пришли? — аккуратно спросил я.              — Всё началось с его крови, — она печально опустила взгляд на руки, которые дрожали. — Зои выпила его кровь и запустила непоправимый процесс. Кровь Дракулы стала родоначальником всей этой нелепой истории, и вот поэтому мой организм имеет безусловную привязанность к графу. Есть два способа избавить себя от забвения: убить в себе зверя или познать его и приручить.              Я молчал несколько минут подряд, ёрзал в кресле автомобиля и нервно вертел в руках смартфон.              — Да, Фрэнк, — Ван Хельсинг вдруг спохватилась, — вы ведь держите курс на руины замка Поенарь?              Меня сильно удивило, что она в курсе моих с хозяином дел; я не думаю, что граф делился с мисс Хельсинг своими планами, и дело не в том, что он не хочет этого делать: госпожа большую часть времени проводила за восстановлением собственных сил и в развенчании теорий.              — Именно туда. Но как вы узнали?              — Всё просто, небольшой экскурс в историю, — она самодовольно потёрла ладони. — Это место было одним из важных форпостов Дракулы, основной резиденцией графа и его семьи, в отличии от замка Брана. Только в наше время от замка Поенарь остались лишь руины. Неужели у графа есть планы по его восстановлению?              — Вы правы, есть. Но прежде мне нужно решить юридические вопросы по поводу его права собственности.              — Он сделает всё, чтобы добиться своего, Фрэнк. Этот замок — его древние родовые корни; павшая цитадель, земля которой хранит историю его предков и правду о нём самом. Любопытно было бы взглянуть на то, что осталось…              — Так едемте с нами! Я думаю, когда хозяин придёт в себя, то поймёт ваш необдуманный порыв запереть его в ящик и отправить в Румынию.              Монахиня задумчиво окинула меня взглядом, а затем открыто рассмеялась. Я чертовски не люблю, когда она так делает: её чуть приподнятый вверх подбородок (подбородок победителя) и прищуренный взгляд нагоняют на меня тревогу. Конечно, она никуда с нами не поедет. Мне было не по себе от собственных мыслей, и я наконец решился у неё спросить, чтобы переключиться:              — Могу я узнать, что вы для себя выбрали? Познать или погибнуть?              — Конечно же познать! Дать себе погибнуть — слишком просто и бессмысленно, всегда есть надежда, что внутри зверя спит что-то важное, что можно со временем использовать. — Она удержала долгую паузу ради меня, чтобы я смог осмыслить сказанное. А затем всё же спросила: — Вы понимаете, что я хочу этим сказать?              — Да, мисс Хельсинг. Я всё понимаю и даже могу принять вашу точку зрения, но мне трудно смириться с мыслью, что у хозяина нет к вам истинных чувств. Вы же так прекрасны! Будучи на его месте, я бы гордился своей Галатеей. Я не сомневаюсь, вы — лучшее, что он привнёс в этот мир за четыре века жизни.              — Не будем предаваться романтизму, Фрэнк, — критически заявила она. — Граф Дракула — зверь, который прячет своего истинного Влада внутри себя. И чем больше его крови я пью, тем лучше узнаю настоящую сущность. А теперь вам пора… — Агата захлопнула двери моей машины. — Работники уже занесли ящик с графом в грузовик.              Я окинул взглядом рабочих и взмахом руки подал им знак, что можем трогать.              — Я могу надеяться, что вы свяжетесь со мной в случае необходимости?              — Шанс есть, хотя он ничтожно мал.              — И всё же я прошу держать со мной связь. До встречи, госпожа Агата.              — Удачи вам! — женщина махнула рукой на прощание и ещё долго смотрела вслед грузовику и серебряному мерседесу Ренфилда.              Солнце было почти в зените, когда Ван Хельсинг не спеша возвратилась в дом. Томно опустившись в кресло у не зажжённого камина, ждала, когда за ней приедут исследователи и увезут её в лабораторию за сотни километров, про существование которой известно только ограниченному кругу лиц.       

†

      Я не знаю, который сейчас час: давно ли взошло солнце или уже укатилось за горизонт. Не знаю я также и то, пробудился ли граф Дракула по приезде в Бухарест или разгромил ящик, будучи в багажном отделении самолёта. Мысль, что он мог прийти в себя во время полёта, забавляет меня, хотя я чувствую себя ужасно разбитой.              Мне кажется, что я нахожусь в центре исследований больше двух дней. Я пока не ощущаю аппетита, но у меня взяли достаточное количество крови, чтобы вскоре я почувствовала голод. Все работники ходят в специальной защитной форме, словно боятся подхватить от меня опасную заразу. Они не говорят со мной, не отвечают на вопросы — одним словом, действуют согласно рабочей инструкции. Меня изводит изоляция, я часами лежу или сижу в зеркальной комнате с камерами, за мной круглосуточно ведётся наблюдение, за дверью стоит охрана. И все хранят молчание. Честно признаюсь, я не подозревала, что это так будет тяготить меня; тишина стала благоприятной почвой для разрушительных мыслей.              Ночи вызывают особенное волнение. В беспросветной темноте мои глаза увлажняются, я теряю над собой контроль. Кровь Дракулы оживает во мне, вызывая волну не самых подходящих эмоций для всеобщего обозрения. Поэтому я отворачиваюсь к стене, чтобы не попасть на камеру в слезах. В самые тяжёлые минуты я вижу нечто такое, что заставляет меня позабыть о солёных ручьях на щеках. Образы и видения проносятся в голове так ярко и быстро, словно я смотрю отрывки фильма на перемотке. В это время я издалека наблюдаю за графом Дракулой, а в какой-то момент вовсе смотрю его глазами: наслаждаюсь чудесными пейзажами южных острог Трансильванских Альп; а высокие многовековые стены, лестницы приветствуют и зазывают к себе, но им, увы, нечем восторгать своего владыку. Руины, в которые превратился замок Поенарь, шепчут мне, что время их не пощадило. Я перестаю лить слезы, ибо взгляд не успевает охватить всю широко раскинувшуюся панораму. А в какой-то момент осознаю, что эта картина есть реальность, на которую глядит (или недавно глядел) граф Дракула.              Видеть чужими глазами — значит чувствовать душу смотрящего. Я успокаиваюсь и крепко смыкаю веки в надежде, что удастся немного поспать за две бессонные ночи. Красный глаз камеры блестит во тьме, но я легко растворяюсь в дремоте, лёжа на глубоком дне недалеко от побережья Дорсетшира, подтянув к себе ноги и свернувшись калачиком.       

†

      Из личных записей Фрэнка Ренфилда.       Бухарест. Два дня спустя.              Я вовсю решал рабочие нюансы с местными властями, инвесторами, адвокатами, а также договаривался о встрече с руководством, которое, так сказать, присматривает за исторической ценностью, а именно за руинами замка Поенарь. Я кипел. Более того, за эти дни приобрёл чересчур взбалмошное настроение из-за споров и тысячекратного размусоливания одного и того же. Я раззадорился и начал специально давить на красную кнопку инвесторов, чтобы довести наш план до конца и выйти победителем в ближайшие сроки.              Около трёх часов дня я возвратился в номер отеля «InterContinental Bucharest» и обнаружил, что хозяин проснулся, покинул ящик и стоит с бокалом чего-то красного (боже упаси, лишь бы здесь он не начал охотиться) на балконе с видом на столицу.              — Время всё меняет… Я не должен удивляться этому, но почему-то до сих пор поражаюсь. Как дела с переговорами?              — Оу, всё прекрасно, сэр! Они у меня в тисках. Право, я думал дело дойдёт до суда, но похоже, что предсказуемо, в главной роли здесь выступают деньги.              — Да, и заметь: в любое столетие. Как и проделки Ван Хельсинг… — он нервно хохотнул, допивая кровь. — Я же здесь не просто так! Она закрыла меня в ящике и отправила с тобой в Бухарест. Она явилась ко мне в сне, улыбчивая, ясноликая… Или это был не сон, Фрэнк? Мне же не могло присниться, будто Агата сама поилась с моей груди?!              Я переминался с ноги на ногу, решая, что же ему ответить: мои думы пали на правду, и это, клянусь, было не лучшим признанием в моей жизни. Услышав мой бессвязный монолог, Дракула резко обернулся, будто его ударили ножом в спину.              Я знал парочку романтиков, которые тихо сгнили на заре своих неразделенных чувств. Граф же не был похож на типичного страдальца: вначале он стал отрицать поступок мисс Хельсинг, через пару часов (я не ожидал, что хозяин так долго сможет держать себя в руках) его гнев вышел за пределы обычных слов и вылился в свирепое крушение гостиничного номера. Я проворно ловил хрупкие вазы, чей-то забытый на столе портсигар, перьевые подушки и пульт от телевизора до той поры, пока не сообразил, что граф сердится не из-за того, что Агата распорядилась засунуть его в ящик и взять с собой в Румынию.              После резкого всплеска эмоций, хозяин замолчал и ушёл в себя на несколько часов. Всю дорогу до руин замка Поенарь (а это два часа в пути от столицы) я поглядывал на него, но его сосредоточенный взгляд смотрел вглубь своего «я». Когда мы с графом прибыли на место, и я удачно переговорил с руководством о нашем деле, Дракула решил немного пройтись по заброшенной тропе вдоль ветхих сооружений. Здесь-то, в этом зелёном буйстве зарослей, хозяин впервые заговорил со мной.              — Разве ты не сообразил сразу, Фрэнк, что она что-то задумала? Это же Агата, черт с ней, Ван Хельсинг! Прежде чем отправить меня сюда, эта женщина тайно выработала план и теперь у неё есть время на его осуществление, пока я здесь и не могу помешать! Фрэнк… — хозяин как-то странно посмотрел на меня, словно подозревая в заговоре против него. — Тебе известно, что задумала наша пташка?              — Ну что вы! Откуда мне знать?! Да разве же мисс Хельсинг стала бы делиться со мной своими тайнами?! Соглашусь, она была в приподнятом настроении, у неё явно присутствовали мысли, чем себя занять на время нашего отсутствия в Англии. Всё, о чем она поведала мне — было о желании познать свою природу. На этом мы и распрощались.              — Ей неведомо чувство страха, — уверенно сказал Дракула, глядя вверх на стену, которая с трудом напоминала графу, что на этом месте когда-то был бальный зал. — Кровь не просто насыщает её от голода, но и даёт мои особенности. Она ещё не понимает, как ей с этим жить. Да, это не просто… жить в обличии зверя, обращаться с невозможным так, как будто бы оно возможно...              — Но ведь, сэр, — перебил его я, — ваше присутствие здесь, в двадцать первом веке, говорит, что вы — не миф, не сказочный персонаж. Вы — возможное!              Граф приказал мне сесть возле себя на рифлёном камне. Он схватил меня за плечи и, нахмурив брови, как будто я чем-то его обозлил, спросил меня:              — Как ты думаешь, она успеет наделать глупостей, пока я с упоением рассматриваю то, что осталось от моего имения?              — Я опасаюсь, — кивком согласился с его волнениями. — Госпожа ранее упоминала, что работает в лаборатории. Вдруг это место как-то связано с тем, что она хочет познать новую себя?              Сквозь неплотно закрытые веки Дракула продолжал наблюдать за неизменными в своей разрушенной красоте стенами, словно они перешёптывались с ним, жалуясь на превратности судьбы. Он полностью погрузился в то время, когда юным мальцом оббегал эти земли, ощущая, как его тело колышется от движений в солнечный день. Я слышал, как от стен отдаётся эхом его неожиданный смех, видел, как губы его кривятся в мягкой улыбке. Я не знал, на что похожа его тревога, но меня не покидало ощущение, что он каким-то образом держит связь с мисс Хельсинг с помощью своей крови.              — Если она познает себя, — граф вдруг заговорил со мной, — через отрицание — это приведёт её к гибели. Я бы не хотел для неё такой участи, но я чувствую, как сгорает во тьме её свеча.              — Сэр, подождём всего пару дней? Я почти завершил спор на право собственности в нашу пользу. Что может глобально измениться за это время для мисс Хельсинг?              — Ты связывался с ней? Она ответила хотя бы на сообщение?.. — похоже, Дракула не слышал вопроса, предпочёл задать свои.              Я тихо подтвердил:              — Увы, она проигнорировала… Оно висит со значком в непрочтённых.              — Когда мы вернёмся в Англию, мне придётся её искать…              — Почему? Думаете, она ушла насовсем?              — Я её не чувствую и не ощущаю. Она пребывает где-то в холоде, Фрэнк. И будет лучше отыскать её до того, как ты решишь все дела с восстановлением моего замка. Строительство должно начаться не позже, чем через две недели как я вступлю в законное право собственности. Поенарь должен выглядеть точь-в-точь, как и на эскизах прошлых лет. И мой указ не обсуждается, Фрэнк.              Дракула расправил накидку на спине, укутавшись от порывистого ветра, и двинулся вниз по каменной тропе, оставив после себя едкий осадок гнева на моих плечах.