Любовь на три персоны.

      Всю дорогу я молчала. А что я могла сказать. Отрицать бессмысленно. Да, я сплю с его лучшим другом. У меня есть для себя небольшое оправдание, я его люблю. Раньше я боялась, что когда муж узнает обо мне и Диме, он нас убьёт. Но теперь отчётливо осознала, не будет этого. И я разозлилась. Я злилась на Матвея, на себя. Жутко ныло сердце. Боль от того, что я — предатель! Я предала доверие мужа, его чистую веру в меня. Не знаю, насколько он доверял Димке, но мне он верил всегда. Никогда не контролировал, лишь оберегал и подсказывал. Никогда не кричал, не ругал, лишь тяжело вздыхал, когда наступало понимание, что я всё равно сделаю по-своему. Наверное, поэтому для меня он был больше отцом, чем мужем. На работе он был строг, но всегда тактичен. С подчинёнными предельно вежлив, но требователен. Поблажек и послаблений Матвей не давал никому. Тем более себе.       «Гроза конкурентов» уважительно отзывались о нём коллеги, но стоило приблизиться мне и вся его мощь и сила плавились в моих руках. Вся его грозность падала и разбивалась у моих ног. И, наверное, именно это и злило. Это я виновата. Я! Тогда почему он всё время извиняется и прячет глаза, будто это он меня предал? От всего этого я задыхалась и захотелось его ударить. Чтобы не влепить ему пощёчину, сильно сжала кулаки, ногти впились в кожу. Полегчало. Матвей вел машину молча, словно боясь нарушить тишину и вместе с ней разорвать то, что нас до сих пор связывало. Я не выдержала: — Как давно ты знаешь? — спросила я, заглядывая в лицо. Уголки его губ вздрогнули и слегка опустились, руки сильнее сцепили руль. Промолчал. — Как давно ты знаешь про нас с… Димой? — настойчиво повторила я свой вопрос. Не отрываясь смотрю на него. — Поговорим дома, — тихо произнёс он, — Пожалуйста.       Я смотрела на него и вдруг осознала, как же сейчас ему должно быть больно и обидно. Но Матвей молчит, сцепил зубы, вцепился в руль и молчит. Он же мужчина, а мужчины не плачут. Кто вообще придумал весь этот бред? Все плачут. Просто у каждого есть своя планка, своя шкала, свой предел. Не всегда эту боль можно увидеть глазами. Намного больнее тем, кто не проронив ни единой слезинки, топит слезами душу. Когда мы подъехали к крыльцу я всё-таки не удержалась и спросила: — Почему ты так не любишь себя, что готов всё это терпеть? Заглушив мотор, он вытащил ключ, повернулся ко мне: — С чего ты взяла, что не люблю? Уголки губ поползли вверх и он… улыбнулся. Я замерла. Матвей взял мою ледяную руку в свою горячую, и прижал к груди: — Я люблю себя так же, как любой нормальный человек. Просто тебя я люблю намного больше! После чего муж поцеловал мою ладошку, улыбнулся и произнёс заискивающим голосом: — Пошли домой, кушать очень хочется.