Et circulos est novem infernum

20 апреля ??? Когда я открываю глаза, мне кажется, что я еще ниже обычного, словно смотрю на все со дна колодца. Только спустя пару секунд до меня доходит, что я лежу на полу, который нещадно холодит мне ноги и спину, но голова моя покоится на теплых острых коленях, а птичьи руки порхают по рыжим растрепанным прядям. Кайлин Дюно следит за моим пробуждением: синяки под глазами как бескрайние уголки космоса и огромные лунные глаза. Расширенные зрачки, ведь ее голова опущена, и свет галогеновых ламп не может наполнить их, заставляя сжиматься, как субатомные частицы. По ее лицу не понять, спала она или нет, хотя возможно, сон и не нужен ей, поскольку Дюно кажется мне местным полубогом, либо рядовой нимфой. Не могу решить, слишком много неясностей. - Доброе утро, Блез Фостер. Ты проспал шесть часов. Не понял. Поднимаюсь на локте и смотрю в эти снежные радужки, пытаясь сложить два и два. - Ты что, считала? Ты вообще спала, Кайл? - Да, мистер Фостер, и, соответственно, нет, мистер Фостер. - Блять, боже... Эм, девочка, ты не... откуда ты знаешь мое имя? Она склоняет голову набок, отчего её сходство с картинами святых времен Микеланджело только усиливается. Ей бы пошли золотые слезы... - Ты сам сказал мне имя, мистер Фостер. Вчера. Вот черт, вот че-е-е-е-ерт, что я мог еще наговорить, не помню ни хера. Память, как ржавое решето, проливает все мимолетные эпизоды ночи, сотрясая воздух скрипом и летящими шелушками коррозии. Мозг будто окислился, лишая меня способности воссоздавать события минувшего вечера. И это меня ужасно тревожит. - Ч-что я еще успел сказать тебе? Там, из жизни что-то, или просил о чем-то? - Нет, Блез Фостер, ничего больше. Только имя, - она уводит глаза в сторону, и я понимаю, что сова лжет. Я все-таки облажался. С одной стороны, это для меня очень характерно, а с другой, я не хотел оказаться в дураках перед ней. Она и так обладает талантом видеть мои проебы, не особо горю желанием самолично показывать их как на выставке. Но, что поделать, Кайлин никогда не признается, о чем я ей ныл и, возможно, просил одолжения. Остается надеяться, что девушка не будет срывать спину, чтобы выполнить мои дебильные просьбы. Это будет уж совсем позорно для меня. Она не должна решать мои проблемы, это не ее забота. Мои загоны только мои, никто не обязан знать о них, слушать их. Это не интересно и не нужно никому. Ни единому человеку. Если мое хобби - плакаться в жилетку случайным незнакомцам - то это пиздец. Ну, вообще да, так и есть. Пиздец. Блять, довольно красноречиво, Блез, что тебя так пугает вероятность того, что ты снова вынудил человека слушать нытье. Тебе же буквально нужен минимальный повод, чтоб начать словесный понос своих бед с башкой. А все почему? Да потому что ты, блять, слабый. Когда-то ты еще умел виртуозно изображать влиятельного крутого парня, скрывая за престижем и презрительными взглядами тряпку, но не теперь. Забавно, что стоило таких трудов научиться притворяться, а потерял это умение буквально за пару вечеров. Забылось, как правила по математике после контрольной. Биологи чертовски правы - приобретенный навык стирается быстрее, если ты не предрасположен. Есть успешные и роскошные люди, а есть ты, Фостер. Смирись с тем, что ты лузер. Больше можно ничего от жизни и не ждать, эт... Ах да. Я же уже смирился. Поэтому я здесь. И поэтому я выношу мозги молодой героинщице, которая, скорее всего умрет раньше меня. Можно метафорично считать, что я приложу руку к ее уходу. А почему? Потому что Кайлин Дюно имела неосторожность быть ко мне очень доброй. Прямо как Альберт. Боже, Альберт сейчас, скорее всего, ужасно переживает. Надеюсь, он не будет долго страдать, он не должен. Только не по мне. Вот бы забыл меня поскорее, не хочу думать, как он не спит ночами. Господи, я умудряюсь делать людям больно даже не находясь рядом с ними. Моя вина есть буквально в любых страданиях людей, рядом с которыми я просто подышал. Хорошо, что теперь я тут. Канул в яму, тут мне и место. Никому больше не смогу навредить. Никому. - Блез Фостер? Поднимаю глаза. Белые луны ослепляют. Прежде чем ответить ей, я осознаю, что опять лег на ее колени. Блять, блять, прекращай. Не вынуждай ее гладить тебя, она не станет сгонять, ты знаешь, но это наглость. Просить ласки - наглость. Ее дают только если захотят, не выпрашивают. Подрываюсь слишком резко, она испугалась. Взметнула руки, чирикнув перед глазами локтями-ножницами. Вжик-вжик, белый срез, острый край лучевых костей-бритв. Чуть не остался без носа. - Прости. - Мой максимум когнитивных навыков в извинениях. На этот раз выжать из себя одно слово было попроще, чем обычно. Потому что мне правда жаль. Не хочу ее пугать, маленькую сипуху. Большие глаза, как на тех картинах преданной мужем жены-художницы, сужаются от круглой улыбки пухлых губ. У нее такие хорошие ямочки. Дюно красит счастье, сразу выглядит как девчонка лет десяти. - Ничего, мистер Фостер. Это не страшно - шугаться людей. Я лишь хотела сказать, что мне кажется, нам нужен Ганза. Хочу сказать ему пару слов. Надо найти начальничка. - Когда она говорит о хозяине, бледное лицо каменеет. Такая быстрая смена эмоций. Страх, счастье, ненависть. Я не знаю, за что она так не любит панка, это за гранью моего восприятия. Но между ними двумя явно есть что-то очень тягучее и темное. Не хочу лезть в это болото, хоть мне и любопытно. Если захочет - расскажет сама. Кто знает, вдруг ее тоже время от времени тянет выпустить в эфир своих демонов. Медленно киваю, еще слегка заторможен от гашиша. Ой блять, бонг был лишним, это пиздец. Как будто в согласие с этой мыслью, мои сухие глаза вынуждают меня проморгаться, чтобы хоть как-то выжать влагу на слизистые. Между миллисекундными, как нарезка кадров, движениями век замечаю двадцать пятым скриншотом сетчатки директора, бесшумно идущего прямо к нам. Нет, Кайлин, нам не нужно искать "начальничка". Клетус Ганза сам всех находит. Не знаю, есть ли тут у стен уши, но мне не по себе от такого совпадения. Кайлин же похер - заметив мое, скорее всего, красноречивое ебало, она поворачивается назад. Не вижу ее лица, но не думаю, что ее тронули магические трюки по появлению из ниоткуда. На подходе к нам на резком, остром лице "директора" не дрогнул ни один мускул. Его мертвое спокойствие заставляет меня сравнить Клета с велоцираптором, свято знающим, что сейчас он поест от души. Я в документалке видел, как охотятся рапторы. Да, это точно похоже на Ганзу. Медленно, медленно, а потом рывок - и ты труп. Блять, богом клянусь, у него такое лицо, если он сейчас побежит - я заору так громко, что, наверно, убью пару торчков звуковыми колебаниями. Но панк не бежит. Более того, подойдя к нам без единого звука, что, сука, физически невозможно в его оцинкованных ботинках, он улыбается такой располагающей лукавой ухмылкой, что первой мыслью у меня всплывают реплики Мефистофеля из "Фауста" Гёте. Блять, еще одно такое фееричное появление, и я вступлю в ряды конспирологов и буду с пеной у рта доказывать, что Клетус, мать его, Ганза - исполнительный директор филиала ада на земле. А. Точно. Ну, тогда то, что он не человек. Тоже покатит. Розовый гребень качнулся вправо, а плавный шуршащий тембр спрашивает: - Как себя чувствует мой любимый постоялец сегодня? Надеюсь, сервис тебя устраивает, свечка? Моему открывающемуся рту прилетает бан, потому что вибрирующий, как сталь на морозе, голос Дюно с размаха разбивает топором все благодушие ящерицы. - Он чувствует себя плохо, Клетус. И началось это плохо ещё вчера вечером. Сейчас все, что он испытывает, прямо противоположно тому, что ты обещал. И этого бы не случилось, если бы ты сделал как нормальный человек и пустил его сначала в привычный трип. Так что, это полностью твоя вина. Он выслушивает ее с улыбкой, но я вижу, что за ней скрывается невообразимое раздражение и злость, профессионально сдерживаемая в узде. С таким лицом человек обычно втыкает нож в шею давнего врага, наслаждаясь фонтаном кровавых брызг на своей коже. Я это знаю, потому что учился этому выражению лица долгие годы, но так и не достиг такого мастерства. Выслушав претенциозно холодный панчлайн совы, Клет разлепляет губы и медленно, с расстановкой, шипит в ответ: - Эта методика называется "эмоциональная встряска", мисс Дюно. И она прошла весьма успешно, как я погляжу, поскольку мистер Фостер испытал огромный спектр душевных переживаний и смог их немного отпустить, не так ли? Под его горящим желтым взглядом киваю. А потом задумываюсь: вообще-то да, но нет. Легче ли мне? Определенно нисколько. Перевешивает ли чувство физической разбитости мои проблемы в данный момент? О да, еще бы. Ощущение, что это меня курили через бонг, а не я. Пока думаю, замечаю, что вокруг нашей троицы нагревается воздух, а я просто попал в замес. Ментальное сражение Ганзы и Кайлин со скоростью ультразвуковой боеголовки приобретает масштабы Третьей Мировой. Если бы они могли убить друг друга взглядом, думаю, тут все стены были бы в мозгах. Она его просто ненавидит, это очевидно. Столько злости, белой звенящей агрессии. В его взгляде другая ненависть, как будто... сочувствие? Так мачехи и отчимы смотрят на детей, которых считают неблагодарными. Находиться здесь - невыносимый пиздец, мои мышцы тоже так считают, поэтому благополучно выходят из под контроля. Неосознанно дергаю рукой, и их бело-желтый, сеющий молнии, общий взгляд пронзает мое смертное тело насквозь. Двести двадцать вольт, и все мои. Наблюдая за моими конвульсиями безголовой курицы, Клет произносит, явно адресовывая Кайл: - Честно, мне надоело постоянно кусаться с тобой, Кайлин. Поэтому, пожалуй, сегодня я изменю себе и позволю тебе решить, что конкретно нужно мистеру Фостеру. - Он сворачивает тонкие губы в трубочку, приподнимая их к носу. - Тебя это устроит, девочка моя? После этих слов кромка губ совы чуть дергается, на основе чего я понимаю, что ее устроил бы вариант откусить ему лицо, но она лишь коротко кивает. - Но только одно условие: я и пальцем не пошевелю, если что-то пойдёт не так, детка. А ты знаешь, что тут все что угодно может выйти боком. Время взрослых решений - неси ответственность за выбор. - Я знаю, и все будет нормально и без твоих ручонок. - Вжимаю голову в плечи, потому что вчера я мог фигурально и буквально получить втык за такой же дерзкий выпад. Но Клетус просто устало моргает. - Следи за языком, крошка и выбирай с умом. Даю доступ в любой "номер" на вечер. Все равно свечка оплатил себе недельный вип. Моя монохромная подруга жестко, как в нуарных фильмах, отрезает: - "Ромб". Малиновый хранитель врат закатывает глаза и томно выдыхает. - По рукам, упрямая девица. Не угробь моего клиента. Он разворачивается на каблуках и уходит, ни слова больше не сказав, показывая, что разговор окончен. Наблюдая за его плавной пружинящей походкой, я в душе не ебу, что за ромб, почему меня, теоретически, могут угробить и что за хуйня вообще произошла сейчас. - Не волнуйся, Блез Фостер. Все будет хорошо. Гораздо лучше, чем вчера. - Она улыбается мне, а я снова перескакиваю глазами на коридор, где местный бог уже испарился в стенах. Хотелось бы верить. *** После нелицеприятного диалога с Ганзой, Кайл просто повела меня за собой вниз, в конец коридора. На подходе к бездверному арочному проходу воздух всколыхнули божественные запахи еды, по чему нетрудно было догадаться, что квартирка уделена местной кухне. Видимо, наличие чего-то столь обыденного в таком месте сильно меня обескуражило, потому что одного беглого взгляда на меня Дюно хватило, чтобы она, улыбаясь, остановилась посередине на удивление чистой комнаты и сказала: - Ты же не думал, что мы тут одним крэком питаемся? Мы, второэтажисты, более чем цивилизованное общество. - Подойдя к холодильнику, она открыла дверь и уныло протянула. - Ну-у-у-у, все уже и съели до нас. Остались только яйца. Ты ведь не против яичницы или омлета, Блез Фостер? - Я... Да, да. Правда, лучше было бы просто чай, но... - Чай - не еда, но его я могу тебе обеспечить, - потянувшись к верхним полкам, сова выудила из темноты пачку неплохого черного чая. - Этого добра тут всегда в достатке. Первым кончается кофе. Зависимость во всем проявляется, знаешь ли. - Она весело потрясла пачкой. - Хорошо, что я не люблю крепкую бурду. Завтрак девочка приготовила весьма неплохой, с учётом того, что из доступных ингредиентов были только многострадальные яица, пачка бекона и один томат. Хлеб тоже нашелся, но его пришлось стащить из под носа у какого-то синеволосого парня в смежной гостиной, которому не посчастливилось уснуть во время еды. Доев свою порцию, Кайл кривится: - Вообще, я не люблю яичницу и все из этой оперы. Не могу принять факта, что приходится есть неразвившихся детей несушек. Это как-то... бесчеловечно. Но, раз ничего другого жизнь не послала, приходится адаптироваться и преодолевать. - Вообще-то, с биологической точки зрения, яица - продукт естественного цикла у птиц. Это, типа, неоплодотворенный биоматериал. Так что, технически, это куриные месячные. - Развозя по тарелке остатки жидкого желтка, как мазки на полотнах Ван Гога, я просто решаю внести ясность в ее реплику, но подняв глаза, вижу уморительную гримасу первобытного ужаса. В попытке сгладить ситуацию, потому что блять, кто за столом такое говорит-то, остается только пошутить. - А вообще да, я тоже яица не люблю. Дюно засмеялась, а я ухмыляюсь, уткнувшись в свою тарелку. У нее хорошенький смех, как чириканье воробьев на веточках вербы ранней весной. Почему она вообще здесь? Такому человеку тут не место. Это неправильно. Но она об этом не думает. Или думает, но не может уйти. И это страшнее. Отхихикав, Кайл склоняется над столом ближе ко мне и спрашивает: - Откуда ты это знаешь? Ну, про куриц? - Да просто, один из случайных фактов, которые где-то вычитал, а они въедаются. Да и в студенчестве проходили всю эту биологию. Так, просто помню. Беря в обе руки чашку, которая до нее прошла сотни других людей, она спрашивает: - Кто ты, мистер Фостер? Поднимаю на нее глаза. Острое личико озарено простым житейским интересом. Выдыхаю: это не философская проверка на вшивость. Но формулировка все еще не ясна и не корректна. - Что ты имеешь в виду? Она смотрит, как темная жидкость расходится кругами от центра в ее стакане из-за тремора тонких кистей. - Ты сказал про студенчество, но явно уже не студент. Кем ты стал, Блез Фостер? - У тебя какой-то талант задавать вопросы так, чтобы после них людям хотелось закурить и переосмыслить свою жизнь, ты знаешь? - Разве? Извини, я не замечала. - Нет, все в порядке. Я врач. - Хороший? - ее грустные льдистые глаза пробегают по моему лицу. - Эм, да, неплохой вроде. Никто не жаловался. - Жаль. - Маленький легкий глоток после такого тяжелого слова. Свожу брови, пытаясь понять, но она продолжает, развеивая мои думы. - Жаль, что неплохой, но ты здесь. Повисает неловкое молчание. Ее слова снова глубоко меня трогают, потому что они правдивы. У меня была хорошая работа, с которой я справлялся на ура. А теперь? Теперь да, я здесь. Все верно. Она замечает мой упадок. - Прости меня. - Извиняться за правду - дурной тон. Расскажи лучше, кто ты, Кайлин Дюно? Она задумывается, но лишь на пару мгновений. - Наверно, никто. Я еще даже школу не закончила. Но хотела поступить в художественный колледж. Я думала стать реставратором, а теперь вот, - она поднимает свои трясущиеся сами собой, прошедшие сотни ломок, руки, скорбно изучая потеки кофе на столе. - Я сама разрушила свою жизнь, так что, не нужно меня жалеть, хорошо? - Хорошо, - говорю я, разрываясь от жалости. Школьница. Семнадцать? Восемнадцать? Даже не совершеннолетняя. Такая юная, а сидим в одной лодке. Драматичней сюжета и придумать нельзя. На кухню входят двое парней, явно метя на маленький стол, за которым мы сидим. Спешно допиваем свой полуостывший, подернутый сизой пленкой распада чай и сбегаем в коридор. На выходе мелькает мысль о том, кто помоет посуду, но недавно дремавший синий парнишка решает вопрос, покорно становясь к раковине. - Это Гарриет. - Дюно ловит мой короткий взгляд. - Он тут живёт постоянно, работает по уборке за крышу и дозу. Мне говорили, он выпускник консерватории. Скрипка вроде. Она подталкивает меня дальше от кухни, но я успеваю заметить, что двое вошедших мужчин следят за торопливыми движениями парня не с той тональностью интереса, которую подобает выказывать музыкантам. Это не мое дело. Тут свои законы. Не мне влезать. - Ты не хочешь прогуляться по зданию? - рука ложится на мой локоть. Тепло, без нажима. - Честно, не горю желанием. Второй этаж, как я понял, закрыт по номерам, а на первый.., - не могу договорить, в голове загораются воспоминания о шебуршащейся ветоши и серых руках в черных струпьях по полу. - Да, первый не место для прогулок. Там все совсем другое. - Сова внезапно словно встрепенулась, поворачиваясь ко мне. - Знаешь, я могу показать тебе одно место, но Ганза не должен знать о нем, договорились? Иначе он прикроет мое развлечение, а я этого не хочу. - Эм, конечно, в чем вопрос? Я, правда, удивлен, что он при своих навыках выскакивания из воздуха сам еще не догадался, но такой расклад тебе даже на руку. - Вот именно. И лучше ему и дальше оставаться в неведении. Кайлин смело шагает вперед, хитро улыбаясь, и ее сходство с умненькой совой только усиливается. Петляя по коридору и проходя мимо кучи закрытых зашифрованных дверей, мы наконец оказываемся в тупике. Это место ничем не отличается от другого слепого коридора, в противоположном крыле, кроме наличия тут прожженного сигаретными поцелуями дивана и глянцевого плаката, одиноко висящего на стене. Певец на постере, держа гитару на низко выпрямленных руках, беззвучно кричит в пространство дома, сливаясь этим безмолвным воем с остальными жителями "Отеля". Кайлин поворачивается ко мне, оценивающе смотрит сверху вниз и бормочет сама себе набор цифр. Я успеваю расслышать только "сорок пять". В конце концов, прислушавшись к тишине на этаже и тихим позвякиваниям из кухни в отдалении, она улыбается и снимает угол плаката, открывая то, что за ним прячется. Не могу сдержаться и тихо присвистываю. - Бля-я-я, я это только в кино видел, причем очень давно. В стене, явно ранее заклеенный ныне оторванными обоями, зияет проход в деревянную коробку, до половины прикрытый красной заслонкой люком. Дюно, видя мою реакцию, продолжает ликовать. - Я думаю, в том крыле тоже есть такой. Но этот я нашла случайно, обои были надорваны. Понятия не имела, что еще остались такие старые дома, но вот, мы в нем. Это здание реально место вне времени. Сова поднимает люк до конца и, как японский оригами-журавлик, складывается в узкую коробочку. Поджав тонкие ноги в коленях, она зазывающе перебирает пальцами, приглашая меня залезть. В принципе, а чего мне: делаю шаг вперед, но тут же останавливаюсь. - Он старый. - Но-но, я бы сказала "винтажный". - Ты уверена, что трос подъемника выдержит двоих? - Блез Фостер, у нас нет времени на беседы. Ты все равно пришел сюда сторчаться окончательно, так что, тебя сильно расстроит, если вместо этого ты грохнешься в подвал? - ... Хорошо, убедила. Дюно занимает противоестественно мало места, поэтому без труда втискиваюсь сбоку. Прежде чем опустить заслонку, моя соседка предусмотрительно цепляет плакат на место. Оказалось, что он натянут на верхнюю рейку и поэтому может служить действительно умелым камуфляжем для нарушений порядка маленькой героиновой бунтаркой. Героиновой героиней. Ха. Кайл натягивает трос, но служебный лифт едва двигается с места, как старый пикап. Думаю, пора немного отработать её доброту помощью. Четыре наши руки начинают командную работу, а маленькая коробочка - восхождение наверх. Стараюсь перебивать мысли о крохотных детских гробах и сидячих захоронениях чилийских индейцев, но получается откровенно хуево. Пару раз механизм протяжно скрипит и ноет, поэтому к концу подъема я мокрый не только от пота, но и от адреналинового страха. Еще одна заслонка поднимается, и в нашу кабину супер-эконом класса пробивается теплый желто-белый свет. Кайлин высказывает наружу и произносит простое "добро пожаловать ко мне". Это мансарда. Старая. Кучи мятых коробок с хламом, доски, газеты, старая ветошь. Некоторые потолочные рейки слегка прохудились, пропуская беглые косые лучи послеобеденного солнца. Круглое окно посередине, как единственный глаз старого здания, криво заколочено, частично лишая зрения этого наркотического циклопа. По какой-то причине, от пыльного чердака веет домом, и вскоре я понимаю, почему: коробки сложены ровным тетрисом картона, вещи лежат аккуратными кучами, а газеты лишь кажутся раскиданными - они покрывают места, обычно влажные от случайных дождей. Кайлин обжила это огромное пространство крыши приюта пропащих, по случайной игре судьбы находящееся ближе всего к солнцу. Тонкая фигурка Дюно движется к окну и садится возле него, отчего ее странный инопланетный профиль ярко выделяется на фоне блеклого окружения. Медленно подхожу к ней и сажусь на подоконник. Сквозь широкие щели между досками открывается чистый вид неблагополучного района. Тишину прорезает ее звонкий, но сейчас приглушенный голос: - Я люблю приходить сюда только из-за этого окна. Могу часами смотреть. Угадай, на что. Перевожу взгляд на ленивый унылый пейзаж. Урбанистика как она есть. Время близится к вечеру, но нет потока машин. Один раз проедет кашляющий корветт и все, снова умертвие. Мелкие группы, одиночные пешеходы, изредка тащущиеся по своим делам, худющие голуби и кошки да летящий мусор - вот и все движение. Честно, - ...я не знаю, на что тут можно смотреть. Нихера же не происходит. - В этом и суть, Блез Фостер. - Смотрю на нее, но она продолжает, глядя прямо перед собой на кремово-песочные старые домики. - Ничего не происходит. Медленная, размеренная жизнь. То, что можно видеть перед собой хоть каждый день и не обращать внимания. Но когда ты здесь, когда внизу постоянные конвульсии, крики, удары, мельтешение и резкость, скучаешь по этой жизни, тихой и спокойной. Думаешь о ней, но не можешь восстановить в памяти. Она такая хрупкая и легко разбивается всем... этим, - сова неопределенно махнула рукой вниз. - Я люблю смотреть на быт района, мистер Фостер, потому что только отсюда, сверху, видна настоящая жизнь. Мне нечего ответить на это. Она права, снова. Я не могу даже представить, откуда у школьницы может быть столько знаний о самом бытие и существовании. Хочу отвлечься, говорить о хорошем, о том немногом, что осталось. Прежде чем обмозговал вопрос, он уже повис в воздухе, выкинутый моим ртом: - Ты планируешь уйти? - ... Да. Но мне вряд ли это удастся. Я глубоко сижу. Не хватит сил на выход, а на терапию и подавно. Так что, я, в принципе, смирилась. Очень разрядил обстановку. Просто Джон Малейни, блять. Говори что-нибудь, тупица. - ... Ч-что бы ты сделала, если бы все срослось? Ну, с лечением. Она хмурится, но позже чуть улыбается. - Думаю, с мамой бы помирилась. Возможно, приняла бы ее бойфренда за что-то серьезное, чтоб не ругаться. В школу вернулась бы, а там, наверно, куда-то в искусство. Руки подвели, конечно, но я бы могла быть арт-журналистом. Хорошая была бы жизнь. А ты, Блез Фостер? - Я... А что я? У меня нет желания уйти. Нет планов на будущее. Моя репутация уничтожена, семья разорвана в клочья. Разбитая и растоптанная жизнь. Что я могу с ней сделать? Это даже не осколки, это пыль, стеклянная взвесь, мелкий песок на пляже. Из него уже ничего не создать и не сваять. Рассыпается в ничто. Попытка за попыткой. - Но из песка можно что-то сделать. Если добавить воды, можно создать скульптуру, а если обжечь - стекло. Блять, не-е-е-е-ет, только не сн... - Я что, вслух рассуждал? - Да, бормотал правда, но тут тихо, так что... - Блять. Ладно, забудь. Моя жизнь весьма неприятная штука, врагу не пожелаешь. Не ск... Почти не скучаю по ней. - Но должно быть что-то, ради чего стоит вернуться? У всех это есть. - Разве что работа. Я ее правда люблю. И еще Беккер. - Муж? - Альберт? Нет, друг. Наверно, единственный. Ее глаза густеют от грусти. - Он знает, что ты тут? Точнее, нет, он в курсе, что ты в отъезде? - Нет, - это слово ощущается как толстая кожевенная игла в горле, так больно втыкается, что я готов заплакать. И правда, вот так я поступил с единственным человеком, кто меня любит сейчас. Просто ушел. Равносильно тому, чтобы бросить спящего пса в парке и переехать, чтобы никогда не вернуться. А он, после такого же обычного сна, как было сотни раз до этого, откроет глаза и начнет искать. Сначала в шутку, а потом всерьез, вплоть до безумных метаний брошенного теми, кого любил и защищал. Господи, что я наделал. Предательские слезы скопились в глазах, но я не даю им поехать вниз, убирая большим и указательным пальцами. Глаза чуть зажгло, видимо, от попадания трухи и пыли. - Прости, мистер Фостер. А, и это. - Почему ты так меня называешь? - Ну, я привыкла к тому, что старших нужно называть уважительно. Но, при этом мы, вроде как, вне системы сейчас, поэтому я вижу в тебе равного. Вот и вышло глупо. Ловлю ее лицо в уже золотых закатных лучах. Открытое, доброе, сострадающее. Да, глупо. Нужно это исправить. - Называй меня Блезом, ладно? Без мистера и без фамилии. Это честно. - По рукам, Блез, - голубые призрачные радужки с золотым сиянием юрко бросаются к лифтику. - Идем, нам стоит вернуться к началу. Да уж, и буквально, и фигурально. Мы поднимаемся и уходим в лучах угасающего дня. Какое-то сильное, мрачное чувство шепчет мне, давя толстой лапой на грудь, что ни мне, ни ей не светит больше сюда подняться. *** Так же тайно вернувшись на второй этаж, мы прощаемся с нашим мастером плакатного камуфляжа и двигаемся к новой для меня двери. Вырезанный на дереве ромб не дает мне никаких подсказок, никто не преграждает нам дорогу, а Кайл, не медля ни секунды, нажимает на ручку. В коридор вырывается тусклый красный свет, и мы входим в номер, похожий на разверзнутую пасть неизвестного монстра. *** Тут душно. Окна наглухо зашторены тяжелыми гардинами, не пропуская ни толики света с улицы. Светильники и лампы зачем-то заклеены красной пленкой, отчего ощущение, что всех нас кто-то сожрал, приобретает почти предельный размах. Тут чертов багровый полумрак, но я вижу квадратный стеклянный стол посреди комнаты, похожий на черный кристалл, вокруг которого собрались несколько человек. Их лица опущены почти к прозрачной поверхности, а руки лежат на столешнице, из-за чего все действо напоминает тайный жертвенный ритуал. У меня уже есть подозрения, куда привела меня сипуха, но я пока придержу их в голове. Словно уловив мои мысли о себе, Дюно наклоняется и тихо говорит мне: "Сегодня не будет так плохо, обещаю". В это время из общей массы молящихся голов вверх взлетает одна, ровно по центру. Лицо человека видно плохо, но я понимаю, что именно он главный, когда по его хлопку остальные поднимают на нас глаза. По моей спине бегут мурашки, потому что первой ассоциацией становится пир вампиров, на котором мы не гости и даже не обед. Но тягучую атмосферу разбивает уверенный голос моей спутницы: - Здравствуй, Кэм. Полагаю, тебе сказали, что мы с другом придем? Сквозь темноту и кровавое марево вижу его белозубый оскал, который раскрывается, чтобы рыкнуть грудным баритоном: - Ох, киса, конечно, я в курсе. Человек встаёт и перегибается через столешницу на середину черного куба. Красная лампа сверху озаряет его лицо, и теперь мне видно, что он действительно похож на нежить, но не на кровососа, а на ликантропа. В черном зеркале стола отражается его лик, и аура горячей хищности, первобытного голода этого юноши только усиливается. Он выглядит как тот, кто сначала трахнет тебя, а потом выгрызет твое сердце этими ровными красивыми зубами, наслаждаясь хрустом каждого ребра и треском каждого рвущегося сухожилия. Парень весьма молод, около двадцати восьми, небритая трехдневная щетина, узкие цепкие глаза из под неровных бровей и длинное карэ волнистых волос, черных, как сгустки туберкулезной легочной крови, но корни - чистая ртуть. Кажется, что он седой от рождения и красится, чтобы быть своим среди молодых. В довершение волчьего образа, на нем надет пушистый серый бомбер на голое худое тело. - Мое имя Кэмерон, новичок. И в этой комнате я лорд. Кокаиновый лорд. Ну, мои догадки оказались верны. Чувствую, как расслабляются плечи, хотя я и не заметил, что напрягал их. Уверенно ухмыляюсь - это мое, тут уж я точно ныряю, как искусный пловец. Волк замечает мою улыбку и приветственно приглашает к столу, словно король Лир призывает откушать царских яств. Меня не нужно просить дважды. Вперед Дюно я выхожу на передовую и первым касаюсь ладонью холодного стекла. Черт побери, это самый охуенный стол, какой я вообще видел. Все красное освещение бегает по глянцевой мертвой поверхности, отчего кажется, что куб, сложенный из чистого мрака живет своей инопланетной жизнью, вибрирует. Здесь он на своем месте, но поставить такое дома я бы не решился. Он бы стал главным в квартире. Поработитель. Кэм остро оскаливается и хрипит: - Ск... Не дав ему договорить, я перебиваю: - Четверть грамма. - Высоко берешь. Бывалый? - его удовлетворительный кивок задает хороший тон, пока тонкий пальцы во множестве перепачканных кровью пластырей ровняют передо мной дорожку. Меня гипнотизирует это бурое на бежевом и сером. Почему у него такие побитые руки? Всматриваюсь лучше, и глазам открываются черные ногти, синие пятна на запястьях, и выше - желто-зеленое, фиолетовое, бордовые брызги под кожей. Чем дальше поднимаешься взглядом, тем больше синяков и ссадин. Они как язвы и стигматы, что он прячет под собачьей шкурой куртки. Моргнув, переключаюсь на торс. Его почти не видно с этого ракурса и в этой тьме, но черное пятно, растекающееся по его ребрам и прессу, похоже на сквозную дыру, проделанную неизвестным оружием, поглощающим материю. - Что, новичок, загляделся? Смутившись, быстро отвлекаюсь на его лицо и сталкиваюсь с убийственными кругами под парой насмешливых глаз, пластырем на переносице и шрамом-разрывом на губе. Он выглядит как кукла для краш-тестов, которую должны были просто списать, но вместо этого отдали "Разрушителям мифов". Методично терзаемая плоть. - Неа. Давай. Он убирает руки, и я могу наконец сделать что-то приятное. Наклоняюсь над гладью живого стекла, откуда на меня смотрит мой двойник, потерянно и осуждающе. Да пошел ты. Зажав одну ноздрю, медленно вдыхаю, проезжая кончиком носа ровную линию параллельно белой трассе. Откидываю голову, не открывая глаз. Нужно лишь немного подождать, всегда так. Все случится. О да. Чувствую знакомые ощущения. Пульс потихоньку увеличивается, знакомое покалывание кончиков пальцев, закладывает нос. То, по чему я скучал. Кайлин сидит на диване рядом, приняв чуть меньше меня. Прерывисто дыша, улыбаюсь ей, она, в свою очередь, делает то же самое, но мило и лучезарно, как мать на утреннике у ребенка. Я, блять, всем сердцем благодарен ей за этот выбор, эту комнату, этого оборотня напротив и белые снежинки на столе. Охуенно, просто лучше не бывает. В груди разгорается пожар. Пока что только жалким пламенем восковой свечи, но скоро горячие капли начнут застывать на ребрах, медленно распаляя внутренности докрасна. Покалывание поглощает полную длину пальцев. Кажется, словно кто-то методично высыпает на них целое ведро мелко битого стекла. Остро, но приятно, необычно. Стимулирует. - Еще четверть. Снова белые зубы, острый кончик языка быстро пробегает по ним, как римский гладиус по доспехам персов. Проворные перебитые лапы шакала формируют новую тропку. Наклон. Вдох. Скольжение. О да. Снег подсыпается в пламя, но вместо того, чтобы зашипеть и потушить его, только распаляет. Искры взметаются до горла, отчего нещадно першит, но это все такая хуйня. Я выхожу в раж. Глаза повышают резкость. Очерчено все, до такой степени, что картинка вибрирует, зазерняется. Линии танцуют под техно или бьются в предсмертных конвульсиях, оквадрачивая, заостряя. Огонь в груди прорывается сквозь межщелья легких, факельный столб жаркого пламени в гортани, если бы я захотел, я бы выдыхал рыжие искры и всполохи как японский йокай на гравюрах. Мышцы напряжены и гудят, я снова хочу двигаться, снова хочу жить. Столько энергии, как гребаный Вольтрон, я собрался из кусков и хочу свернуть горы. Мотивация. Сила. Желание. Кайлин рядом. Я вижу ее зрачки. Они поглотили все, голубое, белое. Белая женщина с черными глазами. Как японки из манги. Широкая дуга века. Приоткрытые губы. Красиво, опять похожа на птицу. Но не на совиных, на соколиных. Она поворачивает голову на Кэма, не меняя направления взгляда. Как манекен. Руки, кисти. Тонкие пальцы с острыми ногтями сжимаются. Она и его ненавидит. Ненавидит всех в этом доме. Вот оно. Ее истинное чувство. Всепоглощающая ненависть. Она ждет новой дозы. Она бы спалила все к чертям. Белая тропа исчезает под ее носом. Тени за спиной псины. Тянутся к нам. Люди продолжают пир стервятников. Наше частное время истекло. Теперь есть только толпа. Свора. Стая. С ними. Вместе, новый вдох. Белизна оседает в пазухах. Мысль мечется между сейчас и до. Я вспоминаю что-то. Мимолетный образ, я быстрее. Он не успевает схватить меня за ресницы. Не может заставить смотреть. Куски. Осколки. Отрывы. Загар. Зеленый. Золото. Мрамор. Кофе. Бурбон. Пошел ты нахуй. Я не хочу тебя вспоминать. Пошел я нахуй. Не мне это решать. Руки на плечах. На столе. Пока гребут кокс дюнами по столу. Пол дозы и виски. Сигареты и вейп. Рак и грехи. Мои пороки. Его победы. Секс. Блаженство. Истинное наслаждение. Все ложь. Симуляция. Иллюзия знакомства. Плохая маска, которая сработала. Осознание. Бессилие. Реже. Боль. Ему секс через боль. Мне боль через секс. Меньше - слабее. Кто взял, тому нет нужды отдавать. Руки на бедрах. Тиски. Сжатие. Медвежий капкан. Не бьешься в нем. Потому что не ищешь свободы. Потому что уже мертв. Ненавижу. Яд через край. Больше токсина. Хочу выделить больше отравы. За всю боль. За всю силу. Кислота в лицо. Моя ярость в плевке. Разъедает кожу. Плоть. Кость. Ненавижу всем сердцем. Мозг пульсирует в черепной коробке. Кидается на стенки. Как безумный кобель. Оставляет на белом кровавые мазки. Алые следы. Красная слюна. Хочу стереть. Вытравить из памяти. Как щелочь по металлу. Хочу разорвать на части эту улыбку. Пальцы в рот. Рвануть челюсть. Треск кожи. Брызги крови. На лице. Моем лице. Боже, дай мне испить его крови. Как он пил мою. В прожженную дыру плоти ногти. Выломать лицевые кости. По кускам. Как мозаика в церкви. Колокольный звон. По тебе. Только металл плачет. Больше никто. Никто не заплачет. Я приду на могилу. Один раз. Чтобы сбить надгробие. Расколоть память. Ничтожество. Ненавижу. НЕНАВИЖУ БЛЯТЬ. Грохот. - Воу, ковбой, побереги стол. КОВБОЙ, БЛЯТЬ? КОВБОЙ, ПСИНА? - Эй, похоже, кто-то понесся вскачь. Парни, это угроза уровня подвала! Черные омеги одобрительно лают. Вожак выпрямляется. Я вижу его грудь. Красное, синее. Он - гематома. Ходячая боль. Истинная форма насилия. - Мы идем в подвал, брат. Иди с нами и освободись. - Нет! Голос отчаяния. Голос утраты контроля. Все по пизде. Все не так. Дюно на моем рукаве. Хищная птица терзает рубашку. - БЛЕЗ НЕТ, ТОЛЬКО НЕ ПОДВАЛ! ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ! А ты не понимаешь. Я - стая. Если не пойду за ним сейчас. Слабое звено. Я альфа своей жизни. Я лидер. Не он. Не память. Пойду за тобой, вервольф. Покажи мне, как вырезать прошлое. Геноцид мемории. *** Стая несет вперед единым живым потоком. Мы преодолели первый этаж. Быстрее, чем я успел его заметить. А в принципе, нахера? Второй, первый - разница? Важна только сила. Энергия. Пульс бегущих рядом. Сзади слышен вой Кайл. Она пытается остановить меня. Девочка. Ребенок. Не понимает. Ничего не понимает. Это Дикий Гон. Мы - жгуты мышц. Сочленения костей. Помпы крови. Наши сердца жаждут отпущения. Я выслушаю тебя позже, Кайлин Дюно. Сейчас я хочу быть здесь. В подвале влажно. Душно. От котла, отопляющего "Отель". Это грудная клетка. Солнечное сплетение. Тут обитает сила. Тут заперта ярость. Свора рассыпается вокруг меня, оставляя стоять под качающейся лампой. Она, как слепая удочка удильщика, дразнит. Распаляет меня. Ненавижу этот свет. Хочу. Только. Выдрать. Боль. Кэмерон. Так и не узнал фамилию. Но зачем? У вожака нет фамилии. Он выходит ко мне. Под свет. Серая шкура падает на бетон. На бетоне кровь. Я замечаю только сейчас. Мазки, капли. Бурые, растертые ногами. Пыльные. Многолетние. В голове что-то щелкает. Тревожный звон. Но он тонет в гуле гнева и шуме прилива в мозгу. Смотрю на лидера. Иссечение. Ссадины на ребрах. Черно-фиолетовое, гангренозное месиво. Он измят. Сломан, как сухая палка. Избит, как мясо на убой. Но он здесь. Стоит передо мной. И в нем дикая сила. Ярость. Глаза, карие, почти красные. Цвет крепкого чая. Горького. Как яд кобры. Он говорит всем, но мне: - Подвал призвал. И мы пришли. - Тишина среди силуэтов, мои ноги гудят. Я распален, как металл в горне. Волк указывает на меня. - Ты хочешь вырваться из круга? - да, - шорох крыльев, щелканье желваков. - Громче! - Да, - голос как рой ос, наливается силой. - Я НЕ СЛЫШУ ТЕБЯ, БЛЯТЬ! - Я. ХОЧУ! - жало. Как игла. Пронзает голову. Я хочу. Разнести. В щепки. Собака дьявольски хохочет. Щелкает зубами. Громогласно говорит: - Будет так. Майк. - НЕТ, КЭМЕРОН, ПРОШУ! Дюно, вылетает в круг. Вцепляется в плечи Кэма. Ногти впиваются в кожу. Он не ведет и бровью. - Встань в круг, киса. - КЭМЕРОН, ОЧНИСЬ! ПОСМОТРИ НА НЕГО! - ее безумный взгляд мечется. Я. Волк. Я. Волк. Пока она умоляет, бета на альфу, масса толпы расступается. Выпускает. Майк. Гора. Выше. Шире. Он перекрывает свет. Мое сознание вопит. Но энергия переливается. Через край. Тело само по себе. Делает шаг вперед. - КЭМЕРОН, УМОЛЯЮ, ОН УБЬЕТ ЕГО, ТЫ ЗНАЕШЬ ЭТО! У ВАС НЕТ ПРАВИЛ! КЭМЕРОН! Она почти визжит. Закладывает уши. Нервирует. Злит. Не могу терпеть. Он тоже. - ЛАДНО! - отрывает от себя ее запястья и отталкивает в толпу. Руки удерживают от падения. И удерживают от вмешательства. - Майк, назад. Дьюс! Из толпы выскакивает парень. Высокий. Но худой. Побитый. Подойдет. Тело само совершает шаги. Сила в бедрах. Пружина. Хочу, чтобы он сложился. Жердь, которую я сломаю. Собираюсь. Уворот от длинной руки. Бью головой в живот. Мы влетаем в толпу. Она выносит нас обратно. Парень складывается пополам, пока я отхожу назад. Все гудит. Он кашляет кровью. Злит. Слабак. Рука сжимается. Летит ему в лицо. Плохой удар. Вскользь. Масса черноты вокруг воет. Красная скула парня мелькает. Слишком быстро. Кулак. Лицо. Мое. А вот у него удар хороший. Нос взрывается искрами. Бело-желтое слепит. Губы мокрые. Смотрю вниз. Капли на сером. Одна. Две. Еще две. Слез нет. Боли больше нет. Заблокировано. Металл во рту. Ты ответишь, щенок. Теперь я свободен от цепи. Мой удар по ребру вверх, колено. Он падает передо мной. Моя нога впечатывается в его щеку. Глухо. Он падает. Столько раз. Столько я хотел так сделать. Стольких я хотел заставить лежать под подошвой. Чувствую такую слепую ярость и мстительность. Я бы растоптал его голову до красно-черной каши, но кто-то оттащил его за стену тел. Они воют, славят. Меня. Я победил. Сильнее. Срывается крик, они вторят мне. Кайлин рвется из цепких рук, кричит, что хватит. Но нет. Не хватит. Теперь точно. Хочу еще. Еще один выходит. Ко мне. Он чуть сильнее, это видно. И нападает первым. Мой кулак должен попасть в ребро. Но он его перехватывает и бьет коленом. Белое. И свет, и шум. Ни вдох, ни выдох. Сипение. Словно что-то лопнуло. Падаю на пол. Пыль и камень. Зрение проясняется. Он огромный, выше всех. Нога под ребром. Снова шум, металл во рту, горечь от чего-то еще. Нога под ребром. Сжимаюсь сильнее, но он пинает челюсть. Боль. Теперь чувствую. Больше цинка, открываю рот. Крохотный багровый водопад проливается на пол. Нога по ребрам. Ногв по пребб Н Н *** - ХВАТИТ, ДЖОН, ХВАТИТ! Наконец-то эти ублюдки ослабили хватку, и я не могу терять времени. Вырваться из толпы, проще, чем кажется - один теряет бдительность, и остальные вырубаются. Бросаюсь под ноги чертовому уроду, гребаное животное. Боже, помоги мне. Тяжелая пощечина врезается в лицо, как грузовик сбивает оленя на лесной дороге. Не слышу, что он говорит, звон невозможный, но я догадываюсь, что что-то про невмешательство в бой. Но это не бой, скотина. Это избиение. Краем глаза, поваленным горизонтом, вижу, как Кэмерон, садист, каких поискать, останавливает свою свиту. Для них это лишь зрелище, гладиаторство. Позерство. Детские игры. На выбывание. Они уходят. Конечно. Никто не подаст руки. В этом доме никто тебе не поможет. Никогда. Щека болит. Он вложил всю досаду от того, что я не дала закончить. Отекла. Скорее всего останется синяк. Плевать. Поворачиваюсь. Блез лежит совсем рядом, руку протяни. Лужица крови, приличная, колеблется от его редкого неровного дыхания. Все еще натекает, тонкая струйка тянется изо рта. Подползаю к нему, сажусь рядом. Я бы заплакала, но не могу. Я устала плакать. Из-за отчима. Из-за тупого бойфренда мамы, с которым она крутит, пока живет с этим извергом. Из-за кучи парней, что никогда не любили. Из-за наркотиков. Из-за своей глупости, что начала, и бесполезности, что не могу слезть. Из-за дяди, что подсадил, а я поверила. Ненавижу его. Ненавижу, что он создал. Чёртов дом. Рыжик жив, конечно. Куда он денется. Глажу его лицо. Какая я дура. Я должна была это предугадать. В нем столько боли, неудивительно, что она не вся рождена грустью и тоской. Там должен был быть гнев, дура. ДУРА! Сжимаю челюсти. Он меня теперь с потрохами съест. Он знал, с самого начала знал, к чему это приведет. Я не знаю, как черт умудряется видеть всех насквозь. Но не это важно. Он позволил себе рискнуть жизнью Фостера, чтобы проучить меня. Да в гробу я видала твои уроки, Клет! Какого черта? Ты не имеешь права меня учить, сам посадил меня в эту яму! Ты вина моих проблем! Ненавижу! - ...к..кх..Кайл... - Да, Блез. - ...т-т..теб...е...б-б-б- - Нет, не больно. Лежи тихо, все пройдет. Все пройдет. Я уже вижу, что пришли побочки, его корежит аритмия и сама по себе поползла кровавая змейка из носа. Это нормально, ничего страшного. Он справится. Я буду рядом. - ...п-п-рости, я н-не х...нех...не хотел, чтоб т-т-т-тебе досталось. - Не страшно. Переживем. Он закрывает глаза, где я вижу тонкие дуги слез. Скоро они скатятся и смешаются с кровью. Соль к соли. Ему тут не место. Только не ему. Он должен покинуть "Отель".