Et circulos est novem infernum

22 апреля. А может и 23. Ночь на дворе. После целого дня отлеживания от почти удавшегося отлета к Клубу Пушистых Крылышек и Сладких Жопок имени библейского Господа, я чувствую себя живым как никогда раньше. Ощущаю столько сил, будто могу посоревноваться с чертовым Беаром Гриллсом в шоу на выживание, но котелок все еще варит весьма хуево. Поэтому эту прорву энергии приходится тратить на бесцельные скоростные блуждания по коридору второго этажа. Левое крыло, правое крыло, левое крыло, правое крыло. Мельком рассматриваю двери, пытаюсь составить карту. В самом углу слева, за поворотом - звездочка каннабиса, ближе к лестнице на фронтоне стены две двери: одна из них мне знакома, ромб кокаинщиков, собачья метка которого заставляет меня обходить ее за версту. Другую, с концентрическим кругом и крестом, мне еще предстоит узнать. За лестничным пролетом, по прямой, неизвестность: квадрат с точкой в центре. Следом - морская обитель Аарона, героиновая купель под клином треугольника. В конце правого крыла, где висит плакат Кайлин, есть еще один проход. Обшарпанная, там никогда никого не бывает, хотя слышны скребки и шорохи. На сильно побитой двери простой знак - спираль. Остается гадать, кто там живет. Ничего, все еще успеется. Сейчас бы мысли в порядок привести. Интересно, почему же... В очередной раз проносясь по коридору, замечаю нервную Дюно. - Кайл! Она резко разворачивается на пятках, и ее совиные глаза намертво впиваются в меня. - Блез, вот ты где. Мне сказали, ты ходишь наверху, но я все никак не могла тебя поймать. Как ты? Равняюсь с ней и смотрю в лицо. Она заслоняет собой лампы, и из-за этого кажется, что светится. Как всегда, красиво. - Я в норме, не парься. Честно говоря, думаю, стоит сесть, а то я уже, наверно, час на ногах. - Конечно, хоть здесь. Она проходит вперед и усаживается прямо на ступеньках лестницы из красного дерева. В этот момент она становится похожа на юную салемскую ведьму на библиотечном крыльце, но жаль, что это только фантазии. Сажусь рядом и задаю вопрос, волчком крутящийся на языке: - Кайл, как человек, который тут дольше моего, может, ты знаешь: отчего на втором этаже только шесть дверей? Видов наркоты же гораздо больше. На словах о длительности пребывания ее коробит, но сова не прерывает, и, дослушав вопрос, некоторое время молчит. Ее руки складывают пальцы шалашиком, и только тогда звучит ответ. - Клет, как бы это сказать, не уважает некоторые вещества. Он не запрещает их тут прямо, потому что это Отель, дом для всех зависимых, но некоторые колеса не признает, делает вид, что их не существует. Поэтому все они, изгои, обретаются на первом этаже. С лестницы открывается превосходный обзор вниз, и у меня в очередной раз волосы шевелятся от вида копошащейся в темноте массы рвани и грязных тел. Невольно вздрагиваю. - И что, они все прямо... Там? - Да, но некоторые просто стараются держаться вместе, насколько им позволяют остатки разума. Ребята с экстази, например. Что-то типа банды сколотили. Сложно представить себе группировку, рожденную в такой помойке. Но я верю на слово, потому что абсолютная истина тут только Дюно и Ганза, это я уже усвоил. Незаметно для моих мозгов, ноги начинают подпрыгивать сами собой, и звонко чеканить каблуком по дереву. Нужно срочно развеяться, нужно что-то легкое и крутое. - Кайл, я хочу отвиснуть. Куда мне сходить? Она разворачивается ко мне с ужасом на лице, а ее асбестовая кожа уходит в отрицательную степень белизны. - Блез, ты что, с ума сошел? Ты чуть не умер недавно! Ты буквально выпал, Блез! Я не поведу тебя никуда, ради бога, посиди пару дней, восстановись. - Но... - Нет, никаких "но", я не собираюсь даже и пальцем шевелить. - Кайлин! Я просто хочу кайфануть, ничего плохого, даже ничего тяжелого не надо. Она в возмущении открывает рот, но сверху доносится сиплый голос: - Ты хочешь закайфить, братишка? Мы с моей оппоненткой разворачиваемся почти одновременно, чтобы увидеть за нашими спинами двух торчков. Не могу сказать, что это необычный дуэт. Светлый панк с дредами цвета насыщенной желтизны, явно ненатуральной, в проволочных очках с тонким стеклом, больше для понтов, чем для зрения. Думаю, именно он встрял в наш разговор, поскольку выглядит гораздо живее своего коматозного друга-афроамериканца с таким ярким зеленым цветом волос, что его каре отражает свет на стену. Юноша с дредами ярчайшего оттенка, как форма пожарника в ночи, отслаивается от стены и с улыбкой говорит: - Я Эбигейл Маршалл. Это Эйвери, они молчун. А вот я могу предложить тебе кое-что прикольное. Сразу предупреждаю - это отвал башки. Буквально. - Отвал башки, говоришь? Это мне подходит. Кайлин хватает меня за рукав и серьезно, с видом молодой учительницы-католички, цедит: - Нет, Блез. Подумай головой. Несмотря на это, поднимаюсь. - Я уже подумал. Еще немного, и голова моя от мыслей треснет. Надо расслабиться. Увидимся позже. Я вижу, что она одновременно и злится на меня, и боится. У нее нет власти, чтобы остановить меня, но это не отменяет того факта, что ей все еще страшно за мое самочувствие. - Не бойся. Все будет хорошо. Прищуренные глаза-фары опаляют меня светом, и я теряюсь, как олень на трассе. - С ним, - она кивает на соломенную голову, - ты никогда не можешь знать наверняка. - Я знаю, что буду в порядке, Кайл. - С этими словами я скачу с дороги прямо в дремучий лес химической неизвестности. Хотя свет двух фар все еще сверлит мою спину. И да. Я не знаю, будет ли все хорошо. Я просто иду за кайфом. *** Оказалось, что пункт нашего назначения не так уж и далек. Телепузик Ляля останавливается прямо возле комнаты с пресловутым кругом. Волнистый крест внутри кружочка вызывает ассоциацию с пьяными людьми икс, но эта глупость перекрывается беглым осмотром самой двери. Обычная коричневая, не первой свежести. Она была бы похожа на другие, но микроскопические капли краски выделяют ее среди сестер. Крошечные брызги красного, желтого, белого, явно из баллончика, выглядят так, словно дерево нездорово потеет токсичными испарениями. Хочу схватиться за ручку, но яркий спутник заслоняет мне дорогу. - Короче, смотри. Это наши апартаменты, так сказать. Там прям приколясный приколян, но ты это, молчи главное. Говорить буду я, потому что наш лорд, он пушка, динамит. Говори только тогда, когда тебя прям спрашивают, окейси? - Ээээ, да, конеч... - Вот и слАВНО, - парень неясно почему взрывается на последних словах и заливается раскатистым хохотом. Все еще визжа и стряхивая слезу, он нажимает на ручку и распахивает дверь. И нас забирает белизна. Я бы мог сказать, что я проморгался, но это ложь, так как от такого ослепительного шумящего сияния невозможно никуда спрятаться. Пара мгновений наблюдения проясняют картину: на потолке рядком привинчены по меньшей мере восемь белых галогенок, не говоря уже о стенах. Я никогда в жизни не видел настолько стерильного, вакуумного света. При таком освещении стирается та самая грань, очерчивающая реальность, потому что эти лупящие безжалостные люксы выжигают ее обязательный атрибут - тени. В комнате их просто нет. Это скетч. Набросок. Анимация. Впечатление усиливается тем, что стены сплошь обиты белыми глянцевыми панелями, накрывая даже то место, где должно быть окно. Свет отражается снова и снова, снова и снова. Круговорот яркости. Стенки же напрочь и наглухо расписаны плоскими, чересчур мультяшными граффити, которые словно дребезжат в этом неоновом супе. На полу, таком же блестящем, залитом, похоже, жидкой резиной, естественно, цвета "французского" флага, покоятся множество кресел-груш самых разных оттенков. На этом имущество комнаты заканчивается, и мое внимание полностью переключается на местное население. Их не так много, три человека, и даже не все похожи на членов панк-рок группы. Единственное, что их объединяет - бледность и худоба. Когда мы с Эбигейлом входим, двое даже не обращают на нас внимание: один созерцает стену, а другой, время от времени вдыхая что-то из желтого пакета - лампы на потолке. Зато третий парень явно сразу цепко выявил чужака. Честно признаться, я заметил его самым последним, потому что он сливался с фоном так, словно камуфляж тек у него в жилах. Юноша, белый, как полотно, в почти кислотной красной майке на размер-два больше необходимого, видимо, подобрал ее под цвет волос, подстриженных под ровный военный ежик. Он поднялся со своего места и резкими порывистыми движениями подошел к нам. - Ты опять тащишь в дом всякую гадость, Гейли-бой? Я задохся было от такой наглости, но вспоминаю совет очкастой башки и замолкаю. - Нет, Ричи-Ричи, он хочет попялить на стеночку! - мой провожатый выпаливает это скороговоркой, закрываясь руками. Подозреваю, этот Ричи все-таки тот еще говнюк. - Он? Он хочет попялить на стеночку? - местный лорд указывает на меня пальцем, все еще обращаясь только к Маршаллу. Внезапно он наклоняется ко мне так, что его лицо зависает в сантиметре от моего, и буквально кричит. - ЭТО ТЫ ХОЧЕШЬ ПОПЯЛИТЬ НА СТЕНОЧКУ? - ...да. - В голове и без того звенит, но этот петух практически подорвал в моем мозгу тонну тротила. Зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, его лицо все так же близко, но оно приветливо улыбается во все тридцать два белоснежных акульих зуба. У панка шикарные длинные ресницы, явно специально склеенные черной тушью в острые пики-пучки. Сделано это, я полагаю, для комплекта с пирамидками матового блэк-пирсинга, торчащего из всех доступных точек у бровей. Обоюдоострая штанга щерится и в носу, как косточка у африканских аборигенов. Но более всего привлекают глаза: зрачок, суженный под воздействием ламп до размера микрона, открывает голубую радужку чистого багамского джина. Эти бусины островной синевы тонут в красных белках. Сначала мне кажется, что это кровь стоит в глазах Ричи, но спустя секунду я понимаю, что он просто один из тех камикадзе, кто заливают свои глазные яблоки в тату-салонах. Он пялится на меня с этой стрёмной улыбкой, не моргая, еще пару мгновений, будто зависшая винда, и резко выпрямляется, крича в лицо Гейла. - А ПОЧЕМУ ЭТО Я ДОЛЖЕН ЕМУ ПОМОЧЬ? ОН ЧТО, МОЙ КОРЕШ? - Нет, Ричи-Ричи, но он кореш Ганзы! - ГАНЗЫ? КОРЕШ ГАНЗЫ? - внезапно лорд снова меняется, и становится похож на делового человека. Он наклоняется ко мне и размеренно произносит. - Что ж, это меняет дело. Доброго времени суток, коллега, я Ричи-Ричи Бладквист, и мои ингалят-хоромы к вашим услугам. - Лорд подает руку, но не успеваю я ее пожать, как он, не распрямляясь и не убирая ладони, поворачивается на каблуках и уходит вперед. - О, Ричи-Ричи тебе понравится, Блез. Он крутой, он тут вообще самый классный лорд. - Желтый заливается соловьем за моей спиной, восхваляя своего босса. - Прикинь, чувак жил две жизни! Короче, Ричи-Ричи родился как дев... - Слышь, Одуван, завязывай. - Бладквист весьма гневно поворачивается к парню с дредами, а я, сложив два и два, прекрасно его понимаю. - Да, конечно, прости Ричи-Ричи. Но ты реально офигенный, это ж надо, жить так, а потом хоп, и все. Круто! Это сильно, мужик! - Эбигейл, можно тебя попросить? - получив утвердительный кивок, лорд заряжает собеседнику звонкую пощечину. - Хоть на пять минут, моЖНО НЕ ПИЗДЕТЬ ОБ ЭТОМ ВСЕМ И КАЖДОМУ, М-М-М? Удивительно, но удар как будто пошел в молоко, потому что секундой позже соломенный был уже в полном порядке. Бладквист поворачивается ко мне с выражением крайней агрессии на лице, и я невольно ежусь, но все, что он делает - надавливает мне на плечо и роняет в пуфик. - Так ты, значит, решил чиллануть? - Да, я... - Ага, цыц, я говорю. - Параллельно с разговором он достает откуда-то синий пакет и бросает туда губку, заливая ее явной бытовой химией в перемешку с чем-то еще. - Короче, Бамбино... - Блез... - Да мне похер. - Он разворачивается ко мне и кричит, раскинув руки как желанный гость на вечеринке. - ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ ЧАЙНИКОВ! БЕРЕШЬ ПАКЕТ, ВДЫХАЕШЬ, СМОТРИШЬ МУЛЬТИКИ. Вопросы? - Э-э-э, нет, но... - Вот и красавчик! - с этими словами, мне на коленки летит готовый дыхательный пакет. Я беру его в руки и готовлюсь к броску, но Ричи-Ричи подходит и резко, как заправский танцор в стрип-баре, опускается на колени передо мной, весьма интимно хватая с двух сторон за шею. - Первый вдох под присмотром вашего секс-инструктора, молодой человек. Передать словами весь некомфортный пиздец, творящийся со мной, вероятно, смог только мой красный ебальник, поэтому, чтобы не тушеваться, я довольно резко вдыхаю. Перед глазами появляется импровизированный экран профилактики с помехами, и сквозь него прорезается бело-красно-черное лицо лорда с синими диодами глаз, дикторским голосом говорящее: - Приятного полета, Мистер Армстронг. Он хлопает меня по щеке и отплывает, оставляя передо мной всепоглощающий горящий экран стен, вибрирующий яркими рисунками. *** Сначала не чувствую ничего, кроме адской боли в носу и горле. Кажется, что их просто разъедает, хотя я не могу знать наверняка, может я действительно остался без трахеи и вероятные галюны на самом деле будут последним шоу моего агонизирующего мозга. Невеселые мысли крадут все мое внимание, как заправские форточники, но тут я краем глаза замечаю странность. Переключаю внимание и понимаю, что надписи, буквы-граффити мелко трепещут и извиваются. Мое охуевшее моргание, похоже, только усугубляет приход, потому что стена, еще недавно пестревшая сотнями слов, теперь кишит множеством красно-черно-белых змей. Кажется, это те самые, которые много лет олицетворяют "Гуччи". Я не биолог, но вроде аспиды. Ненавижу змей, блять. Еще один вдох, и конвульсивно дергающиеся рептилии внезапно замирают. Они издают какой-то свист, шипение, крик, стон, все это вместе, и сливаются, стекают на пол красно-черными, багровыми потеками, похожими на сгустки венозной крови, гнилой крови самоубийцы с дробовиком, тело которого лежало в гараже по меньшей мере два-три дня. Абсолютно белая стена меня слепит, давит, и я сам, щурясь, не замечаю, как на ней тонкими серебряными нитями прорисовывается дверь больничной палаты. Секунду спустя она распахивается, и человек, выходящий ко мне, абсолютно точно не должен тут быть. Альберт. Альберт, стоящий в луже красного, черного, не пачкаясь, обеспокоен и нервничает. - Блез, ты издеваешься? Работа простаивает, твои пациенты бесятся. Кто работать за тебя будет? Я что ли? Соберись! - Те-...Тебя не может тут быть. Ты просто галлюцинация. - Фостер, прекращай свои шутки, у тебя все равно выходит не очень. - Беккер подходит к пуфу и хватает меня за запястье. Касание слишком легкое, чтобы быть правдой, но слишком ощутимое, чтобы я испугался. В оцепенении я не могу сопротивляться, и мой друг подводит меня к проходу. Но вместо того, чтобы зашли мы, дверной проем решает не ждать и просто падает на нас со стены. Инстинктивно закрываюсь рукой, но в этом нет необходимости - мы уже в знакомой голубенькой палате, а лежащие на полу дверные косяки просто уходят под плитку, тонут, будто бы мы с Альбертом стоим на воде, как два недокосплеера Иисуса Христа. - Все, Блез, давай, время работать. - Блондин раздраженно выходит к задернутой ширме, где явно кто-то сидит, и рывком распахивает ее. А я оскаливаюсь. - Какого... Да пошел ты, я бы никогда в жизни не стал тебя лечить, ебаный ты Митч Пирс. Обычно высокий, как каланча, мертвенно-бледный хирург, виновник всех моих сраных бед, тот, кто полностью разрушил мою жизнь, сидит на слишком маленькой для него табуретке, и даже так остается почти вровень со мной. - Ублюдок, всей ненависти мира не хватит, чтобы показать, как я хочу стереть тебя в порошок. Какого хуя ты приперся, блять? Поиздеваться снова? Знаешь, Митчелл, ебал я тебя, твой ссаный клуб элитки врачей, позеров с перьями в заднице, твой фальшивый престиж и никому не нужную репутацию. Ты полное дерьмо, Пирс, и если ты приперся сюда, то мне очень жаль, но прием закрыт, так что можешь подохнуть от аппендицитного перитонита прямо за дверью! - меня понесло, но остановиться я просто не в силах, повышая голос все больше и больше так, что последние слова звучат как сирена спасателей. - И да, я могу высказать тебе все это хотя бы сейчас, потому что это блядский приход, а ты ничего не можешь мне сделать! Хирург поднимает на меня свои мутные голубые глаза и произносит медленно, с расстановкой, так, словно я не орал на него вообще: - Ужасно болит живот, доктор, мне нужна помощь. Почему-то именно эта его имбецильная беззащитность выводит меня окончательно, и я разворачиваюсь к Альберту, резко отчеканивая: - Мне надоело, давай двинем дальше. Но лицо Беккера абсолютно непреклонно. - Ты должен осмотреть пациента, в этом и суть. - Я не собираюсь его осматривать, он меня бесит. И при этом, все не по-настоящему, это видения. - Но врач-то ты по-настоящему. С этой железной логикой не поспоришь, и мне ничего не остается, как играть по правилам. Я подхожу к человеку, которого ненавижу больше всего на свете, и мельком пробегаю глазами. Формально, осмотр свершился. Этого должно быть достаточно, чтобы у трипа в моей затуманенной голове сработал скрипт. - Какой же диагноз, доктор Фостер? - Диагноз? Оу, диагноз у мистера Пирса очень прост - он ебучий мудак. Боюсь, это не лечится. - Как жаль, - говорит за моей спиной гинеколог, а потом появляется сбоку с невесть откуда взявшейся бейсбольной битой. Не успеваю я среагировать, как он с размаху заряжает полированным деревом в живот сидящему. С одной стороны, происходящее явно входит в топ лучших моментов моей жизни, а с другой - даже обидно, что в реальности такое и не светит. Митчелл сгибается пополам, не издав не звука, как боец ЦРУ с многолетним стажем работы, и медленно выпрямляется. Я слышу его почти беззвучный шепот: - Мой живот, они явно там. Длинные пальцы методично задирают край блейзера, и моему вниманию предстает огромная дыра в животе хирурга, занимающая пространство от ребер до самого низа, тазовых костей. В этой ровной и бескровной, словно Митч сделан из пластилина, дыре скользят, переплетаясь и переливаясь, алые шелковые ленты. Сами собой, они, как ленточные черви невообразимой красоты, двигаются, имитируя пульсации внутренних органов. - Вау, Блез, это серьезно. Надо их вытащить. Начинай. - Альберт складывает руки на груди и выжидательно смотрит то на меня, то на Митча. - Блять, ну ладно, хорошо хоть не змеи. Хватаясь за трепещущую холодную ткань, я вытягиваю полметра нескольких нитей каждой рукой, но не встречаю сопротивления. Раз за разом хватаясь за красное, мои пальцы выносят на свет божий все больше и больше лент, но пространства в Митчелле, видимо, так же много, как и дерьма, потому что его нескончаемое экстрамерное нутро выдает шелк объемами дешевого китайского конвейера. Вскоре вся комната покрывается этим сияющим алым, понижая освещение, и я сам не замечаю, как оказываюсь полностью покрыт ленточками как паутиной какого-то легендарного паука императора Цинь. Сквозь мягкое шуршание шелка я слышу голос Беккера: - Блез, шоу начинается. В этот миг ленты с шипением разворачиваются по сторонам, а я сижу на деревянной скамеечке рядом с другом в каком-то явно азиатском театре. Здесь весьма темно, и красные отсветы бумажных фонариков падают на все в комнате, единственно освещая помещение. Буквально через ряд от нас сцена, закрытая бамбуковыми стенками. Как только я рассматриваю рисунок на рисовой бумаге их ячеек, дверцы расходятся, открывая подиум. На деревянном возвышении, в свете желтых свечных фонарей, стоит Альберта. Естественно, я узнал ее и ее дерзкое смуглое лицо, несмотря на то, что она одета в невообразимо богатый, расшитый золотом и драконами наряд восточной принцессы. Сантьяго смотрит в зал, но будто не видит нас с Альбертом. Ее не выражающий эмоций лик под слоем красного и белого золота, макияжа на миллион юаней, сконцентрирован прямо перед собой. Все меняется, когда на сцене появляется Митч, одетый в такое же дорогущее мужское кимоно. Мне не нравится сценка, которую будут разыгрывать перед нами, потому что я заранее знаю, о чем она. Хирург заходит за спину принцессе в красном и заговорщицки шепчет: - А вы слышали, что толкуют? Наш принц - настоящее ничтожество. Я лично видел, что он устраивал непотребство с наследником соседнего государства. - Вы так уверены в этом, господин советник? - Альберта выражает недоверие, но в ее глазах я легко вижу азарт и заинтересованность. Мерзкая сука, ты всегда была за любой кипиш, даже толком не разобравшись в теме. - Да, моя госпожа, истинно так. Вы влиятельны и любимы народом, поэтому мы должны донести до граждан правду! Долой продажного принца! - Хм-м-м-м, да, долой продажного принца! Мне никогда не нравились его манеры. А какой он замкнутый, сразу видно человека без единого последователя. Его никто никогда бы не полюбил и не поддержал. Жалкое зрелище, - мулатка зевает, прикрыв рот рукой, пока за ее спиной мерзко улыбается "господин советник". - Долой его, - шепчет он, а Альберта, как заведенная фарфоровая кукла цвета терракота, кричит во весь свой сильный голос. - ДА, ДОЛОЙ ЕГО, ПОГАНОГО ЦЕПНОГО ПСА! Она скандирует снова и снова, а я слышу шепот вокруг. Оглядываюсь, и меня бросает в пот: еще пару секунд назад пустой зал под завязку заполнен врачами нашей больницы. Они шепчутся, хмурят брови, но чем дольше воет со сцены глупая венерологичка, тем больше людей начинает кивать и неловко хлопать. От этого действа я покрываюсь холодным потом. Кто бы мог подумать, что пережить это снова, хоть и в такой искаженной форме, будет так больно. Я не могу ни на что повлиять, слезы снова катятся по моим щекам, и в желании поддержки я поворачиваюсь к Альберту, но тут меня ждет удар: Беккер смотрит в зал, и его собственная голова начинает еле заметно одобрительно покачиваться. - НЕТ! - я вскакиваю на месте, как от удара тока, потому что стимул оставить возле себя хотя бы одного человека перевешивает мой страх дать отпор. - ЗАТКНИСЬ, САНТЬЯГО, ЭТО ВСЕ ПИЗДЕЖ! НИКОГДА НЕ УМЕЛА ДЕРЖАТЬ СВОЙ ЕБУЧИЙ РОТ НА ЗАМКЕ! Принцесса переводит свой взгляд на меня, и я вижу в нем удивление. Внезапно она кривится и, схватившись за сердце, превращается в сноп сверкающих блесток, опадая на мостки красной волной. Стоявший за ее спиной хирург теряется, и готов сбежать за кулису, но быстрее молнии, звука, света, или еще чего из озера сверкающих бриллиантиков-конфетти, бывших недавно моей коллегой, вырастает копье, пронзая клеветника насквозь. Митч мог бы потрудиться и тоже стать лужей чего-нибудь, но он предпочел в очередной раз побесить меня своим присутствием, поэтому хрипит, хватаясь руками за искрящееся красным древко копья и затихает, пачкая кровью синий сатин своего халата. В зале повисает напряженная тишина, видимо насаженный на острие труп не производит впечатления счастливого финала. Но, когда я оглядываюсь назад, все становится ясно: зал снова пуст. Незаметно для меня, Беккер оказывается уже на сцене, и приходится его догонять. Поравняться с ним удается только в середине эстрады. Он произносит, не оборачиваясь: - А вот и финал. - Финал? - я оглядываюсь на все еще торчащего Пирса и хмурюсь. - Я думал, это конец. - Это был бы конец, если бы ты не был тобой. А так как жизнь сложилась иначе, концовка другая. - Он разворачивается ко мне и неожиданно грустно произносит. - Взгляни на нового императора. Тебе стоило бы гордиться плодом трудов своих, но ты и его ненавидишь. Не особо понимая, я вижу, как стена разъезжается, чтобы выкатить тронную платформу. Сначала я не вижу ничего, но спустя секунду меня снова захлестывает злость: на троне красного дерева, слишком маленький и зажатый, в царском наряде из чистого золота и черного атласа, сидит Вольф Шварц. Меня должно бы смутить его полностью потерянное выражение лица. Меня должно бы смутить то, что он выглядит тем, кто не хочет тут находиться и не понимает, что тут забыл. Но нет. Есть только я и моя ненависть. Пара секунд, и я возле его трона. Секунда, и моя рука заносится для удара. Доля секунды, и ладонь впечатывается в его щеку, смещая очки. И миллисекунда, чтобы немец превратился в сотни бабочек махаонов, взмывающих к крыше. Все еще злясь, я инстинктивно порываюсь схватить хоть одну из них и раздавить между пальцев, до хруста панциря, до желтой каши, ломая хрупкие чешуйки крыла и сминая тонкие усики и лапки. Но они проворны и уворачиваются с легкостью. - Оставь их. - Дергаясь на звук, я вижу Беккера. Желто-черные крылышки хлопают на его плечах, голове, локтях, трепещут на пальцах. Он словно самый желанный гость в саду бабочек. Мягко глядя на них, он продолжает. - Бабочки хвастливые и часто глупые. Но они не виноваты в сетях паука, ведь сами часто в них попадают. - Его светлые глаза изучают меня. - Может пора уже отпускать? Глаза начинают слезиться, и я протираю лицо ладонями. А когда отнимаю их, меня озаряет солнечный свет на голубом небе. Сколько хватает глаз, поле, на котором мы стоим, поросло лавандой. Я узнаю этот терпкий запах из тысячи. Абсолютная тишина, только легкое дыхание ветра, сиреневыми волнами колышащее заросли цветов. Картина настолько идилистическая и похожая на те фотографии для рабочего стола компьютера, что я невольно улыбаюсь и присаживаюсь, провожу рукой по мягким благоухающим бутонам. Махаоны тут же, садятся желтыми птицами на фиолетовые стебли. Удивительно, но они вовсе не выглядят мерзко, наоборот, желтый придает лавандовому какое-то другое, более мягкое прочтение. Менее холодное. Менее покинутое. Альберт спускает с руки последнего жучка, и тот поднимается в голубизну, циановую, аквамариновую, неизвестную, но дружелюбную. Светлое пятнышко исчезает в ней растворяясь в абсолютной безопасности этого покоя, там, где никто больше не сможет причинить ему вред. Провожая махаона глазами, я мысленно благодарю Альберта. Я больше не держу зла на них. На него. Слишком глупо. - Да не за что, - говорит Беккер, и я вновь вспоминаю, что это только мираж. - Ну и пиздец, да? Все это, - поднимаю голову, чтобы увидеть его сиреневатое лицо. - Да нет. Пиздец - это то, что у тебя в голове. - Он тоже опускает лицо, уже изрядно подернутое мрачной фиолетовизной, и я наконец просекаю, что это огромная тень, которая накрывает нас все больше и больше. Резкая смена взгляда назад открывает мне колоссальную волну, лавандовое цунами, поднимающееся над полем. Шуршащие друг о друга лепестки все ближе, но бежать уже нет смысла, поэтому мягкая волна захлестывает нас с головой, разнося в разные стороны. *** Кончается все тем, что я падаю с пуфика. Вот так, резко, картинка прерывается: был в цветах, а теперь на коленях, возле рыжего мягкого кресла, смотрю на свое отражение в белом глянцевом полу. Но и это не вечно, потому что мое белесое отраженное лицо перекрывается волной собственной рвоты, преувеличенно геометричной лужей, коей явно не может быть. Мало того, она как умалишенная меняет цвета, плавными переходами, нахлест за нахлестом. Во рту омерзительный привкус, словно итальянские мафиози заставляли меня жрать стиральный порошок, а после запить его свежим голубиным пометом. Лужа тем временем растекается, угловатыми нитями, как разрастающаяся система нано-чипов. В ее центр, откуда ни возьмись, падает красная капля, за ней еще одна, но синяя, и далее, меняющий все спектры дождь из кругляшков. Дрожащими пальцами провожу под носом, и вижу на них нехилые потеки переливающейся радужной жидкости. Кровотечение лепрекона. Блять, я ж рыжий. И мелкий. Точно оно. Резкий рывок сзади, и я оказываюсь на ногах. Такой же порывистый разворот, и передо мной снова возникает известняковое лицо-маска Бладквиста с широченной острозубой улыбкой. - Киносеанс закончен. ВСЕМ ПОКИНУТЬ ЗАЛ. - Он опять выкрикивает мне это в лицо, и секунду спустя практически пинком выпроваживает за дверь, не давая даже возможности прибрать за собой. *** Более-менее прихожу в себя я уже в коридоре, прислонившись спиной к двери. Тут очень темно, но время решает, и коридор потихоньку прорезается из теней. Я будто физически ощущаю, как мои зрачки со скрипом расширяются до нормальных размеров. - Ну, как тебе Ричи-Ричи? Реально крутой, да? Передо мной возникает светофор-желтый-сигнал, недавно получивший от этого "крутого" по лицу, и я озвучиваю то, что держал в уме все это время. - Гандон он, ваш Ричи-Ричи. - О да, еще какой. - Одобрительно кивает парень и продолжает. - Но ты не обижайся. Он со всеми так. Тут никому долго сидеть нельзя, а то мозги все, на выброс. - Я по нему вижу, не поясняй. - О нет, Бладквист практически тут не бывает. Это тебе повезло его поймать. Больше скажу, из всех нас он САМЫЙ НОРМАЛЬНЫЙ. - Слишком громко шипит он и смеется, сев по-турецки. Его фигуру почти сшибает черный метеор, и мое лицо попадает в капкан из узких знакомых ладоней. - Блять, наконец-то! Только нос? Это хорошо. Или еще что-то? - Ну, меня вывернуло, а так все. Кайлин протирает лоб тыльной стороной ладони. - Как я ненавижу галлюциногены, ты бы знал, от них один вред. Хорошо, что все обошлось малым. Сминая край свитера, я говорю. - Ну, вообще... Мне даже понравилось. Нет, блевать и мазать все кровью, конечно, не круто, но в целом... Это лучше кокаина, нет? Кайлин поджимает губы. - Нет, Блез, не лучше. - Ладно, может есть что-то похожее? Она открывает рот, но Гейл быстрее: - Знаешь... - А ты вообще молчи! - она указывает на него острым ногтем. - От тебя всегда одни беды. - Не, Кайл, погоди. Что, желтый? - Можешь сходить к Ллойду. У него всяко приколы почище, там не будет таких побочек. - О-о-о-о, нет. Нет, к Вайерлэнду он не пойдет. Блез, нет, ты слышал? - она явно начинает нервничать, потому что уголки губ подрагивают слишком активно. - А что у этого Ллойда? - я обращаюсь напрямую к Маршаллу, показывая, что заинтересован в продолжении банкета. - У него чистые кислинки, ЛСД. Реальная тема. - Так. Вот это, это мне подходит. Моя хитрая ухмылка заставляет ее схватиться за мое плечо. - Блез, нет, только не туда. Я серьёзно. - Кайл, я ценю твое участие, но, может, не стоит так меня опекать? Вопреки ожидаемой печали, на ее лице появляется злость. - Опекать? Ты что, дебил? Я не мама и не жена тебе. Ты уже несколько дней плотно жрешь ассорти, пережил клиничку, а теперь хочешь закинуться промокашкой? Дело не в заботе, хотя и в ней тоже, а в сохранности твоего тупого мозга и ошалевшего от нагрузок сердца! Очень жаль, но рефлекс - и у меня срывает крышу. - Так. Все будет ок, женщина. Не надо мне указывать, я не ребенок, и уж точно не дебил. Хочешь поорать на кого-то - найди Ганзу. У тебя это прекрасно получается. Первое мгновение я думаю, что она меня ударит. Но она молча встает и произносит, перед тем как развернуться и уйти: - Да. Я найду Ганзу и своим истеричным криком заставлю его придти и начистить тебе ебало. Восхитительная благодарность с твоей стороны, он оценит. Смотря ей в след, я говорю панку: - Ну так что, где там твой Ллойд?