Дочь Моргота

— Орки! Господин, там! Кто? Поразительно бесстрашный (глупые они все одинаково) адан отчаянно пытался привлечь его внимание, вопя во все горло и размахивая руками. Знакомые слова не складывались ни во что понятное, достигая не желающего отвлекаться на ерунду сознания как раздражающе бессмысленный набор звуков. Она не успела далеко уехать… а даже если и смогла, Средиземье не так уж и велико для закрывающей половину Фонтанной площади размахом крыльев твари. Орки? Сфокусировать невидящий взгляд стоило неимоверных усилий, и нескольких драгоценных минут. Покрывшая выжженную южным солнцем Пеленорскую равнину движущаяся черная масса могла означать лишь одно. Они успели поразительно и огорчительно быстро, или он потерял ощущение времени? Проклятый Майрон! До боли знакомый и отвратительно царапающий слух вой живых мертвецов — их осталось слишком много, увы — огласил площадь, наверное, уже давно, он не сразу услышал, ввергая так и не пришедших в себя аданов в бездонную пучину животного ужаса. Как же он их ненавидит, всех, о Э… что даже готов похвалить создателя Арды, не понимая смысла сказанного. Просто уже все равно… все не важно. У светлых друзей Силмэриэль было более чем достаточно времени, чтобы заставить ее ненавидеть его. Постараться… но она же не может… Ему придется задержаться, улететь, оставив Майрону легкую победу, так невыносимо обидно, и неправильно. Или жалкие аданы не продержатся и часа, столица некогда гордого королевства людей неизбежно падет, бессчетное воинство Саурона сметающей все дорогое человеческому сердцу волной покатится дальше, и в мире уже не останется места для скачущих в кронах дубов белок — если не покончить с бывшим помощником сейчас. Он пока недостаточно силен, чтобы уничтожить его Прелесть, и не уверен, что решит проблему, надев чужое колечко. Он не будет подвластен Майрону, верни рыжий майа кольцо на более не прекрасную длань, но и средоточие силы властелина Мордора не даст ему ничего. Любой дар неизбежно несет в себе и проклятие. Черные тени закрыли светлеющее небо, скользя тенями грозовых туч по застывшим в бессмысленном величии статуям. И не желали подчиниться ему также быстро и легко, как еще недавно — несущие на себе назгулов твари лишь слегка поднялись вверх, раздраженно шипя и хлопая крыльями. Из-за нехватки до предела растраченных на превращение спокойных вод Андуина в смертоносный штормовой вал сил — оно того не стоило, и заставило необратимо опоздать — или магия бывшего Ангмарского короля и Майрона надежно удерживала крылатых тварей во власти Мордора? Подбегать близко к краю стены было отвратительно по-человечески глупо — он сам не понял, как это случилось — неизбежно кончающийся гибелью хрупкого человеческого тела полет вниз, вслед за злополучной служанкой стал бы самым обидным и бессмысленным финалом. Удержав равновесие взмахом руки, Мелькор скривился от наконец дошедших до сознания криков собственных воинов, отвратительных не меньше воя назгулов. Зрачки изумленно расширились, как у аданов, прежде чем заполниться питающей силы Тьмой — воинство Майрона покрывало равнину насколько хватало взгляда, колышущимся морем сплошной беспросветной черноты. Аданам придется сдерживать их, сколько смогут, пока он не отправит кольценосцев туда, откуда не возвращаются… или они его. Все на стену, быстро! К катапультам! Этого так… явно и огорчительно мало. Проклятье! Для Майрона ничего не значат… почти любые потери. Повинующаяся призрачному всаднику летающая тварь сумела захватить смертоносно острыми когтями сбросивших каменный обломок на наступающее войско смельчаков, прежде чем ему удалось сбить ее с курса, заставив соудариться со стеной и почти упасть вниз… накатившая слабость мгновенно отдалась застившей взгляд темнотой и противной дрожью в коленях. — Господин… меня просили передать вам это… простите! — встрепанный запыхавшийся мальчишка боялся его намного меньше некоторых гондорских витязей, раз осмелился обратиться. Ну чего еще? Ладонь неосознанно потянулась к рукояти отвратительного человеческого меча… другого нет и не будет, увы, если только… То, что маленький адан не так труслив, как взрослые и помог решить проблему… может быть, достаточный повод оставить его в живых. — Кто? — Обнаглевшие и набравшиеся сил назгулы перестали быть лишь закрывающими солнце и пугающими глупых аданов тенями, поднятый взмахом чуть было не задевших его крыльев порыв ветра сбил маленького пажа с ног, похожая на змеиную хищная морда замерла с открытой пастью… — Осторожно! Шея летающей твари приятно хрустнула под ударом гондорского меча, все же годного на что-то, обезглавленная туша тяжело завалилась на бок, придавив сжимающего моргульский клинок всадника. Затянутая в черную перчатку давно истлевшая рука провалилась под сапогом, как гнилая плоть, с противным хлюпающим звуком, уколов разошедшимися по всему телу ледяными иглами и разжалась, отпустив мерцающий зеленым меч. Лишившийся оружия и «коня» всадник сжался в сгусток ускользающей от взгляда тьмы, отползая в тень. Рукоять обожгла не мертвяще-невыносимым холодом, а лишь достаточно терпимой колющей болью, отравленный смертельным для аданов и мучительно болезненным для него черным чародейством клинок послушно лег в руку, не обращаясь в прах. Может, хватит уже орать? Бестолково задержавшиеся на площади воины испугались назгульского меча в его руке больше самих назгулов. — Боро… О! — Ты даже забыл, что я не Боромир, настолько плох? Иди отсюда! Только еле держащегося на ногах братца не хватало, лишний корм для крылатых тварей, единственное — хотя бы не боится, как остальные болваны. — Я могу… — Фарамир обижено поджал губы, прочитав неосознанно переданную мысль. — Что это? Братишка явно имел в виду мерцающий гнилостно-зеленым назгульский меч или подлетевшую к краю стены тварь с особенно мерзко воющим всадником в шипастом стальном шлеме поверх капюшона, но взгляд невольно упал на шкатулку, почти не чувствовавшуюся в руке в горячке боя. Крышка отскочила сама собой, повинуясь взгляду… проклятый король чародей заставил его увидеть это, подглядев затаенный в душе страх? Но он не представлял себе… и никогда бы не представил, что они сделают такое с ней, что угодно, только не это. Покрытый черной коркой запекшейся крови отрезанный палец, еще недавно мучительно нежно скользивший по его щеке, и касавшийся рыжих шкурок нелепых мелких творений Эру… когда был в два раза короче. Он бы узнал его и без проклятого кольца, которое сам надел ей той ночью на вершине Ортханка. Они сделали ей больно, чтобы вернуть его ему, очень больно… зачем? Охотничий нож эльфийской работы с украшенной орнаментом из переплетенных листьев и блеснувшим на солнце самоцветом рукоятью опустился на доверчиво раскрытую руку с хрустом, заставившим замереть сердце, заливая кровью полированную поверхность столика. Безымянный палец обожгло сводящейся с ума мучительно острой болью, самой невыносимой из всех, что ему довелось испытать. Чем они лучше него, и Майрона, если делают такое? Его дочь не совершила ничего, достойного наказания, и всегда тянулась… к их проклятому и обманчиво лицемерному свету и благодати. И непременно попросила бы его не делать им ничего плохого, как уже было с Саруманом. Тело машинально отреагировало на тошнотворно опасное ощущение пустоты под ногами, удержав равновесие, до боли стиснувшие шкатулку пальцы бессильно разжались. Что вы хотите от меня, чтобы больше ее не трогать? — Боро… ты что? Осторожно! Черный туман перед глазами развеялся в последний момент, почти коснувшийся груди братца моргульский клинок остановился на волосок от цели. — Прости, что помешал тебе полетать со стены, — Фарамир почти не изменился в лице, лишь слегка побледнел и отступил на шаг, — может, лучше убьешь его? Названный братец прав, хотя ему и наплевать на проклятых аданов и их крепость, тем более сейчас. Получивший от Майрона отвратительную вечную жизнь по ту сторону тлена бывший ангмарский король и пять оставшихся кольценосцев не дадут покинуть осажденный город просто так.

***

— Что ты делаешь, Галадриэль! Ты же пообещала не вредить ей, если я… Маг в белом плаще возник в проеме открывшейся двери храма словно из ниоткуда, с неожиданной для почтенного старца быстротой сбежал по крутым ступеням из черного мрамора и столь же по-юношески легко присел, наклоняясь над упавшей в обморок девушкой. — А ты уже подготовился к новой жизни, Саруман, — скривила губы Галадриэль, с нескрываемой иронией рассматривая не тронутые сединой черные волосы и более не изборожденное глубокими морщинами лицо бывшего истари. — Не рановато ли? — эльфийка словно невзначай коснулась Силмэриэль носком сапога, — ничего с ней не случилось. Ты получишь даже больше, чем хотел… может быть. — Что? — Волшебник поднял недоумевающий взгляд на Галадриэль, скользя рукой вдоль тела приемной дочери и раздосадованно нахмурился. — Не рад подарку? — Почти такая же искренняя и теплая, как в мирные времена в Лотлориэне, улыбка осветила лицо Владычицы. — Какая жалость. — А это что… зачем? — Длинные тонкие пальцы мага, украшенные единственным собственноручно выкованным кольцом, дрогнули, коснувшись искалеченного пальца, а лицо исказилось болезненной гримасой. — Она не… Не виновата в грехах своего отца. Попробуй сделать больно ему самому, Артанис, а не отыгрывайся на слабых. Но он почти ничего не может с этим поделать. Пока. Помешать Артанис разрушить этот мир, чтобы Эру создал новый… постараться (никто не знает, какой, и будет ли там место для любого из них, и не лжет ли древнее пророчество) можно только так, держась к ней как можно ближе. Отказавшись, он бы до сих пор сидел в затопленном Изенгарде (проклятые энты, они еще об этом пожалеют, когда будут гореть в его заново отстроенных печах), не имея возможности сделать вообще ничего. А сейчас прекрасная Владычица Лотлориэна в очередной раз поспешила списать его со счетов, эта ошибка стоила победы многим гораздо более могущественным, чем зазнавшаяся ученица Мелиан. Галадриэль заигралась в вершительницу судеб Арды… или борьба против Тьмы ее же оружием превратила ее в нечто еще более страшное. Помочь ей отправить назад в Пустоту настоящего отца Силмэриэль он очень даже не против, там ему самое место на веки вечные, но желать разрушения мира в здравом уме нельзя, он лучше смирится с владычеством Моргота. Но только в самом крайнем случае, как с чуть меньшим из двух зол. — Ты принес, что обещал, Саруман… Курумо? — Не дожидаясь ненужного ей ответа, вновь ставшая серьезной Галадриэль протянула руку, требовательно и нетерпеливо подергивая пальцами. Лишь еле заметная тень насмешки осталась на дне чистых, как море Запада, голубых глаз. — Да, подожди… — маг махнул рукой, неприязненно хмурясь и осторожно поднял Силмэриэль, постаравшись удобнее устроить ее голову на своем плече. Девушка слабо застонала, чуть наморщив нос, когда поднявшееся над конической позолоченной вершиной храма солнца осветило ее лицо, подчеркнув откровенно нездоровую синеватую бледность. — Ей нужно выпить воды, или вина… и мне тоже. Саруман уверенно, как ещё недавно поднимался по лестнице Ортханка, только с несвойственной ему прежде легкостью преодолел ступени крыльца храма и вошел в дверь, предупредительно распахнутую низко поклонившимся мальчиком в черном одеянии служителя. Скептически поджавшая губы Владычица и погрузившийся в глубокие и, судя по ставшим резче складкам между бровей, тяжелые раздумья Гэндальф последовали за ним. — Тебе отлично удалось войти в доверие адептов темного культа, и на удивление быстро. Ты просто создан для этой роли, Курумо. — Эльфийка поставила опустевший кубок на стол, брезгливо поморщившись. — Не больше чем ты, Галадриэль, — не повел бровью Саруман, продолжая с видимым удовольствием смаковать разбавленное кислое вино из простого костяного кубка. — Слухи о моем красноречии не пустой звук, как видишь. Словно вдруг смирившись, что тянуть время и пытаться подлечить мелкой местью больное самолюбие бессмысленно и не приносит желанного облегчения, Саруман нащупал в кармане и хмуро протянул по-хозяйски подставившей открытую ладонь Галадриэль пузырёк с эликсиром. — Иначе ты действительно убила бы ее? — с ноткой недоверия в голосе спросил маг, наливая еще вина. — Это необратимо исказит твою душу Галадриэль, обратив во зло. Благословенный Валинор не примет пролившую невинную кровь, и заново сотворенный чистый мир тоже. Что если у тебя ничего не выйдет — он не станет делать то, чего ты ожидаешь… и все же страшишься в глубине души, как и мы? — Значит, такова воля Эру. — Галадриэль на миг стала совершенно серьезной, с оттенком печальной мудрости, как в давно забытые благословенные времена. — И то, что произойдет тогда, тоже прекрасно. Саруман приподнял голову по-прежнему неподвижно лежащей на каменной скамье воспитанницы, поднося к губам наполненный разбавленным вином кубок. Ресницы девушки чуть дрогнули в ответ на произнесенное шепотом заклинание и напиток потек в горло, возвращая на пугающе бледные щеки слабую тень румянца. Губы невозмутимо наблюдавшей за ними эльфийки еле заметно поджались и изогнулись в тут же погасшую вымучено ироничную усмешку. — Не трать зря время, Саруман. Делай, что задумал, и поторопись, — будничным тоном, словно заговорив для приличия о погоде или ином подходящем для светской беседы никому не интересном пустяке произнесла Галадриэль. — Ты не можешь знать, что я задумал, Галадриэль. — Глаза не сумевшего скрыть откровенного замешательства Сарумана раздраженно вспыхнули, а опустевший кубок неприятно хрустнул в сжавшихся пальцах. — Это неважно, хотя и нетрудно догадаться… — невозмутимо ответила Владычица, казалось, не обращая ни малейшего внимания на с трудом сдерживаемое бешенство мага. — Главное — что случится в итоге. — Ты не слишком много глядишься в свое проклятое Зеркало, Галадриэль? Вдруг оно тоже… способно свести с ума, если не знать меры, как Палантир? Хотя Владычица не обратила почти никакого внимания на колкость, лишь слегка передернула плечом и, повинуясь невысказанному пожеланию, вышла вслед за Гэндальфом, Саруману стало заметно легче — яркий, как свежий след ожога, гневный румянец сменился почти естественным и судорожно сжимающие ни в чем не повинный кубок пальцы ослабили хватку. Нельзя поддаваться эмоциям, когда так многое зависит от воли обращенного в свою пользу случая… но как же невыносимо, о Эру! Делай, что задумал, и поторопись… В этом лотлориэнская ведьма (ничего, ее золотым мэллорнам недолго осталось расти в Средиземье) всецело права. Она спокойно и без тени сомнения оставила его наедине с Силмэриэль… и тоже не ошиблась. Чувствуя вновь готовое неудержимо вскипеть опасное и ненужное раздражение, маг глубоко вздохнул, на пару мгновений прикрыв глаза — успокоившие бурю картинки очень не понравились бы Галадриэль, но насильственно копаться в его сознании она все же пока не могла. — Папа! Услышать привычное и долгое время лишь раздражавшее обращение оказалось неизмеримо приятнее, чем речи Галадриэль, а на Гэндальфа после поражения в Ортханке даже смотреть не хотелось. Приятно, что специально мстить святоше в сером плаще — и за осаду Изенгарда проклятыми ходячими деревяшками тоже — не придется, все получится само. Если не попадет под горячую руку Морготу — уберется навсегда в Валинор. Затуманенный остаточным действием эликсиров — поборники света накачали ее ими не задумываясь о последствиях — вполне осмысленный взгляд отчаянно желал зацепиться за что-то знакомое и безопасное, осветившись откровенной радостью при виде него. Все оказалось не так плохо — приводить Силмэриэль в чувство новой порцией зелья не пришлось, она даже попыталась встать, опираясь на стену. — О! Ты… — Она широко открыла глаза, скользнув ладонью по гладкой, как у смазливых роханских конников, щеке и не тронутым сединой черным прядям. Горести на мгновение отступили перед промелькнувшим слабой улыбкой по потрескавшимся губам детским удивлением. — Ты уже знаешь, кто твой папа, — не удержался Саруман, преувеличено сладко улыбаясь. — Прости! — поспешил сочувственно добавить он, ласково обнимая снова опасно побледневшую приемную дочь, — не хотел тебя огорчать. Можешь называть меня, как тебе нравится… в этом даже что-то есть. — Папа! — всхлипнула Силмэриэль, прижимаясь к груди успокаивающе нежно поглаживающего ее по волосам волшебника. — Забери меня отсюда… в Изенгард. — Да, — серьезно пообещал Саруман, помогая ей удержаться на еще плохо слушающихся ногах. — Но не сейчас. Присядь, осторожнее… — Он помрачнел, до боли стиснув в ладони пробку от флакона. — Выпей, это поможет. Силмэриэль охотно отпила из кубка, не спрашивая, что названный папочка добавил в вино. — Тебе придется пока остаться здесь, с ними. Ненадолго, пока я не вернусь. — Саруман поцеловал ее в лоб, аккуратно убрав назад спутавшиеся волосы. — Они совсем не такие светлые, как им кажется… ты сама уже поняла, — маг коснулся забинтованного пальца, — хотя до твоего настоящего отца им далеко. — Он остановился, заглядывая в наполнившиеся слезами глаза… благодаря эликсиру или усталости исчерпавшей многодневный лимит страданий души реакция воспитанницы оказалась не такой бурной, как он опасался. Словно она признала в глубине души справедливость его слов… или скоро признает. — Ты только не спорь с Артанис… Галадриэль, у тебя нет сил противостоять ей, и она может… — Саруман мягко разжал неосознанно ухватившиеся за рукав пальцы, на миг задержав руку девушки в своей. — Ведьма скоро отправится туда, где ей самое место — в Чертоги Мандоса, или хотя бы в Валинор, вот увидишь. А твой отец — назад, в Пустоту. — Нет! Он не… Саруман крепче сжал ладонь Силмэриэль и притянул ее ближе к себе, чтобы не дать возмущенно отстраниться, но она лишь спрятала лицо у него на груди, ища поддержки и утешения. — Он да, Силмэриэль. И не может стать другим, как бы тебе ни хотелось. Он хуже и страшнее Саурона, — маг сочувственно вздохнул, прижимая воспитанницу к себе, — потому что хочет не властвовать над миром, и даже не осквернить его, а уничтожить, разрушить до основания. Не станет ни Мглистых гор, ни облаков, ни дубов с белками, ни Изенгарда. Ибо он не чувствует к творениям Эру ничего, кроме ненависти. Я же рассказывал тебе о Морготе, и ты прекрасно помнишь, посмотри еще… — Не надо па… Курумо, — Силмэриэль оттолкнула легшую на лоб руку, безуспешно стараясь вдохнуть побольше воздуха — нос распух и покраснел от слез, как в далеком детстве. — Я помню, но он же мог… измениться, хотя бы немного. Он не… не ненавидит меня и… — Я заметил. — Саруман неприязненно скривил губы. — Жаль разрушать твои иллюзии огорчительной правдой. Ты не творение Эру, а скорее уж его. Новизна и острота ощущений в человеческом теле может… временно закружить голову, но пресыщение и жажда большего неизбежно наступят… уже вот-вот. Ты повторишь судьбу всех его врагов, если пойдешь против него — с тобой не будет иначе. И узнаешь цену того, что кажется тебе любовью. Саруман замолчал, прислушиваясь к чему-то доступному лишь ему… продолжать затянувшийся разговор уже не было возможности, и необходимости тоже. — Но этого не произойдет, не плачь… выпей еще немного. Судьба все расставит по своим местам, время поможет понять истину и исцелит боль. — Маг помог воспитаннице сесть на скамейку, вновь положив руку на лоб. — Изенгард теперь больше понравится тебе — там нет больше дыма, скоро вырастут твои розы и дубы с белочками — энты разрушили мои мастерские. — Саруман поджал губы, беззлобно усмехнувшись, не стихающая досада от крайне огорчительного происшествия смешалась с невольным умилением от ее по-детски радостной улыбки. — Знал, что не найду у тебя сочувствия. Я построю другие… в горах, с моими новыми фильтрами, дым не будет портить вид с площадки, не бойся. — Ты уходишь? — Силмэриэль вновь попыталась схватить за руку направившегося к двери волшебника. — Куда? Ты… ты будешь осторожен? — Да! — Саруман мимолетно погладил воспитанницу по щеке, глядя поверх ее головы. — Все скоро закончится, вот увидишь.