Скованные одной цепью

      Сегодня мы провели необычный вечер вместе. Кажется, впервые за все то время, что я здесь живу. Совершенно не могу вспомнить тот момент, когда самая важная часть наших с Эриком непростых отношений, по сути их связующая, канула в небытие.       Музыка была тем, что соединило наши Судьбы. Тем, что позволило Эрику найти луч света во мраке, окружавшем его всю жизнь. Хотя о каком свете я говорю… Я давно уже перестала им быть. Я вижу это в его померкших, ничего не выражающих глазах. И было даже думала, что лишила его последнего, что он имел, — Вдохновения.       Сегодня он показал мне, что это не так, и… Хоть и не говорю этого вслух, в глубине души я счастлива за него. Видеть то, как он вкладывает в игру бушующие в нем словно ураган чувства, невероятно. Как и слышать музыку, диктуемую его сердцем и душой.       Я сидела чуть поодаль от него, наслаждаясь полюбившимся мне не так давно вином, и не могла сделать и вдоха. По телу бежала такая до боли знакомая из далекого прошлого дрожь. Когда-то я замирала так же у неизменного театрального Алтаря, внемля голосу своего Ангела Музыки, отдаваясь его невероятным, неземным мелодиям. Я не ждала, что смогу однажды ощутить это вновь.       И, я знаю, он играл для меня. Играл, потому что я, наконец, готова была слушать. Я долго злилась на него за то, что он позволял мне столько лет верить лжи, источаемой работниками театра, подружками из труппы, за то, что никогда не пытался донести до меня такую важную правду, и за то, что был уверен, что ненависть к нему возникла лишь из-за его устрашающего лица. Какая глупость! Безусловно, я никогда не смогу назвать его красивым, нет. Вряд ли однажды смогу посмотреть на его истинный лик без неприкрытой жалости, но… Я его вовсе не боюсь. Только не сейчас, когда знаю, что его руки чисты, не омыты кровью невинных людей.       В какой-то мере я даже привыкла к нему и эта привычка кажется правильной. Наша история началась очень-очень давно и не могла иметь более верного продолжения. Мое место здесь, пускай и роль моя до сих пор не определена.       О, если бы мы смогли, наконец, обрести понимание друг друга! Если бы только Эрик мог позволить мне ощутить все то, что он таит в себе долгие годы… Чувствовать себя живой — это все, чего я желаю. Не каким-то немыслимым Божеством, а лишь простой, смертной женщиной, имеющей куда более приземленные, людские желания.       Печально улыбнувшись, Кристина откладывает в сторону перо и прикрывает порядком потрепанный дневник. За прошедший месяц она исписала по меньшей мере пару десятков листов. Это помогает. Помогает обдумывать и переоценивать слова и действия единственного человека, оставшегося в ее жизни. Это помогает двигаться медленно, но верно к понимаю между ними и равновесию в их безумной, лишенной всякого рассудка совместной жизни.       По комнате разносится тихий стук и девушка тут же прячет записи под подушку. — Да, Эрик, проходи, — откликается она, устроившись на кровати, скрестив ноги по-турецки. — Я хотел помочь с перевязками, — глухо говорит он и Кристина невольно улыбается этому глупому поводу провести с ней еще немного времени. — Раны, конечно, почти зажили, но чтобы не осталось сильных следов… — Если тебе не сложно, Эрик, — прерывает его Даае и пододвигается к краю постели.       Несмотря на все обиды, все это время он не переставал заботиться о ее ранениях и постоянно читал все новые и новые нотации о том, как глуп и опрометчив был ее поступок, как страшно могло закончиться это для нее. О себе он будто и не вспоминал вовсе и Кристине от этого по-прежнему гадко.       Опустившись возле ее кровати на колени, Эрик протягивает бледные руки к ее перебинтованной несколькими слоями марли шее и бережно развязывает тугой бант, надежно фиксирующий повязку. — Думаю, что в повязке уже нет необходимости, — шепчет мужчина, освобождая раненную шею Кристины. — Должно быть выглядит ужасно, — в тон ему отвечает Даае, прикрывая глаза.       Девушка замечает в его руке аккуратную баночку и облегченно выдыхает — ее раны зажили достаточно, чтобы причиняющая боль кислота сменилась заживляющей мазью.       Она ни разу не видела того, что сотворила с самой собой чуть больше месяца назад. Призрак с первого же дня взял на себя ответственность за лечение этих ужасных ран и не позволял ей навредить себе еще больше. Каждые утро и вечер он с обожженным трепетом обрабатывал ее струпья — процедура была неприятной, несмотря на всю его осторожность. — Ничто не может испортить твоей красоты, — тепло откликается Эрик, с трепетом касаясь широкого струпа на ее будто фарфоровой коже.       Мурашки тотчас волной разбегаются по телу от места его прикосновения и Кристина бессознательно вздрагивает. — Больно? — испуганно спрашивает Эрик, одергивая руку. — Нет, вовсе нет, — девушка мотает головой и машинально облизывает пересохшие в миг губы. — Даже наоборот… Продолжай.       Призрак хмурится, внимательно наблюдая за Кристиной, и, зачерпнув из баночки немного мази, вновь прикасается к шраму. Он аккуратно втирает ее в кожу, скользя вдоль струпа прохладными, влажными пальцами, отчетливо ощущая мелкую дрожь Даае. Когда он ненароком задевает кожу за ухом девушки, с ее губ срывается судорожный выдох и она смущенно отводит глаза, не понимая, почему ее тело реагирует так.       Завороженный ее чуткостью Эрик не может остановиться. Он мягко касается пальцами мочки ее уха, а затем плавно скользит пальцами вдоль ее острой скулы. Он не может отвести от нее глаз. Его вдруг охватывает какая-то невероятная ностальгия по вечеру премьеры «Труимфа Дон Жуана». По ее отчаянным объятиям и страстным, пылающим губам.       О, как хотелось бы ощутить это вновь…       Не помня себя, он пододвигается к ней — Кристина остается неподвижна, только наблюдает из-под полуприкрытых ресниц за его осторожными действиями, жаждая в глубине души вновь ощутить его размеренные прикосновения.       Не встретив сопротивления, Эрик приближается к ее лицу и накрывает ее нежные губы поцелуем. Девушка подается ему навстречу, приоткрывая рот и позволяя его языку сплестись с ее. Выпитый алкоголь будто с новой силой ударяет в ее голову — она бесстыдно прижимается к поджарому телу Призрака, углубляя поцелуй. Пускай потом она будет жалеть об этом…       Сейчас ей необходимо ощутить себя живой. Необходимо ощутить его любовь.       Разум Призрака стремительно плавится от ее ненасытных поцелуев, движений единственно желанных рук по его распаленной коже, томного взгляда с расширенными, бездонными зрачками.       Опьяненная страстью и вином Кристина обнимает ногами его бедра, окончательно сокращая оставшееся между ними ничтожное расстояние. Когда она вновь припадает к его уже припухшим от поцелуев губам и забирается пальцами под тонкую ткань рубашки, тело Эрика будто бьет разрядом и он резко перехватывает ее руки, отстраняя их от своего исполосованного шрамами торса. — Хватит, — обращается Призрак к Даае севшим от накрывшего его возбуждения голосом — Мы зашли слишком далеко. Я не знаю, чего ты добиваешься, Кристина, но… Я не могу позволить, чтобы ты потом жалела об этом и вновь ненавидела меня, как прежде.       Он резко поднимается на ноги и тут же пошатывается от боли в не успевшем зажить бедре. Девушка обхватывает его напряженную ладонь, не позволяя ненароком упасть, но Эрик тотчас выдергивает ее словно ошпаренный и, рвано выдохнув, торопливо покидает спальню.       Растерянная Кристина вздрагивает, когда по подземелью разносится эхо от захлопнутой чересчур сильно двери. Она ощущает как по ее щекам сползают теплые дорожки слез и тихонько всхлипывает, поднимаясь с кровати. Сегодня ей придется самой позаботиться о себе.       Обхватив подрагивающими пальцами баночку с мазью, она неуверенно подходит к расписному зеркалу. Широкий шрам на собственной шее она замечает издалека и разочаровано качает головой. — Еще бы лицо себе изрезала, — зло шипит на собственное отражение Даае.       Она окунает пальцы в мазь и вновь подносит к шее, смазывая еще на раз уродливый шрам. Неосознанно она в точности повторяет движения Эрика и прикрывает влажные от застоявшихся слез глаза. Печальное осознание того, что ей хочется вновь ощутить прикосновения этого чуткого мужчины, больно укалывает в самое сердце. Поджав обласканные им губы, она отступает к постели и плавно отпускается на нее.       Он впервые позволил ей почувствовать свою всеобъемлющую, сметающую все на своем пути любовь. Ту любовь, о которой он так много говорил, задыхаясь от собственных слез и моля ее о взаимности. Моля хотя бы о капельке тепла.       Теперь же он показал ей каково это. Показал и тотчас оборвал эту едва уловимую нить осознания, которую так давно жаждала обрести Кристина.       Однако она понимает страхи Эрика. Понимает, ведь именно она посеяла их в его истерзанной и такой ранимой душе. Горло сводит едва ли не до рвотного позыва и она содрогается на простынях, крепко обнимая себя руками. Обнимая и представляя, что рядом Он.       Сегодня она берет с самой себя клятвенное обещание: освободить Эрика от этого потаенного страха, а значит... Значит научиться его любить.