Путь в Валинор

Возвращаться к повелителю после такого сокрушительного поражения было сущим самоубийством. Гортхаур это прекрасно понимал, когда с разорванным горлом летел в облике летучей мыши, и теперь, когда до покоев Мелькора осталось всего несколько шагов, ощущал дрожь предчувствия. Но поступи он иначе, его участь стала бы еще более плачевной. Предателей Моргот не щадил. Саурону было достаточно того, что его ненавидят и желают уничтожить все светлые, меньше всего ему бы хотелось, чтобы самый могущественный из валар причислил его к числу своих врагов. Уж лучше вытерпеть жестокое наказание, чем провести вечность в бегах, скрываясь ото всех. Да и покидать Владыку совсем не хотелось. Хотя Саурон легко мог представить, как ужасен будет гнев Мелькора, покинуть любимого учителя и наставника было выше его сил… Майа тяжело распахнул двери его покоев и шагнул внутрь. Боясь посмотреть в глаза хозяину, он смиренно опустил взгляд в пол. — Повелитель, должно быть Вам уже известно, я не смог отстоять Тол-ин-Гаурхот. Прошу меня простить, это полностью моя вина. Гортхаур склонился еще ниже и внутренне сжался. Моргот, конечно, уже знал все. Его гнев из-за потери сильмариля был сокрушительным, он сбивал с ног, он пронизывал всю его резиденцию, он останавливал на подступах любого, кто хотел бы войти... Кроме Саурона. Потому что его, возможно, ждала участь ещё более страшная, чем простая смерть. Конечно, он понимал, что толика его вины в случившемся тоже есть — ведь недаром девчонка Лутиэн усыпила его... А Саурон так и не смог победить Хуана. Он раз за разом осматривал корону с отсутствующим центральным Сильмарилем и чувствовал, как злоба захлестывала его. На секунду темному вала на ум пришла быстрая как молния мысль: что, если Саурон допустил кражу намеренно? Он знал о внимании господина и повелителя к этой полумайа и мог просто приревновать... И Моргот бы даже понял его, если бы не случившаяся потом катастрофа. Так что он вовсе не собирался спускать ему это. Но и убивать в приступе гнева... Это было рискованно, тем более, что он знал свою разрушительную стихию. — Ты!.. Он замахнулся на него своим огромным молотом. Саурон стоял, низко опустив голову. Мощь вала была такова, что сокрушала и без него, и майа дрожал, как лист на ветру. Гнев Моргота, похожий на огненный бич, вырвался, материализованный его злостью, и опустился на него, разрушая хрупкое физическое тело майа, сжигая его дотла. Но фэар оставалось живо и ждало перерождения — и Моргот предоставил ему вселиться в тело простого пленника-нолдо. Пока он был без памяти, вала оттащил его в темницу и бросил на каменный холодный пол, после чего с шумом захлопнул решетку. Теперь, когда пленник опомнится, с ним можно будет сыграть в весьма забавную игру. Он оставит его надолго, а когда спустится вновь, сделает вид, что не отличает от обычного жалкого эльда. А уж в том, что Саурон в ближайшие сотни лет не сможет восстановить все силы, оставаясь в теле квенди, он был уверен: не зря он высосал из него все силы, какие мог.

***

Когда Саурон пришел в себя и открыл глаза, то ничуть не удивился, увидев, что находится в камере. На удивление боли он почти не чувствовал, только сильную слабость. Майа чуть приподнялся и прикоснулся к своему горлу, совсем недавно оно было разорвано Хуаном в клочья, но теперь кожа была совсем гладкой, не осталось даже шрама. Он недоуменно нахмурил брови и начал осматривать свое тело, пытаясь узнать, что стало с остальными ранами, что он получил в битве. В камеру едва-едва проникал свет от факела в коридоре, но этого было достаточно, чтобы увидеть, что пряди, упавшие на лицо, теперь черные. Совершенно ничего не понимая, Саурон перекинул все волосы на плечо, чтобы рассмотреть получше. В длинной черной косе не было ни одного рыжего волоса. Начиная нервничать, майа задрал рубашку и быстро окинул себя взглядом. Тело было не его, слишком худое и угловатое с торчащими ребрами. Саурон подскочил на ноги и заметался по камере, пытаясь что-то придумать. Он резко остановился и сделал пасс рукой, желая изменить цвет волос. Майа похолодел от ужаса, поняв, что произошло. Гортхаур не чувствовал и капли магии в своем теле. Он попробовал щелчком пальцев зажечь огонь, но не появилось даже искр. Саурон забился в угол, дрожа всем телом. Теперь он был абсолютно беззащитен. Быть запертым в чужом теле в камере. Участь хуже сложно представить. Майа обхватил себя руками, ему резко стало холодно. У него не было теперь даже надежды на прощение повелителя. Теперь в его жизни ничего не менялось. Никчемный и слабый, он был противен сам себе. Неясно было, стало ли это тело наказанием, что избрал для него Мелькор, или, напротив, последним пристанищем, которое его сущность обрела после казни, вселившись в тело ближайшего мертвого нолдо. Но верней всего было второе, и Саурон не хотел обольщаться тем, что его однажды простят и выпустят... не хотел, а всё-таки очень верил. День проходил за днём, месяц за месяцем, отвратительные морды посещавших его изредка орков, которые подсовывали ему под низ решётки миску с похлебкой, и те казались разнообразием и интересным событием. Шумели гарнизоны орков под стенами башни, где его держали, небо изредка окрашивалось в цвет пламени, освещаемое огнём, что изрыгал огромный дракон, сонмы тварей поменьше стаями вились, кормясь с рук вала Мелькора, а Саурон мог лишь гадать, что происходит и изменится ли однажды. Его подержались отдельно, затем взводный отряда орков, охранявших этот ярус, решил, что так много времени и внимания тратить на отдельного пленника не стоит, и его перевели в общую камеру, где сидело ещё с дюжину нолдор. Саурон чувствовал себя среди них чужим и сильно боялся выдать себя неосторожным высказыванием. Он понимал, что ни тюремщикам, ни их пленникам ему, ослабевшему, противопоставить нечего. Большую часть времени он сидел, забившись в угол и лишь изредка поднимаясь, чтоб дойти до отхожего места или поглядеть в окно на бескрайнюю чёрную равнину и внутренний двор, обнесённый высокой зубчатой стеной. Он не знал, что его повелитель наблюдает изредка, испытывая в эти минуты смутное удовлетворение и интерес, и даже желание спуститься к нему, но выжидает, чтобы момент новой встречи стал ещё памятнее для провинившегося наместника. Главный из эльфов обращал внимание на державшегося особняком пленника и, видимо, считал, что тот после пыток повредился рассудком, ведь Саурон молчал почти все время. Другие пленники из жалости приносили ему еды и питья, когда он не вставал сам, желая поскорее избавиться от гнёта этого тела и умереть. Но этого не происходило. Иногда очередной эльф исчезал — его уводили. Иногда за этим следовали допросы и пытки, иногда просто бросали на растерзание волколакам или подрастающим дракончикам, натаскивая их. Ходили среди заключённых слухи, что сам Гортхаур проводит над нолдор ужасающие эксперименты, искажая их сущность, и Саурон ничего не мог возразить на это, хотя хотел рассмеяться. Они ведь не знали, кто сидит с ними в одной камере, а узнали бы — не проверили. Но однажды пришёл и его черёд. Здоровенный орк выволок его за шкирку, протащив вверх по ступеням в малый зал. Ослабевшие ноги не гнулись, и Саурон упал на пол. Мелькор смотрел на него сверху вниз, и губы его кривились в жестокой усмешке. Ничего в этом нолдо не напоминало его бывшего вассала в блеске и сиянии его славы — но он помнил. И предвкушал славное развлечение. Мелькор едва успел спрятать широкий оскал улыбки, чтобы не выдать себя. — Назови себя, эльф, — он постарался, чтобы голос его звучал равнодушно. — Я не эльф. Голосок казался тихим и испуганным. — Да? А кто? Смертный с уродливыми ушами? — Господин мой... — Саурон в отчаянии протянул к нему руки. Моргот слез с трона, будто нехотя, и лениво обошёл тощего полулежавшего на полу нолдо. — А, — голос его обрёл насмешливую интонацию, — решил одуматься и присягнуть мне на верность? Поздно! Я не нуждаюсь в слугах-нолдор! — рявкнул он. — Но я не... — Ты умом повредился, эльф. Должно быть, мои прислужники тебя слишком много избивали. Посмотри на себя! Мелькор ухватил его зашиворот (хлипкая ветхая рубашка порвалась, сползая с плеча) и подтащил к тусклому зеркалу в углу зала, из которого на них взглянули высокий статный вала в короне, все ещё ослепительно сиявшей двумя сильмарилями, и в тени у его ног — худой скорчившийся эльф, черноволосый, остроухий, с тёмными запавшими глазами и скулами, под которыми залегли тени. — Видишь себя? Скажи, что от тебя за польза? Да ты же даже полы тут затирать не годишься — того и гляди подохнешь. — Мелькор задумчиво нагнулся к нему, будто бы изучая это замученное миловидное личико. — Хотя... ты первый из вашего глупого племени, кто согласился отступиться и признал меня господином. Он сунул ему свою руку в железной перчатке, давая поцеловать. Пленник припал к ней сухими тонкими губами. Мелькор похлопал его по острому торчавшему плечу — даже слишком осторожно (надеясь, что Майрон не догадается) и сказал: — Клянёшься в верности мне? Хорошо. Будешь делать, что скажут. По приказу Моргота, Саурона отвели в общую спальню для слуг. У него выдалось немного свободного времени, и он потратил его на то, чтобы привести в порядок свое новое тело. Ему дали простые черные одежды, как и у всех слуг. Майа был рад и этому, ходить в тряпье надоело очень быстро. Ему не хотелось кроме всего прочего раздражать хозяина еще и своим неприглядным видом. Гортхаур уже догадался, что Владыка решил наказать его таким образом. Ну не мог мудрейший из валар не узнать своего ученика в другом теле, пусть у того совсем не осталось сил. Их связь была намного крепче, чем между другими валар и майар. Да и не нужен был ему нолдо. Сам Гортхаур, будь он на месте Владыки, ни за что не принял бы на службу такое жалкое едва живое существо. Вывод напрашивался только один — Повелитель таким образом решил наказать своего наместника за поражение и затеял какую-то игру. Что ж, майа был готов ему подыграть, он был готов на что угодно, лишь бы заслужить прощение. Саурон убрал в аккуратный пучок свои черные волосы и погляделся в небольшое зеркало, что висело на стене в купальне. Теперь он выглядел более-менее сносно. Конечно, жизнь слуг была очень тяжелой, но она ни в какое сравнение не шла с жизнью пленников. Пусть приходилось много работать, но зато есть давали не помои, а нормальную еду, хотя и не в том количестве, в котором хотелось бы. Поев и выспавшись, он уже не выглядел так отвратительно, как прежде. Уже через неделю за старания и прилежный труд ему была предоставлена честь прислуживать Владыке. Саурон подготовился самым тщательным образом. Он искупался, надел чистую одежду и утром встал пораньше, чтобы успеть убрать волосы в сложную прическу. Когда пришло время, майа с подносами в руках вошел в покои Владыки. Моргот стоял к нему спиной и задумчиво смотрел в окно. Он даже не обратил внимания на то, что вошел слуга. Саурон быстро подготовил стол к завтраку, расставил тарелки и покинул покои. В следующий раз ему поручили накрыть стол к ужину. Теперь незамеченным он не остался. Владыка внимательно следил за каждым его движением. Стараясь не смотреть на него, майа занялся своим делом, безупречно расставляя тарелки и приборы. Закончив, он низко поклонился. — Как тебя зовут, нолдо? — откинув его взором с ног до головы, спросил вала. — Мелиендил, мой господин, — солгал майа, не поднимая головы. — И что же заставило гордого нолдо служить мне, а? Саурон хранил молчание, выбирая ответ получше, и хотя промедление было коротким, Мелькор сам продолжил: — Ты слишком гордый, чтобы отвечать? Слуге это не пристало. Он подошел к нему сзади, обходя совсем близко, но все-таки не касаясь — просто давал прочувствовать свою злость, так и вибрировавшую в воздухе, и ощутить свою холодную темную тень, что пала на лицо слуги. — Может быть, тебе тут скучно? Может, мне подобрать тебе пару, а? И едва Саурон успел возразить, Мелькор махнул рукой командиру орков, крупному и тяжелому. — Шарг, пойди сюда. Хочешь, подарю тебе этого недотрогу? Орк довольно оскалился и подошел, Саурон сжался. чувствуя, как тот облапил его и прижал к себе, хрипло профыркав на ухо что-то на темном наречии — кажется, пару грубых комплиментов его скромным темным одеждам и сложной аккуратной прическе. Мелькор отошел от их пары, устроившись на троне и надеясь на славное представление — и впрямь, нолдо вскрикнул жалобно, вырвался, бросившись к подножию трона и умоляя: — Прошу вас, только не это! Что я сделал, мой господин? "Ну, мы оба прекрасно знаем, что ты не сделал — не сберег Тол-ин-Гаурхот. Из-за тебя я лишился сильмариля". Бешенство возвращалось к нему, и аккомпанемент жалобных эльфийских воплей подходил к его настроению как нельзя лучше. Шарг, вожак орков, задирал на бедном эльфе подол длинной одежды, шершавой ладонью гладя худые бедра и раздвигая их. Эльф возмущенно выкрикивал что-то, сжимался, но тот все равно легко подхватил его, забросив ноги себе на плечи и разведя их. Его член уперся ему между ягодиц. Эльф изгибался, вскрикивал от неприкрытой боли, по внутренней стороне бедер текла кровь, но сделать он ничего не мог, хотя пару раз выкрикнул слова проклятий, что явно не полагалось знать обычным эльфам. Впрочем, никакого действия они не возымели. Семя орка пополам с темной кровью стекало из его растянутого ануса, а сам эльф, когда орк отбросил его на пол, устав держать, скорчился и жалобно всхлипывал, утирая слезы. Орк хотел утащить его с собой, но Моргот сделал упреждающий жест рукой и велел оставить тут. — Ах, какие вы, эльфы, нежные существа. Ты ведь теперь, пожалуй, умрешь от этого с горя? Его лицо приблизилось к лицу эльфа. Тонкие темные губы растянулись в злой усмешке, иссиня-черные волосы упали на лицо. Саурон вытер слезы, оправил одежды и подобрал под себя ноги, аккуратнее усевшись на полу, все еще не решаясь встать. — Я понимаю, что заслужил наказание, господин, и я не в праве оспаривать Ваши решения, — покорно ответил майа, подняв взор. Тело нещадно ломило, а ощущение вытекающей из ануса спермы было просто отвратительным. Гортхаур ни чем не показал, как плохо ему сейчас. — Я ни на что не променял бы службу Вам, могу я вернуться к своей работе? Ему не хотелось выглядеть жалким в глазах Владыки, но ничтожный, только что переживший изнасилование эльф если и мог вызвать какие-то чувства, то только жалость. Майа хотел показать Мелькору, что даже теперь, когда он заперт в этом слабом теле, он все еще остается сильным, и все еще достоин зваться лучшим учеником. Но сейчас он меньше всего походил на того, кем являлся на самом деле. — Пошел вон! — рявкнул на него Моргот и швырнул эльфа в сторону двери. Саурон быстро поклонился и поспешил уйти. Привести себя в порядок ему не позволили, загрузив работой до самого вечера. Попав наконец в купальню, он дождался, когда помоются другие слуги и только потом начал мыться сам. На глазах снова появились слезы. Семя засохло и теперь отмывалось с трудом. Как же в этот момент он ненавидел этого тупого орка! Саурон за день успел проклясть его не меньше сотни раз. Он пообещал себе, что когда появится возможность, сам лично выпотрошит его. Или нет, он будет экспериментировать над ним до тех пор, пока тот не превратится в неведому зверушку, на которую без слез не взглянешь. А вот потом уже выпотрошит. Удовлетворенно хмыкнув, он начал вытираться полотенцем. Злость и мысли о мести поддерживали его. Но все же майа чувствовал обиду. Жгучую обиду на Владыку. Как он мог отдать своего ученика на растерзание орку?! Саурон так много сделал для него, служил столько лет, и теперь за первую оплошность он так наказан! И ведь вала злится не из-за утраты Тол-ин-Гаурхот, а из-за того, что утерян сильмариль. Майа не выдержал и все же заплакал. Он был не виноват в том, что Моргот поддался чарам той девки и уснул, он был не виноват в том, что Владыка лишился сильмариля! Неужели сильмариль дороже, чем он? Эти блестящие стекляшки принесли хозяину столько бед, но виноват во всем только он, Саурон. Одно единственное поражение, и все предыдущие его заслуги и победы забыты. Гортхаур зло вытер слезы и начал натягивать на себя одежду. Он улегся на жесткую постель и, отвернувшись лицом к стене, обнял себя руками за плечи. Больше к Владыке его не отправляли. Едва разорванный анус более менее зажил, майа по вечерам начал осторожно себя растягивать и подготавливать, чтобы следующее подобное наказание не было таким болезненным. А он был уверен, что одним наказанием не отделается.