***
— Ты пропустил ужин! Ну что за безответственность! — ворчала Гермиона, суетясь вокруг Гарри. — Весь продрог, боже. Где тебя только носило?! Она колдовала вокруг него согревающие заклинания, предотвращающие простуду. Гарри сидел на диване в гостиной Гриффиндора, укутанный пледом в кокон до самого носа. Рядом развалился Рон, теребящий фольгу, в которую был завёрнут ужин для Гарри. Джинни залезла на подлокотник, поближе к Гарри и сочувственно смотрела на него. — Кошмар. Просто кошмар! — не унималась Гермиона. — Гарри, что у тебя случилось? Мы твои друзья, ты всегда можешь рассказать! — Это он на тренировке так, — сказала Джинни. — Это всё из-за Роббинс, да? Вот же ж паршивка. — Ой, вот только не надо меня сюда приплетать, Уизли! — закатила глаза та, расположившись в кресле с книгой. — Он взрослый мужик, ему девятнадцать лет. Головой уже бы надо научиться думать. — Гарри, правда, что произошло? Он покачал головой, не открывая глаз. Согревающее было не нужно, кольцо грело его изнутри, но расстраивать Гермиону он не хотел. От такого тепла становилось не по себе. Гарри знал, это тепло кольца принадлежит не ему. — Мы можем просто не обсуждать это? — попросил Гарри. — Но, Гарри, мы — твои друзья... — Гермиона, я вас очень люблю и ценю вашу заботу, но у меня всё правда хорошо. Мне захотелось полетать, вот я и полетал немного. У меня не было аппетита, поэтому я не пошёл на ужин. Не беспокойтесь обо мне, пожалуйста. Он даже сымитировал почти правдоподобную улыбку. Джинни положила голову ему на плечо, обняв. — Всё будет хорошо, Гарри, — пообещала девушка, закрывшись носом в плед. Гарри поцеловал её в макушку, чувствуя запах цветочного шампуня. Она пахнет совсем не так. — Спасибо, Джин. Гарри засиделся в гостиной допоздна. В комнате оставалось всего лишь несколько студентов, клевавших носом над уроками. Он читал книгу, которую позаимствовал у Гермионы. Благодаря Малфою он полюбил читать. Перемещаясь взглядом по строчкам, он представлял вместо красивых героев образ Малфоя. Любой рассказ, любая поэма — везде он искал персонажей, хотя бы отдалённо напоминающих его. Он был его Ромео, его Дорианом Греем, его Маленьким Принцем. Гарри терялся среди печатных букв и строк, среди аромата старого пергамента. — Гарри, — рядом с ним на диван кто-то опустился. Гермиона уже переоделась в пижаму. Она поджала ноги и стянула часть пледа с друга на себя. — Привет, — улыбнулся Гарри. — Ты знаешь, я никому не скажу. Я спрашиваю не потому, что хочу утолить своё любопытство, и не потому, что хочу растрепать всем. Я спрашиваю потому, что переживаю за тебя. Потому, что тебе станет легче, если ты выговоришься кому-то. Я тебя знаю восемь лет, и мы прошли с тобой через многое. Ты можешь мне доверять, Гарри, — она серьезно смотрит ему в глаза. — Вы с Роном — всё, что у меня осталось. Рон отдаляется, не делай этого и ты. — Я не отдаляюсь, я... — Гарри понял, что врёт. Когда в последний раз он рассказывал ей о своих переживаниях и чувствах? Когда в последний раз они вот так сидели рядом, и никто бы им не мешал при этом? — Мне действительно сложно. — И мне, Гарри. И мне, — говорит Гермиона. — Зачем ты начал снова встречаться с Джинни? Ты не любишь её. Ты только даёшь ей ложную надежду. Гарри изучает её лицо, а потом вдруг откладывает книгу в сторону, поднимая ладонь перед подругой. — Помнишь его? — спрашивает он, показывая серебристое кольцо на пальце. — Я его ношу. Всё ещё. — Да, я заметила. Это странно, но я решила не спрашивать. Потому что я всё равно ничего не понимаю, что у тебя происходит. — Малфой так и не потребовал его вернуть. Я не рассказывал тебе, как именно он мне его отдал. Это был вроде как подарок на Рождество. — Рождество? Вы праздновали его? Вместе с Волан-де-Мортом?! — она прикрыла рот руками, боясь привлечь лишнее внимание. — Нет, конечно, нет, — засмеялся Гарри. — Мы проводили все вечера вместе. Я и Малфой. Это было как-то... Особенно. Мы не дрались, не ссорились. Просто говорили. И на Рождество он тоже пришёл ко мне, — он остановился, вспоминая тот вечер. Гермиона так и осталась с приоткрытым от удивления ртом и широко открытыми карими глазами, что выглядело умилительно. — Я подумал, всё будет по-другому. Мы сблизились. Сильно, — заключил Гарри. — Насколько сильно? — Насколько возможно. — Вы... Подружились? — Нет, Гермиона, — он усмехнулся. — Я... Я, кажется... Влюбился. В первый раз он произнёс вслух это. В первый раз он озвучил это в своих мыслях. В первый раз он признал это. Он, чёрт возьми, влюблён в Малфоя. Он искал слово, которое бы подходило под то чувство, которое он испытывает к нему. И, как ни странно, «влюблён» подходило идеально. — В Малфоя? — ещё раз уточнила Гермиона, приподняв бровь. Её вид говорил о том, что Гарри явно сошёл с ума. — В Малфоя. — Так, я... — она сделала глубокий вдох. — Ладно. Расскажи то, что можешь. Он тоже... Он влюблён в тебя? — Нет, — с уверенностью отрезал Гарри. — Абсолютно точно. Он не хочет меня видеть. Он сделал больно мне слишком много раз для того, кто мог бы любить меня. — Ты уверен? Ты, вроде как, говорил, что вы были достаточно близки. — Это была лишь насмешка с его стороны. Это Малфой, Гермиона. Он и не такой изощренный способ унижения найдёт. — О, Гарри... — она обняла его. Легче Гарри от разговора точно не стало. Вместо этого перед тем, как заснуть, его мучила собственная вылетевшая так просто фраза «я влюблён». Это понятие всегда воспринималось как нечто приятное, воздушное и умопомрачительное. Когда он был влюблён в Чжоу и Джинни, то буквально летал от счастья. Ему отвечали взаимностью, всё было легко, всё было правильно. И Гарри даже не думал, что влюблённость может не только окрылять, но и делать так больно, словно глубоко в живот всаживают острый нож, раздирая внутренние органы. Такая влюблённость не приносила счастья, от такой влюблённости хотелось блевать, спасаясь от удушья. Такая влюблённость не была светлой, она была грязной, тяжёлой, от неё хотелось избавиться, а не хранить при себе как можно дольше. С признанием чувств, которые Гарри испытывал к Малфою, пришли злость и раздражение, что шло вразрез с чистым образом любви, что описывают на картинах маслом, что трепещет в глазах древнегреческих нимф, что окутывает мягкие изгибы тела прекрасных богинь. Гарри ненавидел свою влюблённость, и от этого ему становилось дико. Сводилось всё к одному: Гарри отпускал себя, позволяя представлять фальшивые руки, обнимающие его со спины, прижимающие к себе. Он разрешал мозгу придумывать несуществующего человека, который был точной копией Малфоя. Только этот Малфой любил его, покрывал кожу плеч волнующими поцелуями, озвучивая нереальные обещания.30 глава. Чувство
1 июня 2020 г. в 15:16
Быть с Джинни было неплохо. Никто не смотрел косо, не было мерзких шепотков вокруг. Она дарила тепло и нежность, честно отдаваясь отношениям целиком и полностью. В её мягких касаниях трепетала любовь и забота. Это должно было сработать, это должно было заставить Гарри воспылать былыми чувствами к ней. Но он не чувствовал почти ничего. Ничего, как если бы он обнимал друзей, Рона или Гермиону. Это было просто приятно. Но потом даже это чувство испарилось. Ему было скучно её обнимать, как будто она — неживой предмет вроде мягкой подушки, которая априори приносит тепло, у которой это входит, можно сказать, в обязанность. Гарри бы и хотел полюбить её, но от одной такой мысли становилось некомфортно, его сдавливало, чуть ли не выворачивало.
Джинни обнимала. Джинни целовала. Джинни касалась. И было это сухо и безвкусно. Сердце ударялось с привычной мерностью, разум не затуманивался, пальцы не дрожали от желания. Она была как данность.
Гарри делал вид, что всё чудесно, что лучше и быть не может, а Малфой — так, временное помутнение в рассудке. Все вокруг без сомнений верили в красивую ложь, описанную героем. Гарри не должен портить идеальную сказку о волшебнике, спасшем мир, и прекрасной даме, которая была рядом с ним, когда он только хочет, которая была от начала и до конца. Он не в праве разрушить прекрасную иллюзию.
Ему верили все: и незнакомые студенты, и близкие друзья. Гермиона и Рон вполне могли бы заметить равнодушный и скучающий взгляд Гарри, когда Джинни появляется в гостиной, когда Джинни обнимает его. Могли бы заметить, что Гарри избегает Джинни, что в нём не прибавилось ни капли счастья с момента возобновления их отношений. Но все были поглощены собственными проблемами и переживаниями.
Гарри, пусть и не так открыто как раньше, пялился на Малфоя и задавался вопросом — зачем тот портит себе жизнь? Он не любит эту чёртову Гринграсс. Она ненавязчиво проходит мимо него, а он продолжает сверлить стену пустым взглядом. Она смотрит на него, но ему это не нужно. Он даже и не замечает этого. Ровно как и не замечает, что на него смотрит Гарри. Зачем Малфой так поступает? Его отец в тюрьме, и, по его словам, скоро покинет этот мир, почему не начать жить по своим правилам? Гарри думалось, у Малфоя и нет никаких правил — он безвольный, как домовик, не умеющий жить иначе. Он заперт в тёмном чулане навязанных с детства убеждений.
Почему Малфой волнует Гарри больше, чем он сам себя? Ведь и Гарри портит себе жизнь, пытаясь поступить правильно и этим испоганивая всё окончательно. Да и что Гарри может сделать? Признаться себе в своих истинных желаниях он не мог и не хотел.
Однажды Джинни поцеловала Гарри прямо в коридоре, не церемонясь, не беспокоясь, что их могут заметить, потому что никто не посмеет сказать им что-то против. Разве что учителя могут вычесть баллы с факультета, что уже никого из семикурсников не заботило. Гарри не сопротивлялся. Не имело значения, где и как. Она целовала, а он разрешал. Она закрыла глаза от удовольствия, а Гарри отвёл взгляд от её лица, открыв рот и позволяя ей делать с собой нечто.
Малфой в любом случае бы как-то узнал, что Гарри воссоединился с Джинни. Это и произошло в тот момент. Он проходил мимо них. На какую-то секунду он остановился, смотря на Гарри своими бездонными дождливыми глазами. И Гарри был готов поспорить, в них блеснула грусть. Он опускает веки, скрывая от себя стройную фигуру человека, вызывающего океан эмоций, возвращаясь всеми силами к неинтересным губам, к бумажной коже, к тому, что было точно правильно. Он вплетает пальцы в рыжие локоны. Фамильное кольцо путается в волосах.
— Ай, что это? — пищит Джинни, отстраняясь. Гарри освобождает ладонь из спутанных волос. — Что это за кольцо? — спрашивает она. — Ты его всегда носишь в последний год.
— Это... Подарок.
— От кого это? — ревниво поинтересовалась Джинни.
— От... Сириуса. Фамильное кольцо.
— Да? А почему ты его раньше не носил?
— Я нашёл его только в прошлом году на Гриммо.
— О, — она сочувственно глядит в его лицо. — Оно красивое.
— Да. Очень.
Быть с Джинни было неплохо, да. Об этом думает Гарри, наблюдая за удаляющимся Малфоем, скрывающимся за поворотом. Совсем неплохо.
То же самое думает Гарри, когда Малфой сидит рядом на Зельях, и когда Малфой пьёт с отвращением ячменный кофе за неимением иного за завтраком, и когда Малфой скучающе смотрит в окно на перемене, и когда Малфой сталкивается с ним взглядом и медленно отворачивается, как будто эта встреча была случайной. А так и было.
Гарри, на самом деле, всё устраивает. Ничего не изменилось, только вот надоедливый Малфой больше не мельтешит перед глазами. Рядом с ним Джинни и друзья. Которые не видят его метаний, которые не замечают его боли. А ему очень хотелось поделиться с кем-то тем, что творилось у него на душе. Но они не поймут его.
В списке новых квиддичных команд Гарри прочитал в графе ловцов имя Малфоя. Это порадовало его, он сам не знал, что в этом такого. Но Малфой сделал что-то, что, возможно, сам хотел. Не то, что требует от него долг. Гарри помнил, с каким восхищением он рассказывал о игре: о матчах, игроках, — как мечтал снова сесть на метлу и полететь, в чём, конечно, не признавался, но не увидеть его горящих, пылких глаз и лёгкую улыбку было невозможно.
После уроков Гарри быстро шёл в гостиную, чтобы успеть захватить форму и метлу перед тренировкой. Они начали разрабатывать тактику игры в первом матче со Слизерином.
Гарри идёт по коридору, нагружённый горой вещей, необходимых для тренировки. Из рук вываливается метла, а за ней падает и волшебная палочка. Гарри наклоняется, чтобы поднять их.
— Поттер! — крикнул кто-то позади таким тоном, о каком Гарри и мечтать забыл. На миг ему показалось, что он вернулся на пару лет назад в прошлое. Он обернулся на голос. Из тени коридора вышел слизеринец.
— Малфой? — не поверил Гарри своим глазам.
— Поттер, ты... — прокатилось по коридору шуршащим эхом. Вид был у него смятенный. Вроде ничего не изменилось, но взгляд взволнованно бегал, а плечи были опущены. — Ты снова с Уизли? — выдавил наконец он, изображая небрежность.
— Почему тебя это волнует? — постарался собраться с мыслями Гарри, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость.
— Меня это не волнует. Однако смешно наблюдать за воссоединением бомжихи и... — вместо обзывательства последовало скомканное: — тебя.
В длинном коридоре никого не было. Они стояли друг напротив друга на приличном расстоянии, но даже так было слишком близко, что тело начинало потряхивать. Воздуха было предостаточно, но в настоящий момент он чудесным образом полностью исчез.
— Ты говорил, что не хочешь видеть меня, не хочешь слышать. Сомневаюсь, что это подразумевает твой интерес к моей личной жизни.
Из дверей Большого зала вышла компания рейвенкловцев, наполнив тихий коридор гоготом и разговорами. Гарри и Малфой прожигают друг на друга, не мигая, с секунду, после чего Гарри, поудобнее обхватив метлу, шмыгает в толпу учеников, обрывая устоявшуюся связь.
На тренировке он летает быстрее обычного, его движения резче и чётче, а голос необычайно твёрд и строг. Это вызывает непонимание со стороны команды, но никто не осмеливается спросить у него, что же случилось, одна только Демельза Роббинс услужливо подсказывает, что «у Гарри, по всей вероятности, крупный недотрах», на что Джинни презрительно фыркает и отворачивается, восприняв на свой счёт.
— Не твоё дело, Роббинс, — парирует Джинни.
Когда время тренировки подходит к концу, и все поторапливаются в раздевалку, чтобы успеть принять душ перед ужином, Гарри остаётся на поле. Он с силой отталкивается от земли, взмывая ввысь. Он развивает огромную скорость, устремляясь в мрачное небо. Гарри крепко сжимает древко метлы, зажмуриваясь. Влага скапливается в уголках глаз от скорости.
Выше.
Он глотает ледяной воздух широко открытым ртом, не обращая внимания на противно моросящий дождь по лицу. Мантия раздувается подобно воздушному шару от беспорядочных порывов ветра. Чем выше, тем холоднее, тем темнее и влажнее. Тем больше Гарри чувствует свободу от сдавливающих переживаний. Воздуха становится слишком мало, голова начинает идти кругом. Гарри смотрит вниз. Замок стал крохотной чёрной точечкой, какую почти не различить за плотными кучевыми облаками. Он выдыхает горячий пар.