Ты будешь жить

      Он просыпается от прикосновений к руке. Прохладный предмет переместился вверх по его пальцу.       Тело ноет от боли буквально везде, не давая почувствовать что-то кроме напряжения во всех мышцах. Рот обволакивал травянистый вязкий привкус настоек и зелий. Мозг отказывался работать, в него точно напихали ваты, не дающей соображать. Гарри попробовал пошевелить пальцами рук, но одну ладонь он просто не ощущал, она как будто окоченела. Тоже самое он повторил с пальцами на ногах — те были в сохранности. Глаза слиплись, и Гарри потёр их здоровой рукой, убирая сплюшки. Разлепив веки, он по-прежнему ничего не увидел, и это пугало. Первой пришла мысль о смерти. Не мог же он погибнуть от падения с метлы? Такая смерть была бы слишком идиотской. Пережил войну, победил самого могущественного волшебника в мире, воскрес дважды и умер от обыкновенной спортивной игры.       Постепенно глаза привыкли к темноте, и Гарри с облегчением осознал, что находится в больничном крыле. Ещё спустя мгновение он различил пухлый пластиковый незатейливый ночник, стоявший на тумбочке подле его кровати, чей свет падал на мужскую фигуру, которая сидела на стуле рядом с ним.       Гарри приподнялся на локтях, о чём сразу пожалел, потому что левая рука разразилась острой болью. — Ты проснулся? — прошептал его таинственный гость. В его руках лежала книжка, он беззвучно отложил её на тумбочку. Гарри напряг зрение, дабы разглядеть его. — Малфой? — хриплым голосом спросил Гарри. — Прости меня, — тихо говорит он. Гарри осматривает его, наблюдая на нём однотонную светлую футболку и пижамные штаны. Небрежно уложенные волосы говорят о спешке, круги под глазами — о недосыпании.       Гарри молча глядит на него, сопоставляя известные ему факты и происшествия. Он никак не мог понять, что Малфой здесь делает, что вообще происходит, и лишь догадывался, что сейчас позднее время суток. Предположительно, стрелка часов давно минула полночь. Чётко мыслить мешает мигрень и какой-то невнятный туман в голове. Гарри не совсем понимал, почему Малфой извиняется, и что произошло. Насколько он помнил, он свалился с метлы по вине бладжера, но всё было по правилам игры. В чём же тогда вина Драко? Или же он счёл этот момент таким драматичным, подходящим для разговора? Середина ночи, больничная койка, больной Поттер — идеальная атмосфера, ничего не скажешь. Гарри оглянулся на окно, встретившись с печальной яркой луной на чистом тёмно-синем небе, усеянном крошечными звёздочками, не давшей ему никакого ответа на бесчисленные вопросы. — Что происходит? — произносит Гарри, аккуратно опускаясь обратно на подушку и переворачиваясь на бок так, чтобы видеть Малфоя. — Ты упал с метлы. И вот, теперь ты в больничном крыле, — отвечает он вполголоса, не сообщая ничего нового. Гарри внимательно сканирует его эмоции, что было не так просто в почти кромешной темноте. Опущенные веки скрывали серебристую крошку радужки, светлые ресницы трепетали под приглушённым светом ночника. — Я помню, — сухо выговорил Гарри. Без очков черты лица Малфоя размывались, придавая мягкости точёным скулам и подбородку. Гарри было известно, из-за чего он здесь, с памятью всё было в норме, что безусловно радовало. — Но что делаешь здесь ты? Со мной.       Малфой чешет руку, то ли от нервов, то ли от аллергии, то ли ещё по какой-то непонятной причине. Гарри волновало также, где мадам Помфри, и как Малфоя впустили к нему посреди ночи, ведь, зная эту волшебницу, она бы не разрешила прерывать покой заболевшего. Тут, естественно, закрадывалась мысль о том, что он пробрался сюда без ведома целительницы. Но зачем? Гарри не допускал даже предположения, что Малфой беспокоится о нём. Это было бы логично, но если думать об этом сейчас, то Гарри просто растечётся лужицей перед ним. И обязательно наделает глупостей, о которых впоследствии будет жалеть, как же без этого.       Помявшись, Малфой обращает свой взор на Гарри. От этого последнему стало сложнее держать себя в руках. — Ты мог умереть, — невнятно мямлит он, и разобрать его слова удается с трудом. — Повреждены шейные позвонки. — Тебя это тревожит? С каких пор? — делает заявку на то, чтобы не растерять последние остатки гордости, Гарри, плотно сжимая губы. Малфой поднимает взгляд на него, почёсывая кожу руки интенсивнее, и Гарри становится почему-то стыдно. — Я просто хотел отдать тебе это, — он берёт его левую ладонь в свою, поднимая вверх. Только сейчас Гарри замечает инородный предмет на своём указательном пальце. Он не мог чётко разглядеть, что это, но по ощущениям походило на кольцо. И не догадаться, что это было за кольцо, было невозможно. Гарри прислушался к себе и уловил успокаивающую прохладу, исходившую от перстня. Это не могло быть ничто другое, кроме как фамильное кольцо Малфоев. — Но зачем? — спросил он, непонимающе моргая. Рука всё ещё находилась в объятиях пальцев Малфоя. — Оно облегчает боль, способно излечить. И даже в некоторых случаях спасти от смерти. Это, можно сказать, амулет в виде кольца, — рассказывает Малфой спокойным тоном. От такого умиротворённого с едва слышной хрипотцой голоса клонило в сон, он был таким уютным, убаюкивающим. Но Гарри нельзя было таять сейчас и уж тем более засыпать. — Не делай из меня идиота, Малфой, я знаю, как оно работает. Зачем тебе это нужно?       Его руку сжимают сильнее. — Потому что я боюсь за тебя. Потому что каждую грёбаную секунду я боюсь за тебя, — быстро шепчет он, как будто надеясь, что его слова не успеют перевариться в мозге, и они останутся незамеченными. — Почему? Почему, Малфой? — Гарри хочет слышать. Он хочет услышать правду хотя бы сейчас. Хотя бы ночью, в спешке, в больничном крыле, с переломанными костями, но услышать те слова, которых он ждал так долго. — Почему ты отстраняешься от меня, а потом каждый раз спасаешь? Я видел тебя в видении. Когда Волан-де-Морт пытал тебя, я видел. Я слышал, что он говорил. Почему ты терпел это всё ради меня? — Почему? — переспрашивает Малфой. — Да потому что, блять, это страшно, — шипит он. — Знать, что ты можешь умереть завтра. Знать, что ты умрёшь, и грёбаного Поттера уже будет не спасти, ведь он обязательно вляпается в очередное дерьмо. И будет в него вляпываться, пока наконец не сдохнет! — он сдавливает ладонь так крепко, что Гарри подозревает, ещё немного, и он сотрёт её в пыль. — И самое интересное, ты пожертвуешь своей блядской жизнью ради этого идиота, а он этого даже не поймёт. Да он даже не заметит твоей смерти. Он будет продолжать рваться сломя голову навстречу опасностям, как настоящий придурочный гриффиндорец.       Малфой снова прячет взгляд. Гарри шокировано уставился на него, не зная, что ответить. Минуту назад спокойный Малфой готов был сейчас рвать и метать. Его лицо залилось румянцем от злости. На всякий случай Гарри осмотрелся, нет ли в помещении других студентов. Было крайне нежелательно, чтобы кто-то их услышал. Никого кроме них в помещении не было. — Да, ты считаешь меня самовлюблённой задницей, которому плевать на всех за исключением себя. И ты в чём-то даже прав, — продолжает свою гневную тираду Малфой, чуть расслабив руку. — Мне плевать почти на всех, плевать на всех учеников Хогвартса, учителей, на родственников. Сложно полюбить кого-то, когда ненавидишь самого себя. Но мне не плевать на тебя, — последнюю фразу он произносит почти беззвучно. — Ты и родители — всё, что важно для меня, всё, что удерживает меня в этом чёртовом мире.       Гарри безмолвно смотрит на него, и взгляд его смягчается. Сердце колотится так быстро, что почти приносит боль. Он переплетает их пальцы, поглаживая его прозрачную кожу. По щеке Драко бежит одинокая слезинка, и Гарри видит, что тот безнадежно разбит. Он понимает, что Малфою так же больно, как и ему. Их боль взаимна.       И тогда он вновь готов забыть все обиды.       Он будет ненавидеть себя за это, но... — Почитай мне, — просит Гарри, моментально жалея о своих словах, понимая, как глупо они звучат, но, невзирая на это, добавляет: — как раньше. Как тогда. — Он указал кивком на его книжку, лежащую на тумбе. Драко неуверенно свёл брови к переносице, но, увидев слабую улыбку Гарри, он смахивает слезинку и неудобно берёт томик одной рукой. Что-то внутри защемляется, когда Гарри осознаёт, что тот не хочет разрывать их руки.       Малфой подпирает книжку коленкой, листая к оглавлению. Он сосредоточенно ведёт пальцем по странице, подбирая нужный сонет. В тишине звучит их дыхание и шорох пергамента, и звуки эти идеальны, правильны. — Это... Кхм, — его голос дрожит. — Уильям Шекспир.       И Гарри готов нырнуть в море чувств, возвращаясь всей душой в Малфой-мэнор, в вечера, неизменно следовавшие один за другим и ставшие отрадой и домом, ставшие его чистой и непорочной любовью.       Его губы шепчут строчки стихотворения, и с каждым словом Гарри умирает. Он читает тихо, но с выражением, проговаривая чётко каждое слово, смакуя каждую строфу. Гарри слышит в нём крик, он слышит в нём зов из глубин души Драко Малфоя. Не уложенные, волнистые в естественном состоянии, волосы спадают на его расслабленный лоб, оттеняя молочную кожу. — Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли, — Так я молчу, не зная, что сказать, Не оттого, что сердце охладело. Нет, на мои уста кладет печать Моя любовь, которой нет предела. Так пусть же книга говорит с тобой. Пускай она, безмолвный мой ходатай, Идет к тебе с признаньем и мольбой И справедливой требует расплаты. Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой?       Он произносит последние слова, и Гарри пропадает. Он погибает, растворятся в сумраке, рассыпаясь пылью по простыням. Они держутся за руки, не говоря ничего более, и этого так много, что хватит на то, чтобы заполнить пустоту в сердце. В ушах до сих пор звучит слегка взволнованный тихий голос Драко, читающий сонет. Гарри не верит в явь происходящего: Малфой сидит напротив него такой притягательный, погружённый во тьму глубокой ночи. Его белоснежная кожа потеплела в мягком жёлтом свете ночника.       Гарри смотрит на него, видя то, чего раньше не замечал в Драко. Он видел в нём своё настоящее и своё будущее. Гарри чувствовал этого человека, словно тот сопровождал его всегда, словно никогда не существовало времени, когда они были порознь. Драко излучал родное домашнее тепло, какое вдыхаешь, заходя после тяжёлого дня в свою любимую квартиру, и выдыхаешь долгожданное облегчение. Гарри смотрел на него, признавая, что наверное никогда не сможет оставить безмерную любовь и обожание его. Драко был отдельным видом искусства, он объединял в себе всё самое прекрасное, что носила эта вселенная. Быть настолько красивым непозволительно. Не может обычный смертный воодушевлять одним своим движением, одним только взглядом. — Драко, — спустя вечность зовёт его Гарри. — Не уходи больше. Пожалуйста. — Я не хочу уходить, — большим пальцем гладит его ладонь он. Гарри накрывает, он не может больше думать, не может сдвинуться с места, он не может отвести глаз. — Но мы оба знаем, что дружбы у нас никогда не выйдет.       С этим нельзя было поспорить. Друг не станет для тебя олицетворением смысла жизни, не станет всем миром, не станет воплощением твоих запретных снов и желаний. Дружбы у них не выйдет, потому что никому из них она не нужна. Они слишком разные, чтобы дружить. Гарри слишком влюблён для простого общения. Для таких «дружеских» отношений есть более подходящее название — мучение, когда приходится довольствоваться редкими робкими взглядами, внезапными касаниями, а ночью исступленно выстанывать любимое имя, придаваясь рукоблудству. — Мы хотим друг от друга того, чего никогда не будет и быть не может, — надломлено процедил Малфой. — Мне нужно планировать моё будущее вплоть до конца моих дней, оно должно быть стабильным, оно должно быть реальным. В нём должны быть я, Астория и наш ребёнок. Тебе там не место. — Драко закончил, собираясь убрать руку, но Гарри удержал его. — Ты этого не хочешь.       Малфой кисло усмехается. — Поттер, ты не понимаешь очевидного? Мне нужен ребёнок, мне нужно продолжать род. Мне нужно нормальное, надёжное будущее. Ты, давай будем честными, не такой. Ты знаменитость, ты можешь менять своё мнение каждый день. Сегодня я, завтра Уизли, послезавтра Чанг, дальше ещё кто-нибудь. Я не тот, кто нужен тебе, а ты не тот, кто нужен мне, — озвучивают горькую правду он. — Ты первый человек, которого я полюбил так. Ты первый человек, с которым я хочу иметь будущее. Если тебе так важно продолжение рода, Драко, это не проблема! Драко, пожалуйста... — Не проблема? Ты издеваешься? Родишь мне сына, да? Ты не женщина, если ещё не понял. Ты не женщина, чтобы любить мужчину, так же нельзя! Ты не можешь любить меня, это неправильно. Этого не может быть, нет. Не может. — Он отрицательно покачал головой, проведя рукой по лбу, пытаясь успокоиться. — Но я люблю. Я люблю тебя, Драко, — твердит Гарри, трепетно всматриваясь в его лицо. — Мы найдём выход, — обещает он. — Не мучай нас. — Ты делаешь мне только больно, — он беспомощно смотрит на него, и Гарри видит, защитный барьер Малфоя рушится. — Позволь же сделать хорошо.       Гарри высвобождает руку и тянется к его щеке. Он нежно прикасается тыльной стороной ладони, поглаживая, усердно стараясь сделать ему приятно в подтверждение своих слов. Драко льнёт к его руке, перехватывая запястья, и покрывает поцелуями выпирающую косточку, перемещаясь губами к костяшкам и целуя каждую. Гарри готов был простонать от подступающего возбуждения. Он так скучал по этим губам, отдающимся в эту секунду ему и только ему бесповоротно. Пусть не навсегда, но хотя бы сейчас, хотя бы сейчас Драко будет целовать только его, он будет смотреть только на него и слышать только его сбитое дыхание.       Минуты летели необычайно быстро, здесь явно была замешана какая-то магия — Гарри не верил, что время может течь с такой неумолимой быстротой, когда наоборот хочется остановиться, замереть и остаться навсегда в этом моменте.       Перелезть со стула на кровать оказалось очень просто. Постель смялась под двумя распалёнными телами сразу, как Малфой забрался под одеяло. Его руки устроились на талии Гарри. Они лежали, влажно целуясь. Гарри подавался навстречу Драко, прижимаясь нижней частью живота, где возбуждение натягивалось особенно ощутимо, там всё горело, изнывало от жажды касаний. Он заметил скольжение ладони Малфоя с талии на бёдра. Драко жадно сжал его ягодицу. Пижамные штаны давали Гарри почувствовать жар ладони, накрывающей его полушарие.       Гарри, разомлевший, лежал в объятиях Драко на узкой койке. Малфой лениво водил пальцами под его рубашкой, по голой вспотевшей спине. Дальше поцелуев они не зашли — ранения Гарри отзывались резкой болью. На груди Драко Гарри казалось, что он на месте. Он слышал ритм его сердца и дыхание, и этого было более, чем достаточно, чтобы быть спокойным. Гарри понял, что только так может заснуть, только так его не тревожат мрачные мысли.       Сон принял их под своё крыло, позволив забыться, погрузиться в совершенный мир, где существуют лишь они вдвоём.       Ночь эта дарила покой и тепло. Солнце сменило луну, ушедшую на отдых, за густой тёмный лес. Ясный персиковый рассвет окутывал спящих Гарри и Драко, деливших на двоих одноместную постель. Сон их был мирным — в нём не было нагоняющих страх и ужас ночных кошмаров, которые преследовали их годы напролёт. Им снились светлые воздушные миры, не имеющие чётких образов. Им снилось их будущее.       И Гарри не хотел просыпаться.

***

      Разбудил Гарри во второй раз строгий требовательный голос мадам Помфри и звон тарелок, чашек и склянок. Он испугался, что целительница застала незваного Малфоя в постели с больным, но, пошарив рукой по ровному прохладному одеялу, Гарри с досадой сделал вывод, что находится в измятой, некогда жаркой, кровати один. Распахнув зудящие заплывшие глаза, он столкнулся с зорким взглядом мадам Помфри, расставляющей посуду на его тумбочке. — Пора принимать лекарства, мистер Поттер, — сообщила она, вытаскивая из кармана передника флакон с зельем. — Столовая ложка перед едой этого, — с громким стуком она поставила сосуд на поднос рядом с завтраком. — Это после приёма пищи, — туда же мадам Помфри положила на вид не слишком аппетитные коренья. — Как закончите, позовите меня, я намажу раны и заменю повязки. — Прошу прощения, мадам Помфри, — прохрипел Гарри, испытав при этом некий дискомфорт, — а когда я смогу вернуться к занятиям? — Так вот оно что, как травмы получать — так мы все горазды, а как лечить их — нет, увольте, да? — недовольно сложила руки на груди она. — Уж будьте любезны, три дня посидеть на месте без новых ранений.       Целительница оставила Гарри разбираться с завтраком. Он вздохнул, подозревая, что их отношения с Малфоем снова не сдвинулись с места ни на сантиметр. Гарри сомневался, что они вообще когда-нибудь сдвинутся, ему вдруг показалось это всё бесполезным, это всё не имеет никакого смысла. Они только ходят по кругу, ничего не меняя. Он не смел надеяться, что Драко чувствует к нему то же, что и Гарри к Малфою, и от этого сердце разрывалось, от этого руки опускались и не хотелось продолжать жизнь, ставшую в один миг пустой, лишённой красок.       Всегда ему доставались девушки без проблем, всегда ему отвечали взаимностью. Но Малфой, конечно же, исключение. Он везде исключение, ему обязательно нужно выделяться. Гарри было невыносимо. Он уже представлял их следующую встречу через пару дней в Большом зале. И опять всё будет одинаково тошно и обидно. Гермиона будет спрашивать, всё ли в порядке, а Гарри, кинув последний, наполненный болью, взгляд на слизеринский стол, наденет притворную улыбку, ответив, что лучше и быть не может. На деле же его душу будут пожирать уродливые монстры, раздирая изнутри, уничтожая.       Но вчерашнее стихотворение всё ещё не покидало Гарри, став тусклым лучиком света. Стихотворение давало надежду. Оно так идеально звучало в полной тишине, оно так красиво ложилось у Драко на языке и у Гарри на слуху. Ему хотелось бы верить, что это был не случайный сонет, волей насмешливой судьбы попавшийся первым Малфою, ему так хотелось верить, что Драко испытывает к нему те же чувства, что и он, хотя не имел на то права.       Гарри нацепил очки на нос и сел на кровати, собираясь приступить к завтраку. Откинув оделяло, он увидел вылетевшую из-под него помявшуюся во время его сна бумажную салфетку. Он потянулся за ней, здоровой правой рукой, еле-еле достав, так как двигаться было для него после падения с метлы затруднительно.       С замиранием сердца он прочёл аккуратную надпись на салфетке, выведенную знакомым почерком. Этот почерк он не спутает ни с каким другим. Он крепко сжимал дрожащими пальцами салфетку, как будто в ней заключена вся его жизнь.       Гарри в оцепенении перечитывал записку ещё раз, и ещё, и ещё.       Я не уйду, Гарри.