Blindness

Противный, монотонный писк аппаратов, вдруг стал более громким и долгим. Через мгновение к нему присоединились взволнованные голоса трёх или даже четырёх человек. Дышать было тяжело, как будто в горле стоит что-то длинное, ужасно отдающее каким-то дезинфицирующим средством. Когда его вынимали, горло непроизвольно сжималось, так сильно, что это даже причиняло боль. Тело было таким тяжелым, как будто не своим. Сознание никак не хотело проясняться и начать осознавать происходящее. Перед глазами все расплывалось, а голова болела, но не сильно. Чуя хотел что-то сказать, и попытаться подняться, но его требовательно, но мягко и осторожно уложили обратно, а ласковый женский голос шептал, что все будет хорошо, а потом немного грубее и требовательнее приказал набрать чей-то номер. Разобрать слова рядом стоящей женщины было трудно, но Накахара все же понял, что он в больнице, и что он только пришёл в себя. Голос спрашивал: что последнее он помнит, но говорить было тяжело: горло ещё саднило от недавнего находящегося в нем интубированного аппарата. Организм, ещё слабый, заново начал проваливаться в сон, и перед тем как заснуть, Чуя услышал слова: - Дазай Осаму? Ваш напарник очнулся. *** Садясь в машину к Салливану, Дазай не имел никакого плана. Он действовал не думав, решив, что для того, чтобы придумать хороший план по устранению противника, его, для начала, нужно узнать получше. Из отчета Осаму знал о способности своего врага. Оставалось только найти удобный момент, чтобы аннулировать её. Дазай предполагал, что его везут куда-то в безлюдное место, и кроме них там никого не будет. По глазам Салливана было видно, что он сам жаждет расправиться с ним. Постепенно в голове начал выстраиваться план действий, хорошо продуманный и жестокий. Они ехали молча. Было слышно лишь мягкий звук соприкосновения шин автомобиля с ровным асфальтом. Небоскребы давно остались позади, теперь ехали по пустой дороге в сторону порта. Внезапно раздался телефонный звонок. Салливан напрягся. Телефон был не его. Настороженно он наблюдал за тем, как Дазай достал из кармана плата свой мобильник. Салливан не видел, кто звонил, но заметил, как Дазай лишь на мгновение лишился этой маски хладнокровия и безразличия, которую держал на протяжении всего пути. - Спасибо, - коротко ответил Дазай, прежде чем отключить телефон и убрать его обратно в карман. Больших усилий стоило не улыбнуться или радостно засмеяться, узнав, что Чуя пришёл в себя. Нужно было срочно ехать в больницу, не теряя ни минуты. Дазай прикинул примерное расстояние до ближайшей заброшки... - Что-то стряслось? - спросил Салливан совершенно спокойно. Он продолжал напряжённо следить на Осаму. - Хорошее случилось, - улыбнулся тот, расслабленно откидываясь на спинку сиденья. - Выиграл в лотерею. - И много? - Много. Целую жизнь. В следующий момент кулак мафиози впечатался в лицо Салливана, а свободная рука резко вывернула руль, в то время как нога с силой нажимала на педаль тормоза. Машину резко занесло влево. Салливан не был пристегнут, такое движение автомобиля сильно откинуло его в сторону, временно дезориентируя. Это время Дазай использовал, чтобы резко ударить его головой о руль несколько раз, стараясь не обращать внимание, на раздающиеся раздражающие звуки гудка. Попытка потянуться в карман за своими взрывающимися бумажками (более оригинального названия для способности Салливана Дазай не придумал), была грубо пресечена. Послышался хруст и рычание сквозь зубы. Салливан с трудом выбрался из машины и попытался достать пистолет, но Осаму оказался быстрее. Громкий звук выстрела разрезал ночную тишину, а вслед на ним последовал крик. - Теперь не убежишь, - холодно сказал Дазай, наступая ногой в тяжелом ботинке на плечо сломанной руки. Он снова достал свой телефон и позвонил. - Акутагава? Ты нужен мне, я сейчас отошлю тебе координаты. *** Обратно Дазай добирался со всей возможной скоростью, до окраины города пробрался пешком, а потом поймал первое попавшееся такси и все время давил на водителя, заставляя его мчаться быстрее. Раздражали медленные пешеходы, красный свет светофора на перекрёстках, машины впереди, ехавшие со скоростью улиток. И хотя Дазай был на месте через сорок минут, ему показалось это вечностью. В палату Чуи его пустили не сразу. Сначала врач подробно изложил состояние больного и предупредил, что нужно готовиться к худшему - потере зрения. Операция возможна, но только после полного выздоровления. После выписки нужно будет присматривать за больным круглые сутки. Дазай даже не рассматривал вариант нанять Накахаре сиделку. Он уже давно решил, что на время больничного напарника возьмёт себе заслуженный несколькими годами работы отпуск. Скорее всего Чуя будет против. Будет бросать в его сторону циничные и саркастичные фразы, стараясь задеть, надеясь, что если сильно заденет Осаму, то тот не захочет ему помогать и оставит в покое. Но Дазай был готов к такому и был уверен в том, что не оставит Чую, не бросит его одного справляться с этой сложной задачей, которую ему подкинула судьба. Когда он зашёл к нему в палату, Чуя дремал. Аппараты противно пищали, но трубка из горла уже не торчала: он мог дышать самостоятельно. Дазай осторожно коснулся руки напарника и вздрогнул от того, какой холодной она оказалась. Чуя приоткрыл глаза и понял, что не может видеть нормально: все расплывалось, смешивалось цветными пятнами и никак не хотело превращаться в четкую картинку. Видя, что напарник не может понять, кто с ним рядом, Дазай осторожно присел на край кровати и тихо сказал: - Это я, Чуя. Дазай Осаму, - ему было больно видеть своего напарника таким уязвимым. Накахара повернул голову в ту сторону, откуда доносился звук, но перед собой он увидел лишь несколько ярких пятен. В этот момент Чуя почувствовал себя просто отвратительно, он отвернулся, стараясь спрятать непрошеные слезы, но Дазай все равно их заметил. Хотелось прижать его к себе, осушить губами его слезы, но вместо этого он только сильнее сжали руку напарника и сказал: - Чуя, я буду рядом с тобой. Я хочу помочь тебе, прошу, не отвергай меня. Мы справимся со всем вместе. Накахара молчал. Неописуемое чувство, такое гадкое и липкое, хочется принять помощь, но в то же время ужасно стыдно и непривычно. Он всегда был одинок и с проблемами справлялся сам, принять помощь для него - немыслимо. Но чувства, которые он испытывал к Дазаю, подталкивали его довериться, принять, в обмен на то, что все будет хорошо. Все будет так, как он этого заслуживает. Я не брошу тебя, - Осаму наклонился, запечатывая на алой щеке легкий поцелуй. - Я люблю тебя,Чуя. Я смогу доказать свою любовь. Если Дазай видел бы в этот момент лицо своего возлюбленного, то смог бы лицезреть редкое явление: счастливую, искреннюю улыбку. Конечно, их отношения будут сложными, нужно многое преодолеть и многое понять, ведь до сих пор они были друг для друга просто отличными напарниками. Самым опасным дуэтом в Портовой мафии. - Я знаю. Я давно заметил, как любовно ты на меня смотришь, как осторожно и как бы случайно касаешься моей руки, передавая папку с отчетом. Я догадывался о твоих наклонностях, но никогда не презирал их. Каждый волен любить. Каждый достоин любить и быть любимым, и не важно, что или кого он любит. Но... Я не могу, понимаешь? Не могу ответить тебе взаимностью, Дазай. Не сейчас. Эти слова прозвучали так горько, что у Дазая защемило сердце. Он понимал, что Чуя хотел сказать этим: «Я тоже люблю тебя, придурок, но сейчас не время. Мне тяжело». Осаму понимал и не собирался давить на напарника. Он будет рядом. Будет помогать, и, когда Чуя ответит на его чувства, примет их горячо и преданно. Дазай улыбнулся. Он наклонился к напарнику, опаляя и без того красные щеки горячим дыханием. Осторожно убрав прядь рыжих волос с лица Чуи, Осаму нежно поцеловал его в щеку, огладил шею и наклонившись к уху прошептал: - Я буду рядом. Я не брошу тебя. Дазай провёл в больнице несколько часов до рассвета. Он не спал уже сутки, но не был уставшим, за последние двадцать четыре часа слишком многое произошло, и адреналин все ещё бушевал в крови, не давая провалиться в сладкий мир Морфея. Осаму пока решил не говорить Чуе, что Салливан у него. Не хотелось будоражить в сознании любимого человека ужасные воспоминания о днях, проведённых в плену. Дазай знал, что произошло тогда. Может поэтому Чуя и не сразу ответил на его чувства. Отношения двух людей чаще всего не могут существовать без секса, а у Чуи в этом плане был очень печальный опыт. Неужели он побоялся, что Осаму нужно только это? Конечно, Дазай понимал, что не может рассчитывать на полное доверие и открытость своего возлюбленного, но он никогда бы не посмел причинить Чуе боль, принуждать его к близости или насиловать. Да, Дазай Осаму делал много ужасных вещей. Он знал это. Но почему-то с Чуей было по-другому. Всё вдруг уходило на второй план, а остальное заполнялось необъятной любовью к Чуе. Перед уходом из палаты Дазай осторожно потрепал спящего Накахару по спутавшимся волосам. Перед тем как выйти из больницы Дазай написал короткое сообщение и тут же получил ответ. Коварная, даже кровожадная улыбка тронула уста мафиози, что тут же растворилась в холодности и безразличности, игравшими на лице Осаму. *** Дазай не спешил: заехал домой, сварил кофе и принял душ, грязные бинты отправились в мусорку, а тонких запястьях теперь красовалась белоснежно чистая замена. Так же неспешно он добирался до назначенного места. На такси. Был уже почти вечер. Сумерки постепенно накрывали город, а ночь, как известно, время ужаса и страданий. Видеть своего врага избитого, привязанного цепью к железному поручню было поистине прекрасно. Его можно лишь чуть толкнуть вперёд, и он повиснет на руках на уровне третьего этажа. Осаму был уверен, что Салливан в таком положении заработает себе вывих обеих плечевых суставов. Эта мысль грела душу. Акутагава сделал всё как положено и даже немного лучше, чем Дазай предполагал. В углу стоял небольшой столик, накрытый белой простыней - орудия пыток, сегодня они развлекутся. На теле Салливана, сквозь порванную рубашку можно было рассмотреть бордовые кровоподтёки. В любой другой раз Осаму бы наказал ученика за такую вольность по отношению к пленному, но сейчас был другой случай. Горящие глаза смотрели прямо. Загнанный в угол зверь опасен. Дазай понимал, но был полностью уверен в своей победе. Он присел на корточки рядом с Салливаном и улыбнулся своей самой добродушной и самой опасной улыбкой. На что мужчина зашевелил губами, собираясь плюнуть ему в лицо. Но не успел. Тяжелый удар пришёлся прямо в челюсть. Тонкая струйка крови потекла на оголенную грудь и ниже, окрашивая отставшие лохмотья от рубашки в рубиновый цвет. Все это время Акутагава стоял чуть поодаль, готовый прийти на помощь в любой момент. Злость кипела внутри. Он никогда особо не испытывал привязанности к своим коллегам из мафии, но Чуя-сан всегда относился к нему по-доброму, не как все. Рюноске ценил это, и желание отомстить за боль его друга копилось горячей волной все эти часы, проведённые на одном из заброшенных складов Портовой мафии, лицом к лицу, пожалуй, с самым ненавистным сейчас человеком. Салливан сплюнул кровь, и хотел было поднять голову, но его длинные волосы намотали на кулак и с силой дернули вверх, он зашипел и кинул злобный взгляд на Дазая, который, всё так же улыбаясь одной из самых своих добродушных улыбок, наклонился ближе, и, опаляя ухо горячим, возбужденным дыханием, прошептал: - Ты за все ответишь. В голове Дазая уже созрел жестокий план мести. Он не будет убивать Салливана. Нет. Этот ублюдок будет жить с мыслью о том, что перешёл дорогу не тому человеку, что посмел тронуть того, кто был дороже всех. Смерть слишком лёгкие наказание для этого. Невольно вспомнилась поговорка «Око за око, зуб за зуб». Чуя теряет зрение. И, хоть Дазай был уверен в том, что врачи смогут ему помочь, хотелось, чтобы Салливан почувствовал, какого это, быть незрячим, но потом... В самом конце... Хочется, чтобы он хорошо запомнил лицо человека, которого недооценил. - Могу сказать тебе, - Дазай отпустил волосы Салливана и с притворной заботой заправил пряди за ухо, - ты будешь жить, - на этих словах Акутагава удивлённо приподнял брови. Дазай продолжал. - Ты будешь жить ничтожным калекой, который даже не сможет сам о себе позаботится, и каждый твой день будет наполнен унижением и страданием. Ты будешь помнить, как посягнул на жизнь и здоровье дорогого мне человека, и будешь жалеть об этом до конца своей никчемной жизни. Поверь мне, я сделаю всё, чтобы последние твои годы стали для тебя адом. Он отошёл к небольшому столику и сдернул с него белую простыню. На отпарированной поверхности отдали разные ножи и щипцы, зажигалка и иглы. - Я не сделаю тебе слишком больно и не буду сильно пытать тебя, - улыбнулся Осаму, - Самой главной твоей пыткой останутся воспоминая, - затем он повернулся к Акутагаве и сказал оставить их с Салливаном и ждать снаружи. Рюноске раздраженно сжал челюсти, но ослушаться не посмел. Он понимал, как для Дазай-сана важно разобраться одному, и решил, что лучше ему не мешать, хотя пары ударов по обезвоженному противнику ему не хватало, чтобы выплеснуть всю свою злость. Как только Акутагава ушёл, Осаму вернулся к пленнику и сказал: - Я хочу знать, что ты чувствовал. Знаешь, хочу, чтобы ты рассказал мне всё, что чувствовал. Хочу, чтобы тебе было так же больно и страшно, как и ему. Но для этого ты должен все, - он сделал акцент на этом слове, - рассказать мне. Без остатка, без утайки. Начнем? Салливан усмехнулся. - Знаешь, а он ведь сопротивлялся. Яростно. Сильно, - голос мужчины дрожал от едва заметного волнения - Дазай отошёл к столику с инструментами и взял что-то, пряча за широкий рукав плаща. - Пару раз даже врезал мне по морде. Но я сломал его. Знаешь, а я ведь был у него первым. Забрал у тебя эту возможность, - последнее слово потерялось в сильном вопле. Дазай с хладнокровной улыбкой ударил по локтю правой руки средних размером молотком. Не так сильно, чтобы не сломать. Просто для того, чтобы сделать больно. - Продолжай, - потребовал он. - Мне и вправду интересно услышать все, - он сделал акцент на последнем слове, но Салливан лишь залился истерическим смехом, опустив голову так, что длинные каштановые волосы прикрыли лицо. - Продолжай! - Дазай рассвирепел и схватил мужчину за волосы. - Если ты не продолжишь говорить, я сделаю тебе ещё больнее, слышишь?! Говори! Говори! Говори! И Салливан говорил. Рассказывал все в подробностях, иногда заходясь истерическим смехом, который сменялся жуткими воплями: Дазай бил сильно, калеча изнутри, оставляя много страшных следов снаружи. Вскоре обе руки мужчины были покрыты синюшными кровоподтёками и неестественно выгнуты: местами из под тонкой кожи выпирали сломанные кости, натягивая ее чуть ли не до предела. Дазай соврал. Он делал больно не только в те моменты, когда Салливан переставал говорить. Он делал больно на каждом слове, нанося удары быстро и чётко. Но самое страшное он приберёг на потом. Раскалённый над керосиновой лампой нож медленно разрезал кожу под запястьями, распарывая и тут же прижигая. В воздухе витал аромат горелой плоти. Салливана тошнило, а Дазай улыбался, медленно проводя ножом по сухожилиям, заставляя руки расслабиться, и, если бы они не были скованны на головой мужчины, то обязательно бы повисли, словно сгнившие веревки. Сил кричать уже не было. Горло болело, и все, что мог делать мужчина - тихо сипеть сквозь зубы. Он недооценил своего противника и теперь платил за это. Сначала он был уверен в том, что свои найдут его ещё до того, как начнётся «самое интересное», но надежды не оправдались, и Салливан остался один на один со своим мучителем, прогнозы были неутешительны. Дазай заставлял его снова и снова рассказывать о том, как он мучил его напарника, и каждое слово сопровождалось порезом, ударом или воткнутой под ноготь тонкой и раскаленной иглой. Остатками разума Салливан понимал, что руки использовать он больше не сможет - это очень сильно пугало. - Мне нравилось делать это с ним. Я получал удовольствие от узости и жара... от понимания, что я первый, - который раз повторял он сиплым голосом, ожидая очередной волны экзекуций, но к его большому удивлению он услышал отдаляющиеся шаги, а потом руку на спутанных волосах, которая нежно огладила, но уже в следующий момент резко схватила и дернула наверх. Горло как будто обожгло огнём, хотелось закричать, но всё, что Салливан мог сделать - издавать булькающие звуки, давясь заливающей его глотку кислотой. Дазай лишь ухмыльнулся: - Ты никому больше не расскажешь об этом. Никому! Никому! Никому! - твердил он как заведённый. Бутыль с кислотой была небольшой, большая часть содержимого пролилась на лицо и грудь мужчины, вызывая жгучую боль. Ощущения были настолько болезненны, что спустя время Салливан потерял сознание, и Дазай с огорчением для себя признал, что ему нужно перестать, если он хочет, чтобы пленный дожил до конца их веселья. Салливан очнулся спустя несколько минут, и то, после того, как его облили ведром холодной воды. Скрепя зубами он старался различить стоявший над ним силуэт. Осаму улыбался самой доброй своей улыбкой, держа в руках осколок стекла: - Не волнуйся, я же говорил: ты будешь жить. Я хочу, чтобы ты запомнил все то, что сегодня произошло, и чтобы эти события всплывали в твоём воспалённом мозгу вновь и вновь. Я позвоню в службу спасения... ты выживешь, да. А последним, что ты увидишь - будет мое довольное лицо. Осколок медленно приближался к глазу. *** Рано утром Дазай уже был в больнице. Чуя ещё спал, завернувшись в одеяло, он выглядел таким маленьким и беззащитным. Сердце Осаму приятно кольнуло. Осторожно, чтобы не потревожить спящего, он залез на постель, обнимая напарника со спины, утыкаясь носом в шею Чуи, вдыхая запах его волос. Теперь у них всё будет хорошо