Between Enceladus and Iapetus

— Тарелки мой так, чтобы сам потом в них отражался, — довольно-таки властно говорит стоящий неподалёку повар. — Я не хочу получить только за то, что там остался какой-то вшивый разводик. Ёбаные глыбы… — уже полушепотом себе под нос. Сынмин поджимает губы, а после кивает. Разумеется, никому не хочется облажаться. Тем более, если основные гости этого ресторана небесные, живущие в гостиницах неподалёку. Мало у кого есть свои квартиры или дома — смысла практически никакого. Гора посуды такая, что становится страшно. Если всё это упадёт, то Сынмину придётся задаром работать полгода так точно. Он глупо надеется на то, что, возможно, господин Чо заметит его старания и повысит хотя бы до должности посудомойщика. — Возврат, — официант с крайне недовольным лицом ставит блюдо перед поваром, который его готовил. — Слишком мало соли, а овощи не «аль денте». — А не ахуели ли они часом? Мисо кидает полотенце, привычно висящее у него на плече, на пол. Сынмин ещё никогда не видел, чтобы он так злился; Су Мисо казался спокойным и сдержанным человеком. — Ты это мне говорить будешь, козёл? Я, по-твоему, кто, дебил? Ты хуёво готовишь, а выслушивать это почему-то обязан я. Переделывай. — Смотря на твою харю, даже аппетит пропадает. Хотя бы научился бы натягивать улыбку до ушей, а не только свою шлюху, с которой трахаешься в подсобке. Пиздуй отсюда и скажи, что будет готово через пятнадцать минут. Дальше Сынмин старается не слушать, вообще абстрагируется от постороннего шума. Нет ничего удивительного в том, что небесным не понравилась еда, потому что классовое превосходство автоматически понижает чужие умения, что уж говорить про остальное; а вина официанта всё-таки в этом есть, потому что с выражением лица у него действительно неважно. Несмотря на шум воды и надоедливую песенку, которую мычит Ким, тщательно натирая суповую тарелку, отдельные фрагменты, к сожалению, продолжает улавливать. — Сынмин, оторвись-ка, — парень, стоящий всё время на заготовках, кладёт ладонь на плечо так неожиданно, что Мин подпрыгивает на месте, облегчённо выдыхая, — не разбил. — Там надо бы мешки оттащить подальше от ресторана. Типа, сделать вид, что мусора столько не мы производим. Предчувствие того, что домой можно и не возвращаться, а сразу идти на учёбу, кажется, не обманывает. Ким тяжело вздыхает (только это и остаётся делать), но послушно выходит из здания к черному входу, где редко кто бывает. Феликс очень часто говорит о каких-то глупостях, с которыми Сынмин частично согласен. Ну, не может вечно быть так, что на Марсе и где-то там хорошо, а на Земле, которая, между прочим, и породила людей, всегда плохо. Разумеется, всё относительно и те самые люди виноваты практически во всех своих бедах, но похоже на правду; Сынмин знает наверняка: до этого дня не доживёт. Мин легко пихает в бок жирную крысу, которая с визгом ныряет куда-то в сторону проулка, и, закидывая мешок на спину, пыхтит. Трое из четверых ледышек курят неподалёку (по крайней мере, Мин уверен в том, что хотя бы у нескольких из них глаза не зелёные, потому что даже по манере говорить — сдержаннее); не хочется, чтобы всё-таки заметили. Не потому что Сынмин стесняется или что-то такое, просто внимание не любит и не любил никогда — зачем? Ледышками люди за глаза называют голубоглазых небесных. Как правило, ходят с каменными лицами — и возвращают блюда при малейшей несостыковке в чём-то — уже проблема на голову готовящих, а если память не изменяет, то и по статистике семьдесят процентов всех «рывков» совершают именно они. Сынмин за все годы видел голубоглазых с другой планеты пару раз и то издалека. — *Эрида настолько же обделена, насколько Сюйцзы умом. Смеются далеко не заразительно, больше в себя; и Сынмин ненавидит свою привычку смотреть порой туда, куда не следовало бы, — получает отдачу. У него глаза — это лёд. Не небесная синева, не спокойное море или глубины океана, а голубой лёд, который по-настоящему обжигает. Мин чувствует, как роговицы буквально обдает холодом, и мгновенно зажмуривается, словно от боли. Разумеется, это не остается незамеченным. С чёрными волосами получается особенно ярко — нельзя просто так упустить в сотне похожих друг на друга прохожих (беря в расчёт только неземных, конечно). Он удивительным образом сочетает несочетаемое: такие черты лица, цвет волос, глаз и кожи. Настоящая редкость что здесь, что там. Сынмин опускает глаза себе под ноги, продолжая тащить мешок с мусором за ближайший угол, куда обычно его и сваливают, и пытается делать вид, что не рассматривал его. Ещё хотя бы разочек и хочется, и колется, а всё равно нельзя. Хозяин заведения даст копейки, но ведь это тоже деньги, а если порыться хорошенько в мешках по пути домой, то можно найти довольно-таки приличный бифштекс или креветки. Некоторые неземные, вероятно, из жалости или высокомерия оставляют пищу нетронутой, хотя заказывают. Копаться тайком в отходах отвратительно; желание жить — терпи. Мин, даже не смотря в сторону мужчин, возвращается и чувствует на себе вскользь взгляд — как секундный интерес, как небольшое желание понять. Зря всё-таки выдал себя, надо было просто идти, опустив голову чуть ли не до боли вниз. Если господин Чо хоть краем уха услышит, что «какой-то червяк смотрел на меня с вызовом», то это будет концом. — …средней прожарки. Можешь так не загоняться. — Я думал, что вы ненадолго, — отвечает шеф-повар; Сынмин мгновенно хмурится, заходя за небольшую стенку, чтобы забрать очередной мешок с мусором, и не оборачиваясь. На «вы» здесь только с работодателем или с небесными, а господин Чо точно не может быть «ненадолго». Хватит с него небесных на сегодня. Он не из любопытных вообще ни на йоту, Сынмина не интересуют сплетни и какие-то несущественные новости, на него же не влияющие. Однако манера говорить кажется чертовски знакомой. Мин пытается мысленно перебрать диалоги со всеми, с кем виделся последние полгода, но не вспоминает никого. — Мне ещё около месяца, — тот самый отвечает так тягуче, будто бы ему действительно лень даже говорить. — Ледышки сегодня были недовольны нами. — Когда в последний раз они были довольны? — хриплая усмешка. — Чтобы прожевали, в следующий раз выложите еду в форме планеты и подпишите сверху: «Get me». Сработает. Сынмину не нравится, что невольно прислушивается к тому, о чём они говорят. У него, между прочим, ещё гора посуды впереди, а фантомный образ Со Чанбина, который в привычной манере смотрит равнодушно, но при этом в его взгляде читается «ты меня разочаровал», преследует. Спать хочется жутко; Сынмин скрывает зевок в изгибе локтя. И Ким бы точно пересилил себя, забив на чужой разговор, если бы не уловил краем глаза мелькнувшее жёлтое пятно. Этот мужчина (язык не повернётся назвать его парнем), надев за колечко брелок на указательный палец, крутит его в воздухе. Сынмин только спустя несколько секунд узнает застывшего в смоле паука, и едва ли не спотыкается на месте — небольшой скол в углу был у его брелока. Разумеется, наверняка в мире есть ещё тысячу таких же, но особая примета заставляет испытывать странное чувство, которое волнами подталкивает к не менее странному действию. Сынмин с большим сомнением стоит где-то в тени светлой кухни и ждёт, когда людей станет немного меньше. Самое главное, чтобы повара группой опять ушли на перекур, а официант забрал уже готовое блюдо; что небесный забыл на кухне, куда посторонним вход запрещён? Сынмин знает, что может за это огрести так, что лишится работы, а в придачу ещё и мало не покажется. Весьма насыщенные на риски сутки, и голова начинает болеть. — Можно спросить у вас? Небесный медленно, однако с интересом отрывается от разглядывания плиты и ингредиентов, лежащих на разделочной доске, когда Сынмин подходит ближе. Чуть выгибает бровь; кожа цвета карамельного бисквита слишком живо блестит в свете холодных белых ламп. Сынмину кажется, что этот разрез глаз, ровный нос и изгиб бровей он уже точно где-то видел, но решает, что это просто безумный бред. На Земле много похожих друг на друга людей, так что мешает и небесным быть похожими. Сынмин невольно задерживает зрительный контакт дольше, чем следовало бы в рамках приличий. Замечательно, что все небесные — это образованные люди, по большей части не унижающие землян. Просто массовка фауны, просто предметы для городского интерьера. Сынмин уверен в своём невезении практически на пятьдесят процентов; если небесный наденет ему на голову кастрюлю и постучит пару раз по ней половником, он почти не воспротивится. По крайней мере, морально к этому готов. — Слушаю? — Вот это, — указательный пальчик дрожит, как и голос. Сынмин показывает на карман его чёрных обтягивающих то ли брюк, то ли джинсов, куда он убрал сразу же брелок. — Если вам не трудно, вы не могли бы сказать, откуда это у вас? Он невозмутимо достает вещь, пару раз подбрасывая на ладони вверх. — Зачем? И если мужчина всё-таки удивился вопросу, то Сынмин клянётся — готов съесть на ужин подошву старых тимберлендов, лежащих в коробке под кроватью, потому что по лицу чётко ясно, что происходящее его даже немного веселит. Глаза — зеркало души, по ним всегда можно понять: правда или ложь. — Потому что я отдал точно такой же одному хорошему человеку некоторое время назад. Простите, пожалуйста, но не могли бы, если вновь увидите его когда-нибудь, передать ему «привет»? Если я не ошибся. — Такой уж хороший человек? — усмехается, разглядывая паука внутри. Сынмину на секунду кажется, что мужчина думает о чем-то далёком, а не о членистоногом, но взгляд резко переключается на него. — Разве это слово может повлиять на мир? Спасти сотню голодных детей? Это так важно? — Очень. Это единственный человек, которого я нашёл в этом году. — Хорошо, — он резко сжимает брелок в ладони. — Привет. Сынмин на несколько секунд теряется, чуть отклоняясь назад. — Я, я. — он насмешливо стреляет глазами, растягивая тонкие губы в едва заметную ухмылку. — Правильно думаешь. — Бред, — невольно слетает с губ. — Хочешь снова поговорить про методы поиска истинного человека философами или сразу же перейдём к религии? Синтоизм, джайнизм или ислам..? Не отдавая отчёта в своих настолько опрометчивых действиях, Мин хватает его за прохладную ладонь, чтобы рассмотреть. Те руки были некрасивые — с потрескавшейся кожей, грязные, сухие; эти абсолютная противоположность. Они чуть тёплые, но очень приятные на ощущения. Уже привычная усмешка. Мин боязливо отпускает, делая шаг назад. — Ах, как жаль, что в актёрский меня не взяли, — и в голосе нет ни капли сожаления. Он картинно чуть отклоняется назад, кладя ладонь на лоб. — Но я отлично постарался, да, человек? — Это не можете быть вы, — думает, что уверенно говорит. Вот только под конец голос дрогнул. — Ещё как могу. Чудо грима и моих способностей, парень. Разве что имитировать другой голос было сложновато, но я бы повторил, честное слово. — Извините. — За что? — искренне недоумевает он, хмурясь. Выглядит озадаченным, если учесть то, с каким видом это произнёс младший (Сынмин уже чётко понимает, что разница лет в пять, может чуть меньше). — Я эти руками помойку держал, и брелок тоже, кажется, с помойки. Но я, честно сказать, не уверен. — Блять, — небесный зажмуривается, вновь чуть выгибаясь назад с лицом великомученика, — Ведь всё так хорошо начиналось. А если серьёзно, — выражение мгновенно меняется как и поза, будто бы его переклинило. — Похуй вообще. Ты думаешь, что я по помойкам никогда не шарился? — Разве вам можно-то? Вы же… оттуда. Вместо усмешки глазами: «Серьёзно, что ли?». — А ты отсюда. На этом и сойдёмся.