Between Enceladus and Iapetus

— Минхо, мы уйдём сегодня или нет? Мне надоело смотреть на то, как ты с довольным лицом тащишься. Вставай. — Уедем, Чан, — исправляет он, подставляя лицо под лучики солнца. — И да, тебе не мешало бы сделать то же самое. *Эридания не встретит с распростертыми, так наслаждайся. Чан фыркает, недовольно смотря на друга, который наслаждается тем, как волны накрывают его ноги по щиколотки. — Да пошёл ты. Мне это не нравится. — А что тебе нравится? Сидеть и втыкать в игры, и есть в ресторанах? Или постоянно строить недовольное лицо? Чан едва ли не задыхается от возмущения, не найдя слов, чтобы ответить Минхо. Ли откровенно тычет носом в какую-то истину, а Чан из-за этого чувствует себя неучем, полным идиотом — кому понравится? Так ещё и постоянно поддевает. Минхо невыносимый примерно до той же степени, как и высшие умы ледышек, но при этом как друг просто замечательный. Единственное, что удручает Бана, так это его образ жизни и её философия. Самоограничение от самого лучшего, небоязнь грязи и прочего; ну, и зачем тогда тебе все те блага, на которые мы убиваем столько денег и сил, если тебе этого достаточно? Минхо всегда был немного «того», и мама первое время не зря, наверное, относилась к нему настороженно. Потому что вот кто в здравом уме даже в пять лет захочет жить на Земле, хотя взрослые рассказывают всякие ужасы? Минхо что тогда, что сейчас — отказывается от перспективной должности у себя дома и задумывается о переселении сюда. Когда-нибудь. У Чана от этого «когда-нибудь» на полном серьёзе дёргается глаз, а желание понять всю суть Ли Минхо с каждым разом становится всё больше и больше. — Я нашёл человека, — совершенно другим голосом говорит он, как-то слишком тихо. По-особенному. А Чан не хочет думать дальше, чем стоит заходить, чтобы потерять внутренний покой или, быть может, окончательно запутаться. — Вау, — ничуть не восхищенно произносит Бан, складывая руки на груди; так будет лучше. — Поздравляю, твои поиски увенчались успехом спустя почти двадцать шесть лет. Доволен? — Ничего ты не понимаешь. — Ну, куда уж мне… Минхо резко поднимается. Чуть закатанные брюки внизу всё равно промокли, а песок налип на ноги. Ли с хрустом разминает шею, затем целенаправленно направляется к машине, проходя мимо. — Ты же всё заляпаешь! — возмущается Чан и переходит на лёгкий бег, потому что Минхо ходит очень быстро. — Не тебе же это отмывать, поэтому заткнись и подай мне ключи.

***

— Так и знал, что поймаю тебя только здесь. Привет. Небесный отталкивается от стены, в тени которой стоял, и подходит ближе. Сынмин, сжимая пальцами длинные лямки тканевой сумки, буквально каменеет и серьёзно боится, что у него сейчас отнимут еду — привычка бедных, а может это уже в днк. В сумке в небольшом контейнере лежат вполне приличные обрезки мяса, купленные по дешевке на рынке. Не хочется лишаться ужина или завтрака; на задворках сознания Ким понимает, что этот мужчина так же, как и Хёнджин, знает, где он живёт. — Вы что, издеваетесь все? — вспыхивает Сынмин шёпотом, а потом закусывает изнутри щёку. Вымыть бы язык себе с мылом, а не наживать проблем. Чего ещё он лишится — жилья, старого кота, который приходит, чтобы только поесть? — Вы что-то хотели? — Не «вы», а ты. Меня зовут Ли Минхо, надо было представиться раньше, — он улыбается краешками губ, а Сынмин мысленно делает себе пометку, что ему верить не стоит. Вообще-то, неприятно. Чувствовать себя обманутым — нет уж, увольте. Мин запомнит это навсегда. Ким медленно пятится назад, сантиметров на пять всего-то. Не то чтобы он пугливый, но это действительно странно, к тому же, почти неделя недосыпа даёт о себе знать, плюс вчерашнее происшествие. Мин уже практически забыл про брелок, про нелепый разговор на кухни, который прервал очередной официант с лицом сорокалетнего пропитого мужика, — это вина Хван Хёнджина. Сынмин всё ещё не отошёл от мысли о том, что безработный окончательно и похоже что бесповоротно. По крайней мере, найти новую будет очень сложно. — Я очень рад, но всё-таки..? Что тебе нужно? Я спешу, на самом деле. — Ты не сказал своё имя, — с укором напоминает Минхо. — Разве не знаешь, что это неприлично? Сынмин отрицательно качает головой. — Неприлично врать и строить из себя того, кем не являешься. Ты уже знаешь и имя, и фамилию, и всю родословную, так что не надо. Извини, я спешу. А проблемы мне не нужны. — Постой, дай мне свой номер телефона!.. Сынмин, откровенно обнаглев или же отчаявшись, намеренно игнорирует его, направляясь к автобусной остановке. Теплится надежда, что транспорт придёт вовремя, а Ли Минхо не пойдёт следом. Сопоставил одно к другому и понял, что ближайший рынок, где Сынмину по карману совершать покупки, конкретно этот? Хватка пальцев за плечо — Мин смотрит на них, надеясь не испепелить взглядом, но дать понять чётко — отпусти. Лицо Минхо в отличие от хёнджиновского — это спектр эмоций, бьющих через край; недовольство, как главное. — Для чего? — Есть много тем, на которые я хочу поговорить. У меня есть много «Twix» и **Млечных путей. Глаза в глаза. Сынмин надеется, что небесный отведет первым, но этого не происходит. Вполне возможно, что он по-настоящему серьёзно настроен. — Лучше ты мне свой дай. — Я… а можно просто вилкой есть? Хёнджин замирает, даже перестав жевать, и медленно поднимает глаза. Сынмин переводит взгляд на тонкие пальцы, которыми старший держит приборы и понимает, что ему здесь абсолютно точно нет места. Какую бы одежду ни надели, как бы ни уложили волосы — нельзя. Водитель теперь кажется ещё более приветливым (почти) человеком, который заботливо принёс обновки как раз по размеру и довёз до ресторана. Сынмин не произнёс ни слова дороге, кроме приветствия. И сказать ведь нечего, потому что всё ещё считает это чьей-то если не дурацкой шуткой, то отличной петлёй судьбы. Куда приведёт? Желание есть отпадает напрочь. Сынмин как можно незаметнее и аккуратнее отодвигает тарелку чуть от себя, ощущая жгучий стыд. Можно засунуть грязь в позолоченный мешочек, вот только она так и останется грязью. Сынмин трезво осознает свои возможности, свои перспективы. И лучшее что ему светит, так это стать каким-нибудь посудомойщиком в каком-нибудь другом крутом ресторане или же менеджером — просто потолок. Неземным нравится эта планета почему-то: воды океанов они зачищают, восстанавливают леса и тушат пожары; людей им едва ли жаль. Разве что перебирай мусор да довольствуйся малым. — Ешь, Сынмин. — Ну, хорошо, — капитуляция меньше, чем за минуту. Сынмин старается не придавать значения тому, что, возможно, кто-то сейчас смотрит косо и думает: «Боги, что этот невежда тут забыл? Как отвратительно!». Ему большую часть жизни было не то чтобы всё равно, а просто не обращал никакого внимания — смысла попросту нет. А Хёнджин очень красивый; младший расставляет по полочкам каждое движение или мало-мальское проявление чего-то похожего на эмоции, и запоминает. Хёнджин ясно дал понять, что его интересует по большей части (а может и вовсе) секс. Сынмин считает это лишь способом на четверть часа забыться, ощутить что-то большее, чем недовольство и сетование на свою долю, но ему это нравится. Мин не соврал бы, если бы сказал, что не думал о том, чтобы сидеть на шее у кого-то, всего лишь отдавая взамен тело, не душу — это слишком высокая цена. Мораль общества в упадке — всем по большей части плевать, ты только будь аккуратнее, выходя вечером из дома, и не забудь с собой взять что-нибудь острое и металлическое или же баллончик. Я серьёзно могу возбуждать такого, как Хёнджин? Сынмин аккуратно разглядывает ледышку, но вопреки всему думает, что Хёнджин выглядит восхитительно и богато; первое — причина, второе — как оправдание в случае чего. Упадок цивилизации и примитивные способы выживания, которые хороши в любой форме, если цель достигается. — Вам всё понравилось? — официант с улыбкой, которую будто вырвали у другого человека, молча кричит: «Скажи «да», ну же». — Да, конеч… Хёнджин перебивает на полуслове, заставляя беззвучно проглотить буквы: — Вопрос не тактичен, учитывая то, что ужин тянет на двоечку. Сол холоден, но то, как он вытирает уголки губ салфеткой, действительно смотрится устрашающе. Будто вместо куска филе рыбы он готовится съесть тебя, при этом даже не прожевав, как следует. Официант неловко мнется, прижимая к себе ручку и блокнот. Видно, как он волнуется и хочет провалиться сквозь землю, потому что Хёнджин даже будучи спокойным (а Сынмин видел его таковым тогда, когда он и другие небесные разговаривали; он всегда такой) выглядит так, словно ты — это пустое место, осенний старый лист, прилипший так неудачно к идеально вычищенному ботинку. Одним словом, нелепое стечение обстоятельств, которому лучше было б случиться где-то в другом месте и по отношению к кому-то другому. — Человеческий фактор, — смешок — парень то ли бледнеет, то ли краснеет. — Человеческий фактор граничит с человеческой ленью, — Хёнджин всё пережевывает тот же кусочек так, будто это действительно нечто ужасное; брови сведены к переносице. — Наглядный пример у меня в тарелке. Впрочем, передайте повару мои наилучшие пожелания без уважения. Рыба приготовлена отвратительно, но соус затыкает этот привкус. Для вашего уровня самое то. Чаевые за то, что хотя бы пытался выгородить этих «профессионалов», — Хёнджин оставляет пару купюр; Сынмин чувствует секундную зависть к официанту. — Спасибо. Хёнджин смотрит время на наручных часах, — кажется, задержались. — Не люблю, когда оно утекает, — только подтверждая мысли Кима, произносит небесный. — Поедем ко мне, в «Roma». Десерт закажем там, договорились? Как тебе угодно, — думает Мин, кивая. — Потому что я здесь не поэтому. — Я не буду жалеть об этом, но и денег с тебя не возьму. Только… отвезёшь меня домой после? Не хочу получить ножом в печень. Благодаря тебе я выгляжу бесстыдно дорого. — Почему? — практически равнодушно спрашивает Хёнджин, заходя следом. В комнате полумрак, но змееподобные линии машин внизу, стоящих в пробках, добавляют освещения, как и рекламные табло на соседних зданиях. Сынмин боится высоты, но рядом с Хёнджином чувствует себя спокойнее. Глупо замирая, стоит собственным пальцам коснуться верхней пуговицы рубашки, Сынмин колеблется. Конечно, когда своих проблем по горло, а ничего в жизни уже не удивляет, становится практически всё равно кто с кем и как, но для него это впервые. Странная грань между «надо» и «хочу». Сынмин не ищет отношений и семью, потому что терять в любом случае сложнее — перекрывает все радостные моменты, не оставляя ничего. Сынмин также ненавидит думать наперёд, потому что, как ему всегда казалось, этого может и не быть — живи в ближайшем будущем, а не загадывай на десять лет. И несмотря ни на что, сердце бьётся так сильно. Он не хочет отвечать на вопрос Хёнджина, потому что очевидное нельзя игнорировать. Сынмин ещё не влюблён, но очень близок; флёр или загадочность Хенджина? Большую роль играет лишь внеземное происхождение и манеры? Чужие пальцы справляются с пуговицами довольно ловко, не слишком быстро, чтобы можно было принять это как за несдержанность или грубость. Но он не уверен в том, что Хёнджин хочет его. Разве не должны были жарко целоваться уже в лифте, запуская ладони под одежду друг другу; разве можно с таким лицом хотеть? — Некрасиво, знаю, — младший старается прикрыть шрам тканью уже расстегнутой рубашки. — Это… давний. — Откуда? — Мама вылила нечаянно кипящее масло, когда готовила пончики. Я помню этот день, тогда был мое трехлетие, и она захотела приготовить их в качестве подарка, но не заметила меня. — Еда как подарок? — У нас делают так, потому что мы слишком бедны. — Понятно, — и больше ничего. — Почему я? — Не задавай таких вопросов, — холодно отвечает Хёнджин, но Сынмин не обижается — за такой короткий срок можно и привыкнуть, учитывая то, что это распространяется абсолютно на всех, а не только на него. — Потому что иначе мне придётся перечислять по фактам, а сейчас это неуместно. Расскажу тебе, когда солнце поднимется. Так будет правильнее. — Потому что мы теряем драгоценное время, да? — И это тоже. Но в первую очередь, мы теряем «сейчас».