***
«Мы можем встретиться утром когда-нибудь?» — в восемь тридцать четыре утра. «Я занят.» — в четырнадцать тринадцать. Однако, есть над чем поразмыслить. Сынмин обиженно поджимает губы, но этого всё равно никто не увидит. Возле компьютеров, которые стоят в библиотеке, нет ни души; женщина, расставляющая периодически книги, не в счёт. Феликс ушёл за водой, потому что тут душно и пахнет немного пылью. Мин всё чаще ловит себя на мысли о том, что стал чересчур чувствительным из-за Хёнджина. Хорошо, с самого начала было понятно, что никакого проявления чувств от него можно не ждать, но после каждой встречи потребность в этом возрастает, как и обида. Только вот непонятно по отношению к себе или же к старшему. Не с первого раза попав в разъём, Мин вставляет флешку. Распаковка файла занимает около минуты, и Сынмин действительно не понимает, что там такого. Разные мысли крутятся в голове, но ни к чему дельному Сынмин не приходит. Мин задыхается от счастья, благодарности и, вероятно, этого чувства. — На данный момент я занимаюсь изучением Сатурна, — ровно отвечает Хёнджин и, что для него странно (просто Сынмин видит подобное впервые), засовывает руки в карманы брюк. — У меня достаточно информации об этой планете в рамках требований твоего учебного заведения. Врешь, — думает Сынмин, а умом понимает, что это вполне может быть кристально чистой правдой. Только вот внутри что-то не даёт окончательно, «проглотить» это. Хёнджин проживает всё в том же номере, но Сынмин не чувствует, чтобы это место, в котором бывал уже столько раз, стало хоть чуточку теплее; Хёнджин тоже не стал. — Как ты узнал о том, что мне нужна именно эта планета? — Ты сказал. — Не было такого. — Я мало сплю, а ты порой встаёшь посреди ночи и начинаешь задавать вопросы, сам же отвечаешь и вновь ложишься спать, ничего не вспоминая на утро. Слишком гладко; слишком подозрительно. — В записке ты назвал меня… Сатурном? — Хёнджин молчит, но даже по тому, как блестят его глаза, Мину становится понятно: интерес. — Ты считаешь Сатурн красивым? — несколько неуверенно задаёт вопрос, так и не дождавшись ответа и по-настоящему надеясь получить только положительный, потому что что-то проясняется (или Киму так кажется). Небесный немного странно наклоняет голову, смотря будто бы сквозь младшего. Его лицо, как и всегда, не выражает абсолютно никаких эмоций, но губы произносят чётко: — Красота относительна даже с научной точки зрения. Но если иметь в виду конкретно тебя, то такой же, как и Сатурн. Этого объяснения достаточно? — Тогда ты Солнце. Сынмин нечаянно (намеренно) пропускает «моё» и чувствует нечто необычное. Казалось бы, всего из-за трех букв. Хёнджин отрицательно качает головой. — Самые опрометчивые и нерациональные поступки, как правило, совершаются из-за значимых существ. Я буду называть так, чтобы не было… расслоения. Но ты сам ответишь на свой вопрос. Итак, Сынмин, разве может Солнце зависеть от планет, которые вокруг него вращаются? — Н-нет?.. — Вот именно. — Значит, ты спутник, — шутит младший. — Но я прочитал в том, что было на флешке, что у Сатурна их слишком много. Каким бы ты назвал себя? Он не отвечает ничего.***
Сынмин действительно удивляется, когда в половину девятого кто-то стучит в дверь; звонка у Мина нет года так четыре. Дядя учил встречать поздних гостей с битой, или же не открывая сразу же угрожать звонком в полицию. Прабабушка говорила: «В такое время ходят только бандиты, потому закрой на все замки и сиди тихонечко». Мин удивляется, когда видит на пороге Ли Минхо. Вид у того чересчур решительный; Сынмин, будучи слишком потрясённым, отходит чуть в сторону, позволяя небесному войти. Что он здесь вообще забыл? — Я тебя боюсь. — Как и Хёнджина? — насмешливо спрашивает Минхо, проводя кончиками пальцев по волосам, убирая отросшую чёлку с глаз. — Знаю-знаю, папа рассказывал мне про тебя. Не верю в то, что Вселенная бесконечна, если все со всеми связаны так тесно. Но мой тебе совет: ледышки — это не лучшая компания. — Тебя больше и… по-другому. Мне кажется, если он может свернуть шею не дрогнуть, то ты ещё помучаешь и улыбнешься. Вы абсолютно разные, хотя на первый взгляд так не кажется. А про него не выдумывай. Хёнджин... не такой, и ты не имеешь права говорить о нём подобные вещи за глаза. У Минхо радужка — это жестокое болото, не оставляющие никого в живых, и тёмная скошенная трава глубоким летом. Сынмин не обжигается — тонет, и это действительно гораздо страшнее. Ухмылка медленно, но естественно сползает с его лица. Они одного роста (вполне возможно, что Сынмин всё-таки выше на пару сантиметров), а всё равно Ли смотрит снизу вверх. — Из всего, что ты сейчас сказал, правда вытекает только в то, что мы ни черта с ним не похожи, — немного надменно говорит он, и в голосе чувствуется сталь. Сынмин не понимает, почему от упоминания и фактической защиты «ледяного» Минхо так взбесился. — Приятно слышать, что хотя бы это ты в состоянии понять. Но плевать мне на ледышку, я здесь не за этим. — А зачем? — Переспи со мной, — глаза в глаза, со стороны Ли как-то исподлобья; будь это обычный человек, Сынмин бы счёл бы некоторой нерешительностью. — Я хочу сделать это только с тобой. Сейчас. Как и думал, — ставит мысленно галочку Мин. Он почему-то едва ли удивляется этому приказу-предложению, но на лице, кажется, бегущей строкой шок. Минхо не первый, не второй и не третий, кто предлагает, — и от этого ничуть не легче. Минхо носит бордовое, изредка чёрное; Хёнджин — это оттенки синего и серого. Ли расстёгивает пуговицу на пиджаке, словно окончательно освободившись, и делает полшага навстречу. Этого достаточно, чтобы Сынмин сделал полноценный назад, пристально следя за его действиями. — Я прошу тебя сделать это, — с нажимом говорит он, кладя ладони себе на талию, однако без угрозы. — Потому что я могу… — Заплатить мне? — заканчивает Сынмин, перебивая, чтобы после довольно-таки быстро выпалить. — Сколько предложишь? Учти, что я сдеру с тебя много. Возможно, даже больше, чем ты за что-либо или кого-либо платил. Мне терять нечего, а жить хорошо я хочу. Глаза напротив вспыхивают. Сынмин решил бы, что это ненависть или презрение, а не злость, но различать разучился. С небесными такое не прокатывает; предки общие, а общего, в общем-то, и мало. И после этого говорил, что не хотел переспать, да? Вот правда, похож на землян, но только не тем, чем хотелось бы. Минхо поджимает губы, смотря так, что Сынмин ощущает себя настоящей грязью; да и плевать, в самом деле. Как и всегда: не первый, и не последний. Мин сам себя за человека, достойного таковым называться, не считает. Какая разница, если после они вряд ли встретятся. Сынмин не будет махать платочком в небо на прощание; ему будет абсолютно и (почти) бесповоротно похер. Небесные улетят туда, где их место. Терять почти что и нечего. Сынмин не собирается оправдываться или кому-то что-то доказывать. — Ты сейчас прикалываешься? С ним тоже, типа, спишь за деньги? — Нисколько. Взаимовыгода, все довольны. Ли зло пинает тяжёлым ботинком ни в чем не повинную тумбочку справа, чтобы потом грубо достать бумажник. — Я бы за тебя ни фунта не заплатил. Но черт с тобой, продажный человечишка. Вот незадача: для небесных бумажные деньги — это пережитки далёкого прошлого, но на Земле только они и имеют цену. Какие тебе электронные, если ты даже налог на держание карты не в состоянии оплатить (по крайней мере, с этой проблемой живут процентов семьдесят пять людей). Хёнджин оставлял тоже бумажные. Ли пересчитывает купюры, а затем, чуть помедлив, достаёт все. «Фантики» номиналом в пятьсот евро прилетают практически в лицо — пять или десять штук; если честно, Минхо просто не очень мягко положил ладонь с деньгами на грудь, надавив, а не кинул, как следовало бы. — Этого вполне хватит, дальше будем оценивать по умениям. Хотя судя по твоим запросам, ты должен обслуживать пятерых за раз. — Я не готовился, — Сынмин сминает деньги в ладонях, прижимая к себе. Наверное, рвёт такую дорогую в этом мире бумагу — всё после. Когда Минхо уйдёт, когда поймёт, что нашёл не того человека. — Только… руками могу. — О-о-о, — тянет Минхо, закатывая глаза. Сынмину начинает казаться, что каждое слово, вылетающее из его рта, злит старшего все больше и больше. — Так ты, блять, ещё и права качаешь. Не жирно ли тебе будет, а? Твоё счастье, что терпения у меня дохуища. Я бы поспорил, — мысленно опровергает Мин, но молчит. Шутки Хвиин про готовность к подработке шлюшкой у небесных больше не кажутся какими-то нереальными; Сынмину смешно, но уже от себя. В его-то доме ему же качают права; а Хёнджин не вечен — Мин знает, что через некоторое время Хван обратно улетит на Марс или же на какую-нибудь станцию — это неизбежно. Хёнджину будет всё равно, — мысленно убеждает себя Сынмин, снимая через верх старенькую домашнюю футболку. Мысли также далеко, как от Сатурна Земля. Максимум — Хёнджин скривится, потому что Мин был с кем-то ещё, пока у них, вроде как, не закончилось. Помощь помощью, но Хван Хёнджин ещё ни разу не сказал, что он хотя бы красивый.