***
— Поняли? Не надо быть супергероем, чтобы получить девчонку. Правильная девчонка сама разбудит в тебе супергероя.
Фильм «Дэдпул».
— О Господи, Настя, что случилось? — Его ранили, звони в скорую, скорее! — Но как? — Очень просто, Вик, не до вопросов сейчас! Он может умереть в любую секунду, понимаешь?! — Зачем? Ну скажи мне, сестрица, ЗАЧЕМ вы туда поперлись? Погеройствовать захотелось? — Арт, не надо, не трогай её. Разберемся потом. Скорую я уже вызвала. Теперь надо просто ждать. — Et virtutem spei… (лат., — и надеяться на чудо…)***
Настя плакала. Как умела, так и плакала: без пошлой театральщины и манерного кокетства. Горько, тихо, с редкими рваными всхлипами. Безнадежно… …Очень долгое время ей казалось, что она разучилась плакать. Какие бы цунами не вторгались в её жизнь, какие бы травмы жуткой болью не приковывали её к постели, какие бы обиды ей не причиняли, она всегда сохраняла непоколебимое спокойствие. Лицо оставалось бесстрастным, даже будучи разрубленным пополам. И никому не удавалось нарушить это непоколебимое хладнокровие. Никому, кроме Фила. Этот парень одним своим существованием перечеркивал все, что Настя знала о жизни. Вообще все. Прикрываясь своим чувством юмора как щитом, он умело лавировал между жизненными трудностями. Но даже если попадал в переделку, то сохранял улыбку и ко всему относился просто. Не искал каких-то дополнительных проблем на свою голову и не выдумывал очень замудренные пути их решения. Он был полной противоположностью серьезной и сдержанной Насти. Казалось, что могло их связать? Наверное, как говорится, противоположности притягиваются. И Настя очень скоро в этом убедилась. Когда она, ещё будучи «Красным проводником», только изучала друзей своего брата и присматривалась к ним, то сразу заметила Фила. Не то, чтобы он с первых секунд вызвал у нее сильную симпатию — нет, все ограничилось простым интересом. Но чем больше Настя наблюдала за его поведением, манерой общения и проявлениями черт характера, тем больше осознавала, что её к Филу тянет каким-то необъяснимым магнитом. Такого с ней вообще никогда не было, и это девушку удивляло. Она решила продолжить свое общение с Филом. В итоге, их дружба помогла ей изменить свои взгляды на мир, изменить себя. Точнее, это сделал сам Фил. В своей обычной манере: просто, с улыбкой и сам того не понимая. Он расколол тот кокон, в который Настя запаковала свои эмоции и фейерверком выпустил их наружу. Только после этого Настя поняла, что за магнит её тянул к Филу. Она влюбилась. Незаметно для себя и окружающих, она влюбилась в него. Призналась в этом сама себе, и вроде как приняла этот факт, но боялась сказать вслух. Боялась, что начнутся вопросы, проблемы… Что исчезнет та атмосфера, царившая между ними, как друзьями. Что ситуация повториться — из-за неё опять погибнут близкие люди. Но эти мысли рассыпались при одном взгляде на Фила. «Нет. Он не допустит». И только благодаря этому у нее появился смысл жить дальше. До переезда в Санкт-Петербург и встречи с новыми «Героями Энвелла» Настя неоднократно хотела наложить на себя руки. Потому что жить так, как жила она было невозможно. Учеба, негативный прессинг со стороны одноклассников и учителей, ссоры с матерью, тренировки и напряжённое выживание в Энвелле — все это одним толстым грузом давило на девушку; душило, не давая сделать даже вдох. Отчаянье медленно захватывало её разум. Настя была готова сдаться, опустить руки и шагнуть с крыши. Но с появлением в её жизни Фила все изменилось. Словно на пасмурной улице её души выглянуло солнце, освещая каждый закуток, каждую темную подворотню. Настя нашла причину жить дальше, и этой причиной стал он. Фил Черных. Для нее он стал последней соломинкой, последней надеждой на спасение; на жизнь… …И сейчас эта последняя соломинка лежала в отключке, накрытая белым больничным пледом. Грудь мерно вздымалась, светлые волосы были непривычно растрепанны, лицо было бледным, а глаза, синие, родные, веселые глаза — закрытыми. Настя с болезненным вздохом отвернулась от Фила и уткнулась в свои ладони, продолжая рвано всхлипывать. Хоть врач сказал, что операция прошла успешно, кризис миновал и Филу ничего не угрожает, а сейчас он просто спит, Настя не могла успокоиться. Её трясло мелкой дрожью, а перед глазами стоял тот момент, когда Фил лежал на земле, морщась и зажимая рану рукой. Когда она это увидела, сердце даже не ушло в пятки, нет. Оно провалилось сквозь землю и зарылось в самые недры. Мысли каждый раз обдавало холодным потом при чётком осознании того, что все опять повторяется. Долбанное дежавю! Снова. Через два чертовых года это повторилось снова. Ох, лучше бы эта треклятая марионетка ранила её, а не Фила! Конечно, она винила в этом себя. Кто ее вообще дёрнул пойти к Целителям прямо тогда? Могла ведь отказаться или сходить завтра… Не-е-ет, ей приспичило выполнить просьбу Вика именно секунду в секунду! А Фил? Мог бы сказать прямо, а не в «отгадайку» играть. Но она должна была сама догадаться! Его взгляды, в которых чуть ли не прямым текстом читалось желание защитить ее, сухие, резкие реплики, отчаянная просьба остаться… Какой же она была слепой! Дура, дура, дура! Настя снова всхлипнула. Плечи её мелко тряслись, даже не смотря на опору в виде подоконника. Глаза уже опухли от слез, короткие волосы растрепались — в общем, видок сомнительный. Но Насте было плевать. Девушка, медленно, но верно погружаясь в пучину самобичевания, не замечала звуков, доносящихся с кровати. И только когда оттуда донёсся хриплый кашель, Настя вздрогнула, выпрямилась и обернулась на звук. А там, на кровати сидел бледный, очнувшийся Фил и… улыбался? Да, улыбался как идиот, смотря на неё своими задорными синими глазами. Улыбался так, что невозможно было не улыбнуться в ответ. И Настя улыбнулась. Счастливо, радостно, светло. По-настоящему. Так, как умела улыбаться только она. Быстро и незаметно для Фила, как она думала, утерла мокрые дорожки от слез на щеках. Потому что он не должен этого видеть. Потому что для него это сейчас будет лишним. Потому что Настя привыкла не показывать своих слабостей — это было чем-то вроде условного рефлекса. Девушка подошла и села на краешек кровати. Кончиками пальцев коснулась его ладони. Она была теплой, и это внушало надежду. — Привет. — Привет… Голос хриплый, нетвердый. Губы пересохшие. Но взгляд… ласковый, идиотски-радостный и немного уставший. На удивление, Фил ни в чем не обвинял её. Напротив — он ее жалел. Они молчали. Но не потому что не знали, что говорить, а потому что это было не нужно. Зачем? Если человек любит тебя, и если ты этого человека любишь, то, если надо, вы поймёте друг друга без слов, языка и жестов. Говорили глаза. Говорили ясно, четко, без мутной дымки лжи. Со всей полнотой чувств, которые они испытывали. С полным пониманием и уважением к человеку напротив. Вот Настя сжимает губы, а в глазах отражается жалость и сожаление. «Ты не должен был страдать!» — говорит она. Фил шутливо вскидывает брови и ободряюще улыбается: «Тогда бы пострадала ты», — парирует он. Уголки губ девушки тянутся вверх, а вторая рука накрывает первую. «Прости…» — это слово она уже шепчет губами. Парень кивает. — Ты не виновата, — сказал Фил уже вслух. — Я ж сам… Настя вздохнула. — Вот именно. Сам, и из-за меня. Зачем? Мог бы просто кастануть что-нибудь, и сам бы остался цел. Фил хмыкнул. Хотя больше этот звук походил на задушенный смешок, смешанный с кашлем. — Дело шло на доли секунд. Какой «кастануть»? Пока я бы поднял посох, та марионетка уже проломила бы тебе голову. Или ещё хуже — потащила бы к своему хозяину. — А сказать мне об этом? — Я и сказал: «осторожно!». — Ага. Уже после того, как об тебя затупили ножик, — Настя грустно улыбнулась. Увидев, что Фил скосил глаза и что-то ищет, она спросила, — пить хочешь? Парень кивнул. Девушка встала, взяла с подоконника взяла бутылку с водой, отвинтила крышку и подала Филу. Тот сделал несколько жадных глотков и поставил ее на прикроватную тумбочку. — Спасибо, — благодарно ответил он и продолжил разговор с прерванного места, — хорошо, даже если так. Но ты жива — и это куда главнее вот этого, — Фил кивком головы показал на свою рану. — Дурак ты, Черных. Я… мы все очень за тебя переживали. Когда мы с тобой вышли из игры, ты вырубился. Все так перепугались, Вик больше всех. Ну, это же он хотел пойти в селение Целителей… Вызвали скорую… наврали фельдшеру с три короба о том, что ты типа в каком-то гараже порезался, и только сейчас все это заметили. В больницу поехали все, понятное дело. А потом, уже после операции, нам сказали, что тебе очень сильно повезло. Если бы порез был бы хоть на миллиметр глубже, ты бы остался инвалидом на всю жизнь. И хоть ты потерял много крови, ты будешь жить нормально… Настя говорила тихо, опустив глаза, а в голосе чувствовалась какая-то радостная горесть. Это противоречивое чувство окутало её с головой и распространялось повсюду. Казалось, оно словно густым туманом висело в воздухе и не давало сделать вдох полной грудью. Мимолетом Настя взглянула на Фила. Он зацепился за этот взгляд, провел взглядом по её лицу. Девушка увидела, что он чуть нахмурился. — Стоп. Посмотри на меня! Ещё раз! — требовательным хрипом прозвучал голос Фила. Настя послушно подняла глаза. Фил вгляделся в её лицо, увидел покрасневшие глаза и укоризненно произнес, — та-а-ак, и что это значит? Почему ревела? — Девушка отрицательно замотала головой. Но тут из груди предательски вырвался всхлип. — Не ревела? Угу, конечно. Ври больше. Послушай меня! Хватит притворяться «сильной и независимой», прятать от меня слёзы и так далее. Я же вижу, что ты не такая! Пожалуйста, давай оставим всё условности и церемонии. После всего, что случилось с нами, мы друг другу давно не чужие люди. Доверься мне, пожалуйста! Настя всхлипнула. Для нее сделать то, что говорил Фил, было ещё одним усилием воли, ещё одним изменением себя. Это было очень сложно, но уже более менее привычно. Она закусила губу и опустила глаза. Девушка чувствовала, что дальше она не сможет действовать одна. Ей очень нужна, просто жизненно необходима поддержка. Иначе она сломается окончательно. Сначала внутренне, а затем внешне. Она отчаянно нуждается в проводнике, который бы взял ее за руку и отвёл в счастливое, солнечное будущее, без крови, смертей и бесконечных драк. Но где такого проводника взять…? Фил, зашуршав простыней, окончательно сел (Настя, подняв глаза, заметила, что он быстро поморщился) и требовательно сжал ее руку. Снова заглянул в душу своими синими, как озеро, глазами… И тут Настя поняла, что нашла своего проводника. Внезапно, неожиданно, буквально по щелчку пальцев до нее дошла эта простая истина. Как же она раньше не поняла? Вот же он! Сидит напротив, заглядывая в душу, и сжимает её руку, будто боится отпустить. Он, он, только он один знает её слабые стороны! Он не дает ей совершить непоправимое! Он никогда не предаст, потому что любит ее… В глазах Насти зажглась немая надежда, отдающая горечью и робкой, неумелой любовью. И Фил это увидел. Ребята смотрели друг на друга и понимали, что все в их власти. Это их время: их день, их час, их секунды; их реальность. Где возможно всё. Абсолютно. Они сами выстраивают свою жизнь. Им никто не помеха. И они сами сделали свой выбор. Выбрали жизнь. Выбрали обжигающе-яркие чувства. Выбрали адреналин, кипящий в крови. Выбрали любовь, родившуюся под свист стрел и звон мечей. Короткий, но очень чувственный поцелуй закрепил этот выбор. А затем они обнялись. Их объятие тоже было говорящим. «Я доверюсь тебе, потому что ты для меня открыл мир. Потому что ты единственный, кто увидел меня настоящую. Кто меня понимает и любит. Ты единственный, кто сможет мне помочь. Пожалуйста, помоги мне…». Настя цеплялась за Фила. Сжимала в руках жёсткую больничную сорочку, при этом чувствуя себя утопающим, которого спасли в самый последний момент. Да, собственно, так оно и было… «Я не дам тебе сдаться и умереть. Со мной ты будешь в безопасности. Я сделаю так, что тебя никто не посмеет тронуть. Потому что ты — та самая, которая показала мне настоящего меня. Я помогу тебе…» Фил знал. Знал, что поможет ей, чего бы ему этого не стоило. Она тоже была ему очень нужна. Она научила его спокойствию и честности, сделала смелым и справедливым. Изменила, показав, что у жизни есть и другая сторона. Он не мог себе позволить её отпустить. Потому что знал, чем это кончится. И слишком боялся этого.«Только живи!»
— Я боялась за тебя, — честным шепотом выдохнула Настя в плечо Филу. — Я тоже, — так же тихо и хрипло ответил Фил, прижимая девушку к себе. Раненый бок напоминал о себе слабой болью, но Филу было плевать. Ребята отстранились друг от друга, но рук не разжали. Фил с выдохом откинулся на подушку. Настя улыбнулась. Вопросов к друг другу больше не было. Все стало ясно и понятно, словно открытая книга. Теперь, когда они разобрались в себе, можно заняться и проблемами насущными. — Скажи честно: долго я валялся в отключке? Я помню все очень отрывисто. Какие-то темные стены, окно с звездным небом… Голова болела сильно, все болело… короче, я реально страдаю склерозом. Так что произошло за мое отсутствие? Настя хмыкнула. — Ничего интересного, на самом деле. Ты был в отключке два… ну, полтора дня. Ночью, скорее всего, у тебя был отходняк после наркоза. А мы с ребятами, наверное, всех медсестер достали вопросами. Они нас теперь, скорее всего, знают поименно. И мы очень за тебя переживали. Сейчас… — тут девушка резко остановилась и прислушалась. Из коридора доносились какие-то звуки. Вроде кто-то ругался: два юношеских тенора звучали практически непрерывно, изредка встревал шипящий женский голос. — А хотя они сами расскажут. Буквально спустя три секунды за дверью послышался громкий шепот Вика: «Все, Арт! Тут люди спят! Нас всех убьют, если шуметь будем!» и Киры: «Братец, мы в курсе!». Фил хрипло рассмеялся. — Да заходите! Шум за дверью прекратился, но только на секунду. Потому что в следующий момент в палату ввалились разом и Арт, и Кира, и Вик. Лица у всех были весьма озадаченные, а медицинские халаты, положенные по уставу, были на плечах только у двоих. Арт и Кира держались за руки. Настя поймала немного недоуменный взгляд брата и хмыкнула, чуть сощурив глаза. Игра в гляделки у них была чем-то стандартным, уже вошедшим в обиход. Арт удивлено вытаращил глаза и переглянулся с Кирой. Сменкина выглядела такой же растерянной. Максимально адекватно и трезво в этой уже начавшей затягиваться паузе повел себя Вик. — Фил, дружище, ты очнулся! — Сменкин-младший, радостно улыбаясь, сделал шаг вперед. — Здорово! Ребята обнялись. Всё-таки, они были очень хорошими друзьями и всегда понимали друг друга. Настя тихо встала и отошла от кровати, чтобы им не мешать. Уж ей-то было не знать, насколько важна поддержка друзей в такие моменты! Действия Вика будто вывели Арта и Киру из анабиоза. Они расслабились, улыбнулись и поприветствовали Фила вслед за Виком, правда, каждый по-своему: Арт ограничился чисто мужским рукопожатием и озабоченным вопросом «Ты как?», а Кира сначала аккуратно, стараясь не задевать перебинтованной бок, но крепко (Фил театрально прохрипел: «Задушишь!») обняла давнего друга, а потом отстранилась и с почти детской серьезностью сказала: — Ещё раз так нас всех напугаешь — я тебя убью! — В очередь! — вставила Настя, бросая на Фила очень красноречивый взгляд. — Девочки, не ссорьтесь! Меня хватит на всех! — добродушно хохотнул Фил. Ребята засмеялись. К Кире подошёл Артём и положил руку на плечо. — Ну, если сил шутить хватает, то жить будешь, — с явным облегчением заметил он. — Да ладно вам, распереживались! Чтоб вы знали: я очень живучий! Меня с моим хп грохнуть может только сам Моргарт, но ему придется очень сильно попотеть! Настя и Вик улыбнулись, Кира усмехнулась, а вот Арт резко помрачнел. Сознание опять замкнуло: он вдруг словно наяву увидел длинную синюю гематому на бледной шее Фила. А ещё так некстати вспомнилось ощущение стягивающего руки толстенного провода.… Заметив это, Кира накрыла его ладонь своей и чуть крепче сжала её, как бы говоря: «Я с тобой!». Арт грустно улыбнулся, кивнул и мотнул головой, стараясь прогнать нехорошие мысли. Получилось, конечно, не очень, но все же это было лучше, чем ничего. От взгляда Фила не укрылось такое тесное общение между «друзьями». Он хитро прищурился и протянул: — Та-а-ак…. Настя, Вик, что я пропустил? — Они встречаются! — в унисон отозвались Мещерякова и Сменкин, с разных сторон показывая на брата и сестру. Фил перевел вопросительный взгляд на Киру и Арта в поисках подтверждения полученной информации. — Да, это правда, — невозмутимо ответила Кира. От прежнего смущения не осталось и следа. — А что ты так смотришь? Тебе, значит, можно, а нам — нет? — Ну, тогда жизнь прожита не зря! — довольно ухмыльнулся Фил и стал похож на кота, которому принесли торт из всего сразу: рыбы, мяса и молока. — Можно со спокойной совестью и помирать! — Я тебе помру! — раздался вдруг женский голос, опередивший открывшую было рот Настю. В палату вошла невысокая полноватая женщина со светлыми волосами, собранными в пучок. Она была чем-то неуловимо похожа на Фила. Или он на неё? — Мама… — резко севшим голосом прошептал Фил.…***
— Привет, ты как? — Настя зашла в палату и присела на край кровати. Фил отвлекся от телефона и, увидев свою девушку, улыбнулся. — М-м-м, кого это ко мне ветром занесло? Я уж думал, ты про меня забыла. А вообще, мне уже гораздо лучше, чем было в прошлое воскресенье. — Прости, — виновато улыбнулась ему Настя. — Просто каникулы закончились, а у нас с ребятами ни одного зачёта не сдано. Вот нас всех и гоняли по параграфам всю неделю. Фил заметно скис. Он прекрасно знал, что рано или поздно все зачёты придётся сдавать и ему. — Много сдавать надо было? — Нам — да. Заставили писать контрольные по географии, алгебре, истории, русскому, английскому и химии. По физике, геометрии и литературе сдавали зачёт. Все остальные ограничились самостоятельными. Мол, у нас мало оценок для аттестации. А вот тебе повезло. Елена Викторовна сказала, что когда тебя выпишут, тебе ничего не надо будет писать. Вроде, только по английскому контрольную и по лит-ре. Типо, это профильные предметы и все такое… — Ну, хоть это хорошо, — усмехнулся Фил. — А вообще, какие новости произошли за мое отсутствие? — Если ты про игру… там есть три новости — первые две средненькие, а третья — плохая. С какой начать? — Давай с самого начала и по порядку. — Сначала? Окей… — Настя задумчиво посмотрела в окно, подбирая слова. — Новость «намбер ван»: Моргарт ищет Кира по всему Энвеллу и не только. Он шерстит Питер с помощью Саламандры, Тени и марионеток из редких пространственных дыр. Ну и ищет нас, естественно. Точнее, меня, так как убежден, что именно я освободила Кира. Из этого вытекает новость «намбер ту»: на меня объявлена охота. Если зайду — сразу материализуется отряд марионеток, у которых есть четкий приказ доставить меня во дворец. Арт запретил мне заходить в игру, и даже браслеты отобрал… — И правильно, — перебил её Фил, садясь на кровати внимательно смотря на девушку. — Я тебя очень прошу: выкинь из своей красивой головы глупые мысли! И не заходи в игру одна! — Я и не собиралась, — улыбаясь, сказала Настя. — Но слушай дальше! Из второй новости появляется третья: нам нужен пятый игрок. В смысле бард. Кто-то, кто знает об игре и умеет бренчать на гитаре… Об этом говорят и Арт, и Баквит. — Ну и кого вы хотите пригласить на роль Лютика… барда? — с усмешкой спросил парень. — Кира говорит, что нам нужен Илья. Мол, он адекватный. Вик и Арт за Елену Викторовну, потому что она умеет хранить секреты и может помочь обойти Моргарта. — Я тоже, — снова перебил её Фил. — Во-первых, нам в команде не нужна крыса, доносящая все директору и взрослым. А во-вторых, у нас есть навигатор в виде Арта. И если его «компас» говорит, что нам нужна Елена Викторовна, то тогда я за. — А я вот ни за кого. Я считаю плохой идеей втягивать в игру кого-то помимо нас, — девушка вздохнула. — Насть, не волнуйся, все будет нормально, — успокоил ее Фил. — Елена Викторовна давно в курсе про наши похождения и она нормальная. Тем более, пятый игрок все равно нужен. — Ты прав, — согласилась девушка, ещё раз вздохнув.***
«Январь! Прекрасное время года! Снег, солнце, мороз, снегири! Одно слово — красота!» — думали петербуржцы, огибая очередной сугроб и стараясь при этом не оказаться на подмороженных участках асфальта. Иначе возникала очень заманчивая перспектива растянуться на льду в позе или «бабочки», или «крабика», или «пьяного богомола» — в зависимости от того, как кому повезет упасть. На лицах этих людей (видимо, бывших москвичей) отражались радостные улыбки, и они, вот так светясь снежным настроением, спешили по своим делам. Илья был с ними категорически не согласен. Ну во-первых, он ненавидел зиму и отрицал любое любование красотой этого времени года. А за что ему ее любить? День рождения у него весной, Новый год он не особо любит, экзаменов много… Да и вообще, холодно, неуютно, кутаться надо в три куртки, местность одноцветная в принципе, да и любая дорога (хоть в соседнюю «Пятерочку»!) превращается в целое приключение: выйди из парадной, которую завалило снегом по самый верх, пройди полосу препятствий из сугробов и гололёда, увернись от летящих на тебя с бешеной скоростью детей, катающихся с горки, обогни вечно гуляющих бабушек с собаками (и без) и ещё умудрись не вляпаться в газон, на котором, как известно, много сюрпризов. В общем, сплошные минусы. По его лицу, напоминавшему недовольное дерево, можно было запросто считать все его эмоции. И эта кислая мина очень сильно разбавляла радостный строй прохожих. Некоторые даже останавливались и недоуменно смотрели Илье в след. Ему было очень сильно и очень далеко плевать, поэтому он шел дальше. Он топал к репетитору. Репетитор, старенький Геннадий Васильевич, жил рядом с его школой — собственно, это был бывший школьный физик, сидевший на пенсии. В школе он последний раз преподавал лет десять назад, поэтому только «старожилы» вроде десятых-одиннадцатых классов его помнили. Но преподавал хорошо. Больше того, он славился на весь район тем, что сумеет подготовить к экзаменам даже законченного троечника. И Илья, хоть и являлся хорошистом, его за это очень уважал. Не любил, нет — но уважал. Идти оставалось три квартала. Обычно Илья ходил через дворы, ловко петляя между домами, и успешно оказывался у Геннадия Васильевича через десять минут. Но сейчас, из-за этой противной зимы, в тех дворах, через которые Муромов обычно срезал путь, начал сыпаться снег с крыши, и территорию оградили железными ширмами так, что получился сплошной забор. И поэтому путь увеличивается аж вдвое. Нужно будет обходить саму школу и делать здоровенный крюк по пустырю недостроенного района и заброшенного авиационного завода — источника травм всех подростков в радиусе пяти километров. Вот уже и школьный двор. Сегодня суббота, а суббота, как известно, — день выходной. Поэтому около школы было пусто. Илья даже специально пошарил глазами в поисках какого-нибудь знакомого лица, покрутил головой… и нашел. Тьфу, лучше бы он этого не делал. С другой стороны школьный забор обходила среднего роста девушка, одетая во всё белое: белая шапка, штаны, светло-серые берцы и белый, с редкими красными вставками пуховик. Короткие каштановые волосы, выбиваясь из-под шапки, загораживали лицо девушки, но Илья был уверен на двести тысяч процентов, что через две сотни метров от него идет Настя Мещерякова собственной персоной. Ну и зачем ей было так дебильно одеваться? Все это белое великолепие быстро пачкается, да так, что неизвестно ещё, отмоется ли. И… минуточку, какого хрена она здесь вообще делает? Хотя, это не его дело. Ему максимально пофиг, что ей надо было, как она оказалась возле школы и почему так оделась. Просто не-важ-но. Подгоняемый такими мыслями, Илья обошел школу и вышел на пустырь, на который ночью лучше было не соваться… … Когда-то давно, когда над Спасской башней развевался красный флаг с золотыми серпом и молотом, а название страны успешно сокращалось до четырех букв, здесь собирались строить новый район. Да не простой, а целый туристический комплекс! С памятниками, музеями, театрами, дворцами спорта и прочей культурной атрибутикой. Такое для страны в то время было важно. На такое приезжали глазеть иностранцы, про такое писали в газетах и рассказывали на телевидении, точно такое же стояло по всей стране — в общем, лишним этот район точно бы не был. И поскольку приказ о строительстве поступил аж с самых верхов (из Москвы, то бишь), возводить начали немедленно. Начать-то начали, а вот закончить не успели. Почему? Все просто — это было начало девяностых, начало новой эпохи и новых знамен. «Декабрьские волнения 1991-го и сентябрьские 1993-его годов» — скажет вам Википедия, а я скажу короче — «Перестройка»! И как только по белому дому начали палить танки, а пятнадцать советских социалистических республик объявили свободными, проект свернули. Он стал вдруг никому в государстве не нужен и так и пылился ещё двенадцать лет — частично в городской мэрии в письменном виде, а частично на улице, обдуваемый семи ветрами. Потом, уже от сменившегося начальства, поступил приказ об снесении всех построек (а это, без малого, две бетонные конструкции). Но это опять было никому не нужно. И про него забыли вообще навсегда. Но только не подростки. А вместе с ними — сатанисты, бомжи, искатели приключений на пятую точку и много кто ещё. Уфологи, например. Эти вообще залезли чисто случайно, из-за слухов. Слухи же, в свою очередь, приползли располагавшегося рядом заброшенного авиационного завода. Да-да, того самого, про пребывание на котором так удачно соврали Арт, Кира, Вик, Фил и Настя. Его забросили задолго до перестройки из-за череды несчастных случаев и смертей с оборудованием, оставив прекрасное, дореволюционной постройки здание, на растерзание суровому северному климату. Как вы понимаете, сносить это древнее «чудо-юдо» никому не хотелось. Ну, во-первых, там, по ярым уверениям суеверных бабулек, живут духи трагически погибших рабочих, а во-вторых, для получения разрешения на снос городскому начальству пришлось бы изрядно потрудиться, чего они не хотели как и до «перестройки», так и после. Так и стояли эти две полуразвалившиеся бетонные груды на пустыре, по которому был очень не живописно разбросан строительный мусор… …Закопослушные граждане старались этот пустырь обходить. Ну, мало ли, кто там может околачиваться. Илья тоже там обычно не ходил. Что сказать — и он побаивался встретить здесь каких-нибудь «отбитых» парней или, что ещё хуже, призраков. Но сегодня ему пришлось, по описанной выше причине, изменить своим привычкам. Илья вышел из арки последнего дома перед пустырем и осторожно пошел вперёд. Снег шуршал под ногами с характерным звуком, и Илья напряженно следил, чтобы этот звук оставался именно таким: тихим, скрипящим и одиноким. Чтобы не появлялись пугающие звуки чьих-то шагов или речи, чтобы вообще было тихо и спокойно. Спустя три минуты быстрого (и спокойного!) шага, Илья позволил себе расслабиться. Уже не так осторожно шагал и шарахался при любом шорохе. И вдруг… он услышал скрип железа и ещё какой-то звук, который бывает, когда резину трут по металлу. Это очень резало по тонкому музыкальному слуху. Илья резко тормознул и огляделся. Ничего подозрительного — мусорные баки, какие-то железные листы, арматурные штыри, какие-то провода с бирюзовой подсветкой… Стоп, что? Нет, показалось. Парень пожал плечами и пошел дальше. Спустя ещё несколько секунд раздался еле слышный звук шагов и странный свист. Чуткое ухо Ильи уловило это. Парень обернулся и чуть не завопил от ужаса. Над ним возвышалась странная конструкция, похожая на человечка, которого ребенок скрутил из проводов или проволоки, а сверху нацепил белую с красными полосами овальную маску. Вот только глаза у этой куклы горели потусторонним бирюзовым цветом. Она была живой! И более того — замахивалась на Илью огромным кривым клинком из черной стали. Замахнулась… И ударила по неизвестно откуда появившемуся красному силовому полю. Илья хотел заорать. Но ему не дала это сделать чья-то не очень крупная рука в черной перчатке; от неё исходил «аптечный» запах спирта и лекарств. — Заткнись, — шепотом приказал Муромову знакомый голос. Обладатель голоса ещё крепче зажал Илье рот и силой уволок за ближайший мусорный бак. Страшная кукла так и осталась стоять на том месте, беспорядочно колотя силовое поле. Янтарные глаза скользнули назад и увидели нахмуренное лицо Насти Мещеряковой. — Ты? — хотел сказать Илья. Но из-за своеобразного кляпа в виде руки девушки получилось лишь короткое мычание. Однако Настя разобрала его слова и с раздражением ответила: — Да, я! А кого ты ещё хотел увидеть? Человека-паука? Илья отрицательно замотал головой, показывая, что согласен и на нее. Три секунды назад ему грозила реальная опасность, и Настя его от этой опасности избавила — почему бы не доверить ей свою жизнь? Да и выбирать не приходилось: она была единственной, кто находился на этом злосчастном пустыре в этот час и кто мог помочь в данной ситуации. Девушка фыркнула и, покосившись на рыжие волосы Ильи, разжала руку: — Ладно, Мэри Джейн. Стой здесь и не маячь. Держи вот это мертвой хваткой. Посеешь — я не знаю, что с тобой сделаю! — в ответ на вопросительно-ошарашенный взгляд девушка сказала, — Да, ты вляпался. На тебя напала марионетка, потому что тебя перепутали с одним рыжим человеком. И тебе крышка, если сделаешь хоть шаг, понял? На, держи! И всунула ему в руки небольшой камешек с чем-то красным посередине. По форме он напоминал ромб с красными и оранжевыми узорами. В конец офигевший от жизни Илья сжал камень в руке и взглядом проводил Настю, которая вышла из защиты и скользнула за ближайший сугроб. Только сейчас Муромов понял, зачем Мещерякова одевалась во всё белое — она почти слилась со снегом; выбивались только волосы и красные участки на куртке. Все с тем же удивлением Илья наблюдал, как Настя достает откуда-то длинную палку (издалека рукоять показалось ему такой), из которой секунду спустя вырастает черное лезвие, по форме напоминающий не то топор, не то секиру, не то одностороннее копье. Если бы Илья знал, что такое глефа, то определил бы мгновенно — слишком узнаваем был клинок. Потом Настя другой рукой залезла под куртку и вытащила оттуда что-то серое и маленькое, с железными усиками. «Шокер!» — догадался Илья. Настя передвигалась короткими перебежками от сугроба к сугробу и очень скоро оказалась за спиной марионетки. Короткий прыжок, свист клинка, и страшная кукла лишается руки, а сама Мещерякова сидит у нее на шее, свесив ноги и пытаясь короткими точными ударами перепилить толстенный провод, который служил марионетке шеей. Переодически Настя помогала себе шокером, жаля куклу и не давая сбросить её с себя. Илья наблюдал за этой сценой с открытым ртом. Ему очень хотелось достать телефон и заснять все это на камеру, но совесть подсказывала, что это делать нехорошо по отношению к человеку, который тебе только что жизнь спас. Плюсом к совести шел инстинкт самосохранения; стоило Илье хоть на секунду представить, что с ним сделает Настя в случае слива этой драки, как все его нервы во главе с «чуйкой» начинали сдавать назад. От этой сумасшедшой девчонки можно было ожидать чего угодно! И Илья так увлёкся своими мыслями, что разжал руки и отпустил тот камешек, который ему сказали «держать мертвой хваткой». Каменюка упала, с характерным звуком ударившись об землю, и силовое поле пропало. На это мгновенно среагировала марионетка. Она взмахнула клинком, собираясь ударить Илью. Настя попыталась выбить оружие. Неудачно — нож марионетки рассек Мещеряковой плечо. Девушка выругалась и ударила противника самым сильным разрядом тока, на который её шокер был способен. Кукла застыла и свалилась прямо в снег, чуть не погребя под собой Мещерякову. Илья подобрал камень и кинулся к ней — помогать. Все обиды и условности отступили на второй план. — Муромов, скажи, ты дебил? — отфыркиваясь от снега, спросила Настя. — Как человека просила: держи! Илья молчал, помогая ей выбраться. И только сейчас он заметил, как по её правой руке стекает тоненькая струйка крови, а красная кожа куртки становится темнее. Илья ошарашенно сообщил ей: — У тебя кровь. — Спасибо, я знаю. Настя забрала у него кнопку щита и сунула её в карман пуховика. С сожалением покосилась на испорченную кожу куртки и, недолго думая, скинула её. Оставшись в одном свитере, она быстро закатала рукав и осмотрела рану. К её счастью, это был неглубокий порез. Настя, привыкшая быстро решать проблемы такого характера, сразу сообразила, что нужно его обеззаразить. — Есть антисептик? — спросила девушка, покосившись на Илью. Тот молча, так ещё плохо соображал, что вообще происходит, вынул из кармана маленький бутылек с прозрачной жидкостью и протянул ей. Его всегда совала мама, наказывая, чтобы Илья им пользовался и протирал руки. Естественно, парень про него забывал, и поэтому антисептик был полный. — Отлично! Спасибо, — Настя откупорила бутылек. Затем из кармана джинс достала непочатую пачку с медицинскими бинтами. Вскрыла, отмотала где-то метр, смочила спиртом, забинтовала рану и отдала антисептик обратно Илье. Затем девушка надела пуховик, спрятала уже выключенный шокер в внутренней карман и, вытащив свое оружие из шеи марионетки и дезактивировав его, засунула в левый рукав. Илья так же молча за этим наблюдал. До него медленно доходил смысл всего произошедшего. Когда наконец он осознал, какая хрень с ним только что приключилась, то издал какой-то странный звук, похожий на удивленное мычание. Лицо его при этом вытянулось. — Что сейчас ПРОИЗОШЛО?! — озвучил свои мысли Илья. И в его вопросе четко чувствовалась уже начавшая проклевываться истерика. — Ничего необычного, — последовал неопределенный ответ. — СЕРЬЕЗНО? Мне чуть голову не проломили, а для тебя — «ничего необычного»?! — истерика у Ильи уже окончательно проснулась и теперь вылезала наружу. — Что это было за чудовище? Откуда оно вообще взялось? Откуда у тебя оружие? И… почему здесь так пахнет аптекой? — Последние два вопроса тебя не касаются. На первые два отвечу максимально коротко — это чудовище называют марионеткой, оно вылезло из виртуальной игры. Всё? — в голосе девушки засквозила раздраженная усталость. Она даже не смотрела на Илью, озабоченно пытаясь стереть кровь с куртки. — Нет, не все! — Илья не собирался отступать. И такое пренебрежительное отношение начинало выводить его из себя. — Вопросов ещё много! Например, где Фил? Что с Артом? Утюг на лицо упал? Почему в сумке у Киры живёт непонятная тварь? Почему вы постоянно куда-то пропадаете? Почему вы молчите обо всем, будто воды в рот набрали? Что блин вообще творится?! Девушка вздохнула: — Жизнь. Творится жизнь. Непонятно было, с усмешкой она это говорит или нет. Но Илья слишком долго хотел узнать ответы на все эти вопросы. Слишком долго. Ему надоело быть в неведении. И теперь, когда появился хоть малейший шанс получить ответы, он не собирался отступать. — Настя! Я видел, то как вы постоянно забегаете в подсобку и не возвращаетесь, вы мне стёрли из памяти два вечера, да меня только что чуть не убили — и я не имею права знать, что происходит? Но я знаю, что это все связано с вами! …А у Насти тем временем кончалось терпение. Вот дебил! Ему жизнь спасли, а он здесь разглагольствует и требует объяснений. Хоть бы спасибо сказал, зараза такая. И ещё она еле сдерживала внутренний порыв высказать ему все, что накипело за все время. Старалась спокойно реагировать на его реплики и просьбы, но с каждой секундой это становилось все сложнее. Последняя фраза Ильи её окончательно вывела. Она включила стерву, отбрасывая в сторону обычное спокойствие и сдержанность. Весь ураган эмоций, который бушевал внутри нее, начал вырываться наружу едким сарказмом: — Да что ты говоришь! А чем докажешь, что это мы?.. …Илья аж оторопел. Ему точно не показалось. Он никогда не слышал от Насти такого тона. Даже когда они ссорились, она предпочитала использовать стальную холодность, но не желчно-змеиное шипение! Тем не менее, парень не замедлил с ответом: — Да весь класс знает! — Весь класс можно подговорить или подкупить. Как, кстати, ты и сделал в прошлый раз. У тебя нет никаких доказательств, но ты всё равно стучишь на нас. Зовешь директора или учителей и говоришь им: «Ой, Арлен Семёнович, а тут Мещеряков и его компания творят беспредел! Усыпили меня, чуть не убили, и ещё они запираются в театралке каждый день. Нет-нет, я за ними не шпионю!», — девушка подняла глаза, и Илья увидел там издёвку. Тонкую, колкую холодную издёвку над ним и его страстью к ябедничеству. Настя копировала его поведение, интонацию, а Илья понимал, что в её словах, пожалуй, есть доля правды. Девушка тем временем продолжала, а в голосе вместо яда и сарказма слышались злость и неприкрытое раздражение, — объяснить тебе, что происходит? А какова гарантия, что ты не сольешь эту информацию? Конечно, тебе вряд-ли кто-то поверит, но всё-таки. У меня нет оснований тебе доверять. И тебе не доверяет никто из нашего класса, потому что знают: ты не умеешь держать язык за зубами, Илья! Настя развернулась и хотела уже уйти. Было видно, что ей есть, что ещё сказать, но она очень не хочет продолжать разговор. — Как и ты! — едко проговорил Илья. Его задели слова девушки, и он уже себя не контролировал. Обида — вот что двигало им. — Ты тоже то ещё трепло! Если бы не твой длинный язык, то меня бы тогда бы не наказали, и не было бы нашей ссоры! Ты сама виновата во всем, что случилось! — Закрой. Нахрен. РОТ! — с полушепота Настя сорвалась на яростный рык. Она развернулась и одним рывком приблизилась к Илье, хватая его за куртку и притягивая к себе. — Ты ничего не знаешь! Ничего! И не имеешь права так говорить, ясно? Теперь ее голос звенел шипящим паром из-под раскаленного железа, а глаза чуть ли не светились. Она задрала левый рукав куртки, стянула кожаный браслет и продемонстрировала Илье длинный розовый рубец через все предплечье. — Видишь? В этом виноват только ты! Если бы ты меня не толкнул, ничего бы этого не было! При взгляде на старый шрам Мещеряковой Илью прошиб холодный пот. Он вспомнил. Вспомнил все. И слезы Насти, и фонтан крови, хлещущий из раны на её руке, и растерянность Яна, и гнетущее чувство вины, сковавшее его. А ещё — страх. Липкий, грязный страх, поднимающий его по ночам. Илья не понимал, боязнь ли это за себя, или все же за Настю. С одной стороны, какое ему дело до собственной одноклассницы? Ведь она ему никто! Нееет… тут проблема была в другом. До этого момента Илья никогда не причинял людям физическую боль. Моральную — пожалуйста, но физическую — нет, ни за что! Потом родители отдали его на бокс, и своеобразный «кодекс» стёрся из памяти. Остался только ужас, который сковал его тогда, холодным весенним вечером 2011-го года на школьном дворе. С другой стороны, он безумно боялся, что его накажут за то, что он сделал. Боялся, что будут обсуждать или дразнить. Что с ним не будут общаться, или, что ещё хуже, расскажут родителям. Илья долго думал, чего он боится больше и пришел к выводу о том, что ему одинаково страшно и то, и другое. А ещё он понял, как глупо себя вел тогда, семь лет назад. У Насти, конечно, есть все основания на него злиться и не доверять. Если посмотреть со стороны, то он вообще редкостный мудила. Крыса, сдающая своих же одноклассников. Точнее, помесь крысы с упрямым бараном, в упор не желающим видеть свои ошибки. Настя отпустила его куртку, затянула браслет, раскатала рукав и теперь просто молча прожигала Илью взглядом. Короткими вдохами-выдохами успокаивалась после недавнего взрыва, пытаясь вернуть привычное пуленепробиваемое состояние. Кулаки все ещё были сжаты. — Ладно… — сказал Илья и резко выдохнул, — прости. Настя напряглась. — Прости меня. Я дурак. И я действительно виноват. Надо было перед тобой сразу извиниться, да вот только я не знал как, честно. Потом ты уехала, а когда вернулась… сама понимаешь, наше общение с самого начала не задалось. А тут ещё и ваше странное поведение… Я думал, что поступаю правильно, докладывая директору все. Но теперь понял, что нет. Прости меня. Ты имеешь право не доверять мне, ничего не рассказывать… Илья был искренним, просто говоря как есть на самом деле. Он впервые делал этого не ради какой-то выгоды. Он признавал свои ошибки и честно об этом говорил. И Настя это увидела. Она очень ценила искренность в людях. Злость куда-то пропала, ровно как и желание язвить. Девушка улыбнулась: — Ладно, проехали. Я тебя давно простила, просто твое поведение…. Сам понимаешь, слегка выбешивало. — Понимаю, — Илья хмыкнул. — Из-за этого со мной никто особо не общался. Ну, Кира только иногда. Она нормальная… Хотя, справедливости ради, слово «нормальный» неприменимо ни к одному из вас. Настя засмеялась: — Есть такое. — Но вообще, я просто хотел с вами дружить. У вас какие-то постоянно сходки, приключения… Интересно же! — Так… давай дружить, в чем проблема? — Ну, знаешь ли, после того, как меня чуть не убили, я как-то передумал. Но мы же можем просто общаться, без ненависти, драк и выяснения отношений. Идёт? — Илья протянул Насте ладонь для рукопожатия. — Идёт, — девушка улыбнулась и пожала руку нового приятеля. После этого, Илья решил посмотреть время. Достал телефон, увидел цифры и чуть не выругался. — Чёрт, я к репетитору опаздываю. Пять минут осталось, я не успею… — Успеешь! — заверила его Настя. — Я знаю твоего репетитора, Вик рассказывал. Тут можно срезать, и как раз за пять минут. Пойдем!