*********
«Тебе не одолеть его, — сказал Отелло. — Не его…». Знал ли он, что с некоторых пор они сменили показные стычки с оружием в руках на вот такие, сокровенные, сражения, выясняя, кто кому в итоге уступит. Распластано в кровавом потоке волос тонкое разгорячённое тело. Оно чуть выгибалось, сбив дыхание, взволнованно пытаясь приподняться. Поджатый живот напряжённо подрагивал. На нём, как плёнка шелушащейся кожи, подсох недавно растёкшийся след мутно прозрачного, белёсого отсвета луны. Словно цветки лилий, ладони прохладны, они удержали на месте. И лепестками роз таяли лёгкие поцелуи. Не исчезали их ощущения, окутывали, томили согретым шёлком прикосновений, побуждая раскрываться, доверчиво раздвинуться навстречу в вожделении ласк более глубоких и сочных. Серебристая прядь легла на плечо. Снова дотронулись мягкие губы, прихватив отверделое зёрнышко соска. — Обретаясь среди людей, быстро обрастаешь привязанностями. Но они скоротечны, как жизни смертных, и заканчиваются, неважно, когда и почему, просто прекращаются и всё…*********
Сколько прекрасных начинаний не воплощено в жизнь из-за банальной нехватки средств! Здесь деньги решают многое, если не всё. Среди меценатов всегда много знатных фамилий. Клодия Фантомхайв, английская аристократка с французскими корнями. Сказать, что она была божественно красива, мила обольстительно или потрясающе умна, — ни то, ни другое, ни третье. Она была разумна. Идея победить смерть вызывала у неё смех. — Это утопия. Так мы никогда не избавимся от своих врагов, — говорила она. — Смерть учит ценить радости жизни и дорожить тем малым, что мы имеем, какой смысл с нею бороться. Её влекло не бессмертие, но вечная молодость. Она не зажимала платочком рот в брезгливой жеманности, по возможности воспринимая вещи такими, каковы они есть. Перед похоронами своей подруги, безвременно почившей, стоя над гробом, она негромко отметила: — Как странно. Исчезла её вечная складка на лбу, и обиженные губы теперь спокойны; лицо без румянца, гладкое, словно шёлк. Она стала гораздо красивей, чем при жизни. Вы не находите, господин Гробовщик? От неожиданного прямого обращения господин Гробовщик только пробормотал насчёт красоты, каковой она будет через несколько дней. — Но вы в состоянии её удержать, — вдруг сказала леди. — Если вам это удаётся на время, отчего же его не продлить ещё. Вам я верю. Глубокий взгляд пронзительных глаз, тёмно-синих до черноты, цвета ночного неба, не сумел проникнуть за завесу сизой чёлки, как дым. Лишь шорох платья овеял прохладой, задев траурным крепом. Их встречи не были случайными или скрытными. Она появлялась, когда меньше всего ждёшь, сама неуловимая, как призрак, и незаметно исчезала, стоило на миг упустить её из виду. Леди Фантом. И несколько слов, которыми они могли обменяться в шуме общества, были порой весьма откровенны, задевая в отжившем какие-то ещё живые ростки. — Господин Гробовщик, вы ведь не станете использовать вытяжку из плоти младенцев? — Вас бы это смутило, миледи? Это средство применяли для омолаживания не так уж давно. — Я читала об этом, — беззаботно ответила леди. — Также слышала о более действенном средстве, живительный источник которой есть у вас, и отсутствует у меня. Говорят, оно смягчает кожу, делая её юной, точно у ребёнка. — Интересное открытие, — проронил он. — Осталось выяснить, отчего этот чудесный эликсир до сих пор неизвестен. — Может быть, оттого, что он слишком прост в исполнении? Фиалки из бутоньерки на её груди тянули тонкой свежестью предутренней мглы, той самой, когда жнец спустился на землю, впервые вдохнув здесь воздух. Мог ли скромный Гробовщик надеяться на благосклонность знатной дамы. Но могла ли светская леди полагаться на внимание мрачного жнеца? Не торопясь, он шагал по широкой тропе к охотничьей заимке, затерянной в лесной глуши чьего-то поместья. Там было назначено очередное собрание тайного общества, и заранее доставлена египетская мумия, неплохо сохранившаяся. Леди Фантомхайв нагнала его верхом на лошади, оставив своих спутников где-то далеко позади. — Господин Гробовщик! Вы рискуете опоздать при столь неспешной прогулке, — весело окликнула его. — Без меня всё равно не начнут, — отозвался он, приостановившись. — Значит, это вы проведёте показательное вскрытие древнего мертвеца? — спросила леди. — А вы решили при этом присутствовать, миледи, не опасаясь проклятия фараонов? — Я больше опасаюсь живых, чем недвижимых мёртвых. Он придержал её лошадь за повод. — Вы не верите в загробную жизнь? — Оттуда ещё никто не вернулся, — леди ответила смехом. — Вы так уверены, миледи? — Покажите мне хотя бы одного, — и она пришпорила свою лошадь, одарив озорной улыбкой: — До встречи в охотничьем домике, господин Гробовщик! Добираться туда верхом было не более десяти минут; пешком, даже напрямую, около получаса. В каком-то задоре, беспечной игрой, с места он отскочил на высокую ветку, едва леди скрылась из виду. Каково же было её изумление, когда увидела Гробовщика, уже спокойно поджидавшего её там, в холле у камина. Так случилось, что они прибыли раньше всех и остались наедине. Надо сказать, леди довольно быстро справилась с собой. — Вы… не обычный человек. Кто вы? — Ваш покорный слуга, миледи, — он ответил лёгким поклоном. — Отчего вы скрываете свои глаза? Я хочу их увидеть, — приблизившись, быстрым движением она попыталась сдвинуть седую чёлку. Ладони холодные и сухие, как у мертвеца, мягко отвели тонкое запястье. — Не стоит этого делать, миледи. Но скорые пальцы непослушно смахнули чёлку с лица. Что она увидела — двойной ободок, золотистый и изумрудный, вокруг зрачка, у людей так не бывает, ещё и с призрачным зеленоватым мерцанием в полусумраке, при отсвете камина. Нет, она не отшатнулась и даже не отступила на шаг, лишь безвольно опустились её руки. — Кажется, я поняла, кто вы, — почти прошептала она. — Мне рассказывала о том моя нянька, она родом с французского побережья… Но как же, они собрались бороться со смертью. С вами?.. — по розово-фиалковым устам скользнула горечь усмешки. — Зачем вы, миледи?.. — вырвалось отчаянием из глубин души. — Клодия. Называйте меня Клодия, Клодин. — Я принесу тебе смерть… Прохлада бескровных губ коснулась выемки в замше женской перчатки. Большего он себе никогда не позволил. Благородная дама, она была замужем, имела двоих детей. Хотя их редкие встречи в глазах света оставались формальными, не нарушая приличий, они стали теплее, когда оба были объединены одной тайной. Неприметный, точно в задумчивости, вдруг задержавшийся взгляд ночных глаз, мимолётно подаренная улыбка, тут же скрытая веером. Фиалки, ненароком упавшие с лифа прямо в ладонь, или же белая роза, будто случайно забытая около изящной руки, затянутой в тонкое кружево. Леди Фантомхайв нигде не выказала и намёком, что узнала о таинственном Гробовщике. За одно только это она достойна уважения. Да, с того дня она безотказно подписывала чеки на суммы, какие могла дать, под любой проект общества «Осирис». Но, несмотря на всё длившуюся идиллию, нависало предчувствие беды, сжимая хмурую душу. Кому, как не ему, было знать, что смертный, с кем ему довелось чуть сблизиться и показать свои глаза жнеца, уходил безвозвратно. Он знал, насколько больно терять. Несколько прощальных медальонов уже были тому свидетельством. Что ж, его предупредили об этом с самого начала. И он отчасти был рад, что вскоре Клодия перестала посещать общество, хотя деньги от неё продолжали исправно поступать, чеки регулярно доставлялись курьерами. Возможно, она больше не желала встречаться. Лишь иногда, наткнувшись где-нибудь взором на фиалки, как томные воспоминания, он перебирал их засохшие лепестки, спрятанные между страниц закрытого блокнота. Случайно на одном из раутов он услышал, что по настоянию королевы леди Фантомхайв отбыла на родину, куда-то на целебные воды Франции. Климат Англии ей никогда не подходил. И днями после от Клодии пришло письмо с приглашением, между строк, навестить. Лёгким смехом веяло от исписанного листа с описанием бальзамических трав. Задыхаться от чахотки — и грезить вечной юностью: это так по-людски! Как-то слишком гладко, одно к одному, связались события. Но Гробовщик тогда задумался лишь, что уж от чахотки он точно сможет избавить, на то он и жнец. Пусть это станет ещё одним нарушением, не слишком-то много он их, таких, допускал. И не закралось подозрение, что его завлекали в ловушку. Какая это была встреча, посреди пышного сада, на ступенях ротонды, увитой плющом. Гробовщик поспешил к хозяйке, едва увидев. Наверное, она показалась чуть бледнее обычного, а румянец, разлившийся по щекам, чуть ярче, но всё это можно сослать на волнение. По-прежнему её лиф украшали фиалки, они невероятно подходили её глазам. — Клодин!.. Леди протянула сразу обе руки. — Как я рада вас видеть! Право, это моё глупое письмо, я написала его в порыве… Оно заставило сорваться вас с места. — О чём вы, я счастлив развеяться. И помочь вам, чем могу. — Пожалуй, вы сможете, — лукаво приподнята бровь. — Неужели медицина достигла таких высот? — Медицина, увы, пока нет. Что может быть лучше, чем в тишине бродить по цветущему летнему саду, мягко ступая с каменистой дорожки на бархат мха и травы, под тенистой листвой каштанов и вязов, прислушиваясь к пению птиц, и говорить, говорить, словно торопясь в одной беседе рассказать друг дружке всё, что не успели прежде. Пламенел закат, и Гробовщик проводил очаровательную хозяйку в её летние покои, с застеклёнными дверями и окнами от пола до потолка. Помог ей прилечь на кушетку. — Вы ведь не хотите, чтобы болезнь изъела вас, Клодин? Вам надо только уснуть. Доверьтесь, и проснётесь уже здоровой, обещаю вам. — Мой лучший доктор, я постараюсь, — Клодия сжала его прохладные пальцы, улыбка таяла на фиалково-розовых губах. Непохожа она была на умирающую. — Пока я засну, нарвите для меня в саду левкои. Они так очаровательны, и только начали цвести, — всё, что она попросила. Нежно-душистый аромат левкоев смешался с резко-кислым запахом гнилых яблок. Это перебродившее амбре словно преследовало, вдруг окутав и перебив всё иное. Забыв о цветах, Гробовщик метнулся назад, в комнату с открытыми стеклянными дверями, где оставил леди Фантомхайв. Где-то сбоку или позади с шорохом мелькнула тень, как от большого крыла. Клодин была мертва. Он держал в руках её опустевшее тело, и уже ничего не мог сделать. Лишь тёплый лёгкий ветерок выметал, выносил наружу, развеивал терпкий, до оскомины, запах яблочной падали. Сменял его на сладковатый привкус садовых цветов, пропитывающий, застревающий комком в горле, аромат смерти. 1866 год, 13 июля Клодии не стало в середине лета. Едва минуло четыре года со дня знакомства. Её лента воспоминаний была абсолютно пуста.