Эльф сказал, что тот, кто сможет нам помочь, на наше счастье, находится совсем рядом, и направил нас к замку мэра. В нем Йеннифэр развлекалась тем, что своими чарами заставила всю городскую знать слиться в экстазе. Я сразу почувствовал воздействие её чар и понял, что она действительно сильная чародейка. Но, несмотря на все усилия, подчинить меня оказалось не в её власти. Кажется, тогда она и начала догадываться, ведь таким чарам не поддаются лишь те, в чьем сердце живет истинная любовь.
— Нам нужна помощь, - попросил я.
— Нам? — она посмотрела вслед за моим многозначительным взглядом на Лютика, которого я оставил на диване, подальше от её магии. — Надеюсь, просто друг?
Я как мог, сопротивлялся её вползанию в мою голову и поставил невидимый заслон — мне не хотелось, чтобы она узнала о моей слабости. Но это лишь распалило любопытство красавицы, и она, подойдя ближе, принялась прощупывать меня, задавая вопросы.
— Прошу тебя, — взмолился я наконец, — помоги сначала моему другу, а затем, если захочешь, я буду утолять твоё любопытство всю ночь. Вылечи его — я заплачу любую цену
Когда выяснилось, что Йеннифэр в качестве оплаты захотела принять со мной ванну, я, понимая, что ведьма ждёт от меня того, чего я дать ей не желаю, был максимально напряжен. Но она всего лишь расспрашивала меня о всяком, и, узнав, что я ловил джина, будучи в отчаянье от бессонницы, предложила свою помощь.
— Боюсь, ты мне не по карману. Как бы я не попал в плен за твою услугу Лютику, — ответил я со смешком.
Но проницательную ведьму было трудно обмануть. Несмотря на мой магический заслон, она явно что-то чувствовала.
— Ты притворяешься, что джин тебе нужен только из-за бессонницы.
Но я резко её осёк:
— Как только я заплачу тебе за доброту, это уже будет не твое дело.
Стоя над тобой, спящим волшебным сном, таким беззащитным и уязвимым, я мучился от того, что последнее, что ты от меня услышал, были слова грубости.
Я сказал тебе много лишнего, и…
Не сказал тебе самого главного, того, что было у меня на сердце, того, от чего я загадал избавиться.
Что я люблю тебя, разумеется.
Когда ты называл меня своим другом, у меня внутри всё будто переворачивалось, ведь ты значил для меня много больше.
Я очень хочу быть с тобой — и неважно как долго. Хочу поверить в то, что достоин счастья.
И этот ребенок-неожиданность.… Быть может, он послан мне как раз таки для того, чтобы я переосмыслил свое предназначение. Быть может оно в том, чтобы служить своим близким, защищать их, оберегать, окружить заботой и любовью. Отогреть возле них свое сердце.
Я пообещал себе — если ты выживешь, если мы выберемся из очередного переплета — я признаюсь. И плевать на кружащих возле тебя дам и поклонниц — я видел, как ты смотришь на меня — так смотреть может только влюбленный. Если понадобиться, я буду на коленях просить тебя дать мне шанс, и если ты только позволишь.… Если ты только разрешишь…
Чародейка обещала спасти тебя, но я в её бескорыстное желание помочь совсем не верил, и сильно сомневался в её истинных намерениях.
Мои опасения оправдались, оказалось, что ведьма хочет завладеть джином, чтобы тот исполнил её желание, а меня, чтобы я не мог помешать, приказала бросить в темницу. Там же, во время пыток выяснилось, что джин исполнил тогда у озера МОЕ желание, которое едва не привело к смерти барда. Я хотел покоя и освобождения от своей страсти, я просил тишины, и получил вот что — едва не потерял самое дорогое мне существо на всём белом свете. Я едва не проклял себя в тот же момент, но решил, что поздно посыпать голову пеплом — прошлого уже не изменить, но! В моих руках будущее, и, по крайней мере, я могу постараться сделать всё, что в моих силах.
Выбравшись из заточения, я сразу увидел тебя, еще слабого, испуганного, походка нетвердая, но, главное, ты жив, жив и здоров — чародейка всё же сдержала свое обещание.
Моя душа поёт и ликует, и я, подбежав к тебе, счастливо улыбаюсь:
— Лютик, ты в порядке!
Но ты лишь хмуришься в ответ:
— Приятно слышать, что тебе не насрать.
По привычке я иронично отнекиваюсь:
— Не спеши с выводами, — но тут же осекаю себя. Неужели я настолько привык скрывать за насмешкой и издевками свои истинные чувства, что и в такую минуту продолжаю в том же духе.
Но другого ты и не ждал, поэтому, как ни в чем, ни бывало, продолжаешь болтать:
— Представляешь, сначала мне снилась прекрасная дева, ласкающая мое тело, а потом резко, из ниоткуда, возникла демоническая женщина, требующая от меня загадать желание… Дьявольские глаза, черные волосы, рисунок амфоры на животе…
Я изменился в лице, и бард сразу насторожился:
— Ты знаешь эту женщину? — и, глянув мне в глаза, разочарованно протянул. — Конеечно, ты знаешь эту женщину…
Признаюсь, увидев Лютика, я позабыл не только о чародейке, но и обо всём на свете. Но после этих слов, в моём сердце поднялась волна благодарности к этой девушке с печальными глазами, спасшей своей магией любовь всей моей жизни. Тотчас же я понял то, что должен был понять сразу — у неё тоже есть мечта, такая, за которую она готова жизнью рискнуть, и чтобы её осуществить, ей и нужен был джин. Она хочет впустить его в себя, подчинить себе, безумная. С мыслью о том, что я обязан спасти её, я ринулся к замку:
— Нет, нет, нет! Только не говори, что именно сейчас ты решил позаботиться о ком-то, кроме себя! — нёсся мне в след отчаянный окрик барда.
— Она спасла тебя, я не могу позволить ей умереть.
Всем сердцем я хотел отблагодарить эту женщину, поэтому, ворвавшись в комнату, в которой кружил дикий вихрь её волшебства, крикнул ей:
— Чего ты хочешь, Йеннифэр? Говори! — и делаю третий шрам для своего третьего желания.
Бросив на меня взгляд, полный отчаянья, чародейка произносит еле слышно:
— Я хочу… ребенка!
Услышав, какая мечта толкнула ведьму на безумные поступки, я колеблюсь. Будучи сам сыном ведьмы, я хорошо знал, какие могут быть последствия для несчастного ребенка Йеннифэр. Закон о принудительной стерилизации чародеев был принят не зря — у неё на свет мог появиться только очередной мутант.
Но иного выхода нет. Сжав кулаки, я шепчу своё желание — пусть у чародейки появится ребенок. Нормальный, здоровый, правильный ребенок, не мутант и не чудовище, как я.
Вырвавшийся на свободу из тела Йеннифэр, джин сорвал крышу замка, выбил стёкла, разметал нас по углам.
Последними моими мыслями, прежде чем я потерял сознание, были мысли о Лютике.
Л
Эльф уже оплакивал ведьму, погибшую под завалами вместе с Геральтом, а я стоял, как громом пораженный, и даже поверить не мог в то, что только что случилось. Шестое чувство всегда подсказывало мне, что ведьмак из любой опасной ситуации найдет выход, но в этот раз всё было иначе. Мой внутренний голос молчал, пока я, обескураженный, в смятении разглядывал замок с обрушившейся крышей:
— Зачем он туда полез? Я понять не могу.… Спасать чертову долбанутую ведьму, зачем? — прошептал в отчаянье я.
— Потому что она была прекрасна, вот почему, — всхлипывая, произнес влюбленный эльф.
Насколько же она запала Геральту в сердце, подумал я, если он готов был погибнуть, спасая её. То есть его, Лютика, спустя почти двадцать лет, он не хотел назвать даже своим другом, а ради первой встречной сумасшедшей ведьмы рисковал головой?
В отчаянье я опускаюсь на колени, обхватываю руками голову:
— Как же мне теперь жить без тебя, Геральт. Не думал я, что всё кончится именно так.
Я поднимаю глаза, в которых дрожат слёзы, к небу, и шепчу:
— Я напишу свою самую лучшую балладу. В ней, я позволю, наконец, выразить все те чувства, что мучили меня. Пусть люди узнают про тебя, про нас. Я буду петь её до конца моих дней.
Вдруг я слышу окрик эльфа, подошедшего к окну:
— Они живы, они всё еще живы!
Не веря своим ушам, я поднимаюсь и бегу, не чувствуя под собой земли. Увидев, как оба они выходят, улыбаясь, живые и невредимые, я остановился как вкопанный. Что-то есть между этими двумя, иначе, почему они так загадочно улыбаются друг другу, а чародейка ступает, опираясь на поданную ей ведьмаком руку.
Я вижу, как эльф с воплем падает на колени перед своей любимой, обхватывает её стан. Йеннифэр, со счастливой улыбкой глядя на ведьмака, милостиво кладет руку на плечо эльфа.
— Ну, будет тебе убиваться.
— Госпожа моя, я уже и не надеялся увидеть вас в живых!
— Но всё же вот она, я, жива, да еще как жива, — заливается смехом ведьмочка.
— Я так счастлив, Йен, если позволите… — он тянет к себе её руку и покрывает её поцелуями.
Г
Стоя рядом с милующейся парочкой, Геральт не сводит с Лютика напряженных сияющих глаз. Он понимает, что если он хотел что-то сказать, то сейчас самое время. Нужно подойти к нему, взять его руки в свои, и…
Но бесстрашный ведьмак вдруг пасует, ему проще сразиться сейчас со всеми чудовищами на свете, чем признаться в своих истинных чувствах. Он молчит, и только смотрит, не отрываясь, на барда, а в глазах мольба:
«Пойми меня без слов. Не заставляй говорить об этом».
Наконец, Лютик, стряхнув оцепенения, идёт к нему. Увидев выражение его лица, Ведьмак подумал, что вот сейчас бард его поцелует, и, приоткрыв губы и затаив дыхание, ждал.
— Геральт, можно я тебя…. Можно ли мне тебя обнять? — просит бард, робко добавив, — Только, пожалуйста, не ругайся…
Опустив голову, Геральт раскрывает руки для объятий. Но музыкант всё еще мнётся в нерешительности, будто боится, что Геральт его оттолкнёт или ударит.
— Лютик, — шепчет ведьмак, прижимая друга к своему бешено бьющемуся сердцу, — Бард…
Больше он ничего не может из себя выдавить, и только теснее сжимает его в своих объятиях. Слова рвутся наружу, но застревают в горле. От избытка эмоций его трясет. Он ненавидит себя за то, что он такой трус, но произнести хоть слово сейчас выше его сил, и он молит про себя о том, чтобы Лютик понял…
Чтобы ни за что больше не захотел его покинуть.
