Сборник A. (bsd: soukoku)

      чуя не может сдержаться, когда чувствует холод от кожаной плотной перчатки на своих ягодицах, несдержанно выгибается изящной дугой и едва ли успевает простонать в голос, когда слышит томный горячий шепот над ухом.       — молчи, или получишь больше.       меж ягодиц скользит палец, накахара вздрагивает от неожиданного холода и давления на нежную кожу. осознание того, что дазай трогает его прямо в перчатках, заставляет его возбуждаться только сильнее, а ощущение ткани перчаток там только сильнее распаляет.       дазай давит, не жалея чувствительную кожу, слегка оглаживает проход, не заходя в него, раздразнивая и все время наблюдая за реакциями, стремительно меняющимися на лице чуи, который, кажется, раскраснелся так сильно, что слился по цвету со своими волосами.       накахара кусает губы, терзая до маленьких ранок, которые в скором времени начнут кровоточить. лицо сильно горит от смущения и возбуждения. рыжеватые на кончиках ресницы подрагивают, как крылья бабочек, и дазай засматривается на такого прекрасного раскрытого чую, отдавшегося своим эмоциям и ощущениям.       дазай убирает пальцы и чуя, будто забывшись, скулит, а в следующий момент чувствует крепкую хватку в волосах. его грубо утыкают лицом в постель, надавливая на затылок и сильнее стискивая рыжие пряди меж пальцев, отчего все ощущения неожиданно обостряются.       — я предупреждал о звуках. голос над ухом звучит, словно через пелену, а потом волосы чуи немного дергают, оттягивая за корни, и отпускают. накахара поднимает голову, делая глоток кислорода и пытается успокоить сбившееся дыхание. тяжело дышит, отчего грудная клетка поднимается. в комнате так душно и жарко, что у чуи по спине стекают капли пота.       накахара на дрожащих руках привстает и поворачивает голову, вскидывая туманный взгляд через плечо, прямиком на дазая, стоящего позади. осаму хмыкает и растягивается в довольной улыбке. превосходная актерская игра в театре двух актеров, игра только для актеров, во имя удовольствия, во имя смертного греха.       — пять сильных или пятнадцать слабых? — дазай не смотрит на чую, но даже так он может понять реакцию на его слова. чуя смущен и обескуражен, пока дазай делает ставки на то, что скажет в ответ его рыжий оппонент.       — пять, — и дазай не прогадывает, зная о том, что чуя сделает выбор в пользу боли, а не унижения. гордость, такая характерная для чуи, просвечивается во всех сферах их жизни, дазай каждый раз отмечает, мысленно складывая в копилку, все эти случаи.       — мазохист, — фыркает дазай, упуская и отдаляясь от роли строгого и властного мужчины, которому лучше промолчать лишний раз, чем пустить комментарий, но в любом случае они не на съёмочной площадке и не на сцене театра, а чуя, завидев, что дазай — все тот же дазай, коего он давно знает, может немного расслабиться, что определенно пойдет им двоим на пользу.       — ложись, — дазай проводит рукой по взмокшей спине чуи, слегка надавливая, призывая подчиниться и лечь грудью на постель. чуя поддается и, смущённо пискнув, ложится на согнутые локти щекой.       накахара чувствует, как пальцы в кожаных перчатках ведут вниз, к пояснице, а после на бедра ложатся обе ладони дазая, дергая немного вверх, чтобы поставить его на колени ягодицами кверху. чуя краснеет, понимая, в насколько постыдную позу его поставили, и он точно знает, что дазай смотрит, оценивает.       звякает бляжка расстегивающегося ремня, чуя напрягается всем телом, неосознанно возбуждаясь от предвкушения. он терпит слишком долго, отчего хочется уже обессиленно хныкать, всего лишь хныкать, потому что он помнит правила игры.       — считай. чуя не успевает даже подумать и обработать в голове сказанное дазаем, как на ягодицы обрушивается первый удар, отчего накахара приглушенно вскрикивает больше от неожиданности, чем от боли.       — считай, — уже более строго раздается голос где-то сзади, — иначе получишь штрафные, а сколько и насколько сильно буду выбирать я.       перспектива получить намного больше, чем пять, одновременно пугает и распаляет чую, но первые шлепки всегда не такие болезненные как последние. пять сильных кажется мало, но их достаточно, чтобы почувствовать себя на грани плача и бессильного хныканья.       — один, — едва слышно произносит чуя, прикусывая костяшки пальцев на руке, сразу получая неожиданный второй поверх первого, отчего сказанное становится похожим на щенячий скулеж, — два…       третий выходит намного сильнее, чем ожидает накахара, из-за чего он вскрикивает непозволительно громко. удар дазаевского кожаного ремня оставляет на ягодицах еще две красные полосы.       — мне нравится твоё лицо во время наших сессий, мой маленький мазохист, — ласково произносит дазай, делая очередной удар, сильный и болезненный, вопреки его словам.       чуя чувствует, как в уголках глаз собираются слезы, срываясь по щекам. он дергает головой, утыкаясь носом в простыню, чтобы дазай не смотрел на него. он чувствует неловкость за свои слезы и эмоции, которые сейчас написаны у него на лице так ясно, что только дурак не поймет. ему нравится.       на пятый удар он едва не сваливается набок. у него горят ягодицы, и ему почти больно, но так безумно и ненормально хорошо.       — ты моя умница, — слышит накахара голос осаму над своим ухом, непривычно нежный и успокаивающий. он чувствует губы дазая на своих щеках, губы, сцеловывающие слезы, и руки, уже без перчаток, аккуратно переворачивающие его на спину, на прохладные простыни.