Борджиа. Часть 2. "Ошибка Бога".

Душно, терпко, жарко. Медлительная, яростная страсть. Бьянка. Она, словно крепкое густое вино, разом ударяющее в голову. В плену ее пылких ласк он вспомнил юные годы в Каталонии, лишь в тех землях встречались столь жгучие, столь самоотверженные любовницы. Призрачный стук кастаньет где-то на задворках сознания задавал ритм летней ночи, а сладостные стоны ее удовольствия напоминали хрипловатые напевы испанской гитары. Она раскалила все вокруг добела, опутала Родриго глубокой истомой с ног до головы, влила в жилы неистовую энергию. Ночь слишком быстро догорела, а открыв глаза утром, Родриго ощутил... похмельную усталость. Пожалуй, этим крепким вином не стоит наслаждаться часто. Да ему и не удастся - ведь сегодня Джулия Фарнезе возвращалась ко двору из Каподимонте, где она навещала семью. В ее отсутствие он заскучал по женской ласке, а бездонные черные глаза таинственной прихожанки с воскресных месс уже долгое время неудержимо манили Родриго. Оказалось, Бьянка жила в римской резиденции герцога Мантуи, приходясь ему ни то дальней, незаконнорожденной родственницей, ни то служанкой. А больше Борджиа знать не желал. Через одного из своих наушников он передал приглашение на личную аудиенцию в Ватикан, разумеется, помимо благословения, девице было обещано щедрое вознаграждение. Папе не пришлось долго ждать, она явилась тем же вечером. Прямой взгляд бесстыдных, широко расставленных глаз не оставил сомнений - она пришла за исповедью особого рода. В десятом часу Бьянка возлежала в чане с горячей, душистой от масел водой, установленном прямо в спальне Родриго. Утро выдалось свежим, и над водой тонкими струйками клубился молочный пар, оттеняя золотистую смуглость роскошного тела девушки. - Еще увидимся, Святой Отец? - проворковала она, порочно улыбаясь. До этого они мало говорили, ибо извечный язык страсти безмолвен, а сейчас ее грудной низкий голос удивительным образом будоражил его. - Посмотрим, - Родриго, не сводя с нее глаз, обошел чан по кругу, взял губку, окунул в ароматную воду и мягко очертил небольшие упругие груди, скользнул вверх, омыл округлые плечи, шею. Она подалась вперед, подставляя обнаженное тело его ласкам. - Я стану вашей любовницей? - шепнула Бьянка, перехватив его ладонь у нежного горла. - Увы, нет, - протянул Родриго слегка разочарованно, - это место занято. - Благословите меня за ту ночь, что мы провели вместе? - Я благословлял тебя уже много раз, - рассмеялся он, подумав, что она весьма ненасытна, эта юная чертовка. Сегодня он и впрямь превзошел себя, на несколько часов позабыв о прожитых годах. - Благословение повторится? - выгнув шею, точно кошка, она провела его ладонью по своей мокрой коже, заглядывая в глаза Родриго с соблазнительной томностью. Настоящая Цирцея*. Умом он снова вожделел ее, но желание его уже не молодой плоти было совершенно исчерпано. - Джулия Фарнезе сегодня возвращается. И она не одобрит этого, - вздохнув, Родриго отложил губку и отер руки сухим платком. Ему не хотелось отпускать эту восхитительную особу, но если она останется при дворе, он едва ли сможет заниматься делами. А у него нынче столько дел, столько забот. - La Bella, - усмехнулась Бьянка. Приподняв согнутые колени, она выпрямила стройную ногу над водой и маняще медленно провела ладонями от изящной лодыжки до округлого бедра. На миг он застыл там, глядя на волнующую картину, позабыв обо всем. - Она так строга? - ее хрипловатый голос выдернул Родриго из царства распутных грез. Какая жалость, что нынче его аппетиты превосходили возможности. - Да. И ревнива, - понтифик поднялся на ноги, вновь ощутив хмельную усталость во всем теле. Пора было звать слуг. Нужно успеть выпроводить эту сластолюбивую красавицу до того, как Джулия объявится на пороге. Видит Бог, у него было чем заняться помимо выяснения любовных отношений. - Почему? - Бьянка грациозно потянулась, являя взору свои прелести, и лениво откинулась на спинку чана, словно спешить ей было совершенно некуда. - Почему? - изумился он, рассеяно потирая лоб. - Она женщина… В анфиладе, ведущей в спальню, послышались легкие шаги камердинера. Родриго ощутил неприятный холодок в груди: он велел беспокоить его лишь в случае Второго Пришествия или приезда Джулии. - Она здесь, Ваше Святейшество! - сообщил слуга, показавшись на пороге. Понтифик, словно очнувшись от сна, с невиданной для своего возраста проворностью, заметался по комнате, подбирая разбросанные в беспорядке вещи. - Ты.. Ты уходи! - приказал он Бьянке, затем в дикой растерянности крикнул слугам у дверей: - Не впускать! Девица даже не шелохнулась, лишь приподняла изогнутые в дерзкой усмешке брови. Ее очевидно забавлял весь комизм происходящего. Родриго вскипел, подскочил к ней и, схватив за мокрые, скользкие плечи, буквально заставил подняться из воды: - Нет. Тебе уже пора! - он в отчаянии замахал руками: - Иди! Бьянка снова улыбнулась, нагая и прекрасная, она даже не попыталась прикрыться. Лишь локоны густых, длинных волос живописно льнули к мокрой коже, подчеркивая соблазнительные изгибы ее фигуры. Казалось, в ней не было ни капли присущего женщинам телесного смущения. - Но ведь вы обещали мне… - игриво напомнила она, и Родриго, несмотря на панику, подумал: “Ха, она свое не упустит”. Схватив со стола мешочек со звонкими дукатами, что были заранее приготовлены, он сунул деньги в ее мокрые пальцы: - Теперь прошу - иди! Бьянка неспешно выбралась из воды, а Родриго швырнул ее платье камердинеру, все также стоящему в дверях и не смеющему поднять глаза. - Проводи ее, будь так добр! - взмолился понтифик. Он прекрасно знал, что слухи о визите Бьянки в Ватикан быстро разойдутся по Риму, но, откровенно говоря, ему было совершенно плевать. О семье Борджиа уже ходило столько гнусных сплетен, что этот щекотливый случай на их фоне представлялся лишь детской шалостью. Злопыхатели так запутались в своей клевете, что и сами едва понимали, где правда, а где приукрашенная сальными подробностями выдумка. Что же, сильные мира сего обречены на зависть со стороны тех, кому не хватает смелости взять от жизни желаемое. Но было бы жестоко так расстраивать Джулию в день ее приезда. Когда через минуту после ухода Бьянки в спальню впорхнула Фарнезе, понтифик уже сам забрался в чан и требовательно возмущался: - Где горячая вода? Нам тут холодно! Он услышал звонкий серебристый голосок до того, как она выплеснула на него теплой воды из медного кувшина: - Надеюсь, так вам нравится больше, Святой Отец! Их взгляды встретились. Ее - взыскующий, подозревающий и его - прямой, убедительно изумленный. - Джулия Фарнезе! - горячо воскликнул Родриго и без тени неловкости потянулся к ней за поцелуем, обхватив тонкую талию мокрой рукой: - Мы так скучали! В иной день он бы занялся с ней любовью прямо там, в том самом чане, где минутой ранее плескалась Бьянка, но этим утром в жилах Борджиа вместо горячей крови текла остывающая вода. А Родриго не хотелось разочаровывать молодую любовницу лишь слабым отголоском страсти. Придет ночь и он покажет, как сильно скучал по ее несравненным прелестям. А пока его ждали дела. Во время отсутствия La Bella, вдобавок к любовным приключениям, понтифика занимала подготовка к грандиозному фестивалю в честь освобождения города от французской угрозы. Каждое двадцать пятое июля в древнем Риме праздновали Таврийские Игры или Игры Быка. В силу случайного совпадения на эту же дату приходился день Святого Бернарда. Александр шестой, увидев в подобном совпадении знамение свыше, решил устроить в сей день великое празднование для населения. Для клириков, для знати, но прежде всего - для простых людей. Древние кесари понимали, что сила Рима в его народе. И Родриго Борджиа, жаждущий вернуть Вечному городу былую славу, решил пойти по стопам тех, кто ему эту славу завоевал. Он велел закатить пир на весь мир, скачки, и даже бал-маскарад на классические римские темы. Двести пятьдесят тысяч дукатов обеспечивали празднику воистину царственный размах. Разумеется, многие осуждали его за подобное расточительство, другие обвиняли в вероотступничестве - слыхано ли совмещать языческий и христианский праздник? По-видимому, они уже и забыли, что Пасха отмечалась задолго до смерти Спасителя. Что до расточительства, Родриго верил, что расходы окупятся. Жители города обожали Борджиа за щедрые гулянья еще со времен его вице-канцлерства. Народная любовь доставляла испанцу особую, ни с чем не сравнимую радость. Разве у радости была цена? О цене всего остального он рассчитывал договориться. Но, помимо возрождения Рима, понтифик строил и более приземленные планы. Он жаждал мести. Желал проучить предателей, дабы показать миру, что с нынешним Папой шутки плохи. Он мечтал прославить имя Борджиа, укоренить свою династию на землях Италии, но на пути его замысла стояли не только враги, завистники и предатели. Собственные сыновья с каждым днем тревожили Родриго все больше, ведь естественное братское соперничество, что с детства царило между ними, с годами превратилось в настоящую вражду. Лишь вчера Чезаре вернулся в Рим из Умбрии, а уже сегодня понтифику доложили о стычке на шпагах между братьями. Такое случалось и раньше, и он не придавал этим ссорам большого значения, хотя и всячески их порицал, но вчера, в пылу перепалки, прозвучало непозволительное в стенах Ватикана слово: “братоубийство”. Вечером он вызвал Чезаре и Хуана к себе. Отец решил втолковать сыновьям, что их непомерные амбиции могут подождать до лучших времен, ради блага семьи они обязаны навеки положить конец своим разногласиям. Когда оба вошли в его кабинет, угрюмые и злые, понтифик сразу ощутил зловещее, тяжелое напряжение между ними. И хотя сердце его было неспокойно, он не подал виду, а лишь протянул руку для поцелуя, обозначив тем всю важность предстоящего разговора. Преклонив колени перед Святым отцом, братья по очереди коснулись губами папского перстня. Смерив каждого долгим, испытующим взглядом, Родриго жестом указал им оставаться подле себя. - Значит, - он откинулся на спинку своего излюбленного кресла и отпил вина из кубка, - кардинал делла Ровере еще жив... Поймав острый взгляд отца, Чезаре отвел глаза и пробурчал: - Вряд ли это можно назвать жизнью… - Даже убивать не умеешь, - с нагловатым вызовом заметил Хуан, явно намеренно разжигая гнев брата. - Хватит! - гаркнул Родриго так, что оконные стекла задребезжали в рамах. Сыновья затравленно присмирели. - Этот король Франции, - он выдохнул и снова взглянул на Чезаре, - что с ним? - Его поразил сифилис, - глухо отозвался сын. Понтифик удовлетворенно кивнул: - Как мы и думали… Ладно. Что ж, - он сложил пальцы шатром у себя на коленях и разом перешел к делу: - Пора отплатить тем, кто предал Борджиа. - Вителли, Орсини, Сфорца… - перечислил Хуан. - Все знатные семьи Романьи и папских земель, - подтвердил Родриго и, придав своему тону мрачной торжественности, продолжил: - Наша цель - возмездие! Мы полагаем, что кардиналы отныне будут покорны нашей воле. Но надо убедиться, что их семьи почувствуют наше неодобрение. - Мне отмщение, сказал Господь, - пробормотал Хуан, и Родриго позабавила эта отсылка к священному писанию в устах младшего из сыновей. - Нет, - понтифик покачал головой и злорадно ухмыльнулся: - Отмщение в наших руках! - он вскинул голову и с прирожденной властностью изрек: - Мы подчиним себе эти высокомерные папские земли, одну за другой! Все! И насильно вернем их в руки Рима. Но! - он остановил свой взгляд на Чезаре, зная, что тот жаждет особой расплаты за честь сестры: - Прежде всего - Сфорца. За свое предательство они должны дорого заплатить. - Кому? - огрызнулся Чезаре, - Этому петуху? - кивнул он в сторону брата. Хуану не было присуще самообладание, и он напустился на Чезаре с кулаками, вызвав, тем самым, вспышку безудержной ярости отца. - Прекратить! - рявкнул он, разнимая их. В висках его, вскипев, снова стучала горячая кровь. - Перестаньте драться! - отвесив каждому по крепкой затрещине, понтифик отряхнулся, с бессильной злобой глядя на своих детей. Упрямы и норовисты, точно настоящие бычки. - Мы - семья! - не снижая тона, бушевал он. - Одно целое! И только так мы можем победить! Хуан собирался что-то сказать, но вовремя прикусил язык. Чезаре молчал, но за неестественным спокойствием Родриго чудилось нечто по-звериному свирепое. Тревога охватила его сильней прежнего. - Есть и вторая цель, - отчетливо проговорил понтифик, отгоняя прочь назойливые опасения. - Называется "возрождение", - Он многозначительно поднял палец и чуть ласковей, чуть мягче взглянул на сыновей: - Мы с вами вернем Риму его былую славу. Под властью Борджиа он засияет, как во времена самого Цезаря! На этих словах Чезаре отвел взгляд, поджав губы, словно он ни на грош не верил словам отца. Однако Родриго продолжил торжественное внушение, надеясь достучаться до непримиримых, горячих сердец своих детей. - Но если мы хотим достичь этого величия - вашего по праву, - подчеркнул он, - надо быть вместе! Едиными, как семья! Теряя терпение он схватил руку Хуана: - Теперь повторите оба это слово… Дай мне свою руку, Чезаре! Положив неподатливую ладонь старшего сына поверх руки Хуана, Родриго с жаром стиснул их и отчеканил: - Семья! - Семья, - сказал Хуан. - Семья, - тихо повторил Чезаре, бледный, точно смерть.