Борджиа. Часть 2. "Ошибка Бога".

Темнота стояла непроглядная. Пахло дождем и надвигающейся опасностью. Микелетто знал этот неуловимый аромат; он не был трусом, но лишь глупец беспечен на сумрачных улицах спящего Рима. Однако наемнику нравилась опасность, и он любил ночь - то была его стихия, и ему были близки все те ужасы, что она таила под своими черными крыльями. Рим уже давно стал Микелетто домом, и он знал здесь каждый узкий переулок, глухой тупик и каждую подворотню. Даже с завязанными глазами, на ощупь, он мог дойти до Ватикана из любой точки города. Между тем сегодня его задание не было сопряжено с риском: всего лишь отвести влюбленного парнишку в дом Ваноццы деи Каттанеи, что на Площади Пиццо-ди-Мерло. Будучи вовлеченным в семейные интриги Борджиа, Микелетто было известно, что это тот самый конюх - отец племянника Чезаре. Наемник заранее жалел юного храбреца. Неужто любовь толкает людей на столь необдуманные поступки? Ведь не нужно обладать большим умом, чтобы понимать: простому слуге искать встречи с дочерью понтифика - равносильно поиску встречи со смертью. Хорошо хоть господин не распорядился убить наглеца, а вместо этого устроил свидание влюбленным голубкам в семейном особняке Борджиа. Едва ли такой поступок одобрил бы понтифик, а посему все происходящее должно было остаться в строжайшей тайне. В этот час на площади у фонтана было уже безлюдно, лишь несколько продажных уличных девок, разряженных в безобразные, кричащие вульгарностью платья, о чем-то запальчиво спорили на углу виа Джулия. Видимо, не поделили очередного клиента. Микелетто, словно тень, бесшумно выскользнул из темноты высокой арки и тихо окликнул: - Эй, малыш… Юноша у фонтана порывисто обернулся, по лицу его пронеслась тревога, ибо он не сразу приметил зовущего. Наемник все так же мягко, крадучись, подошел ближе: - Страшно, малыш? - Микелетто не улыбнулся. Он окинул конюха оценивающим взглядом. - Я ждал... - начал было юноша и запнулся, испуганно оглядываясь по сторонам. - Я дожидался... - Кого-то посимпатичнее? - Микелетто шагнул еще ближе и плавным жестом коснулся плеча юноши, явственно чувствуя, как тот каменел под холодным прикосновением убийцы. - Возможно, - осторожно выговорил он. - А разве я урод? А? - наемник резко убрал руку. - Убью за такое, - затем он добавил с едва уловимой иронией: - Но не сегодня. Юноша уже было побледнел от страха, в тусклом свете факела его от природы смуглая кожа покрылась испариной. Огромные, чудные глаза заблестели влагой, по-девичьи мягкие губы приоткрылись, крылья тонкого носа дрогнули. У Лукреции Борджиа хороший вкус по части мужчин, - подумал Микелетто. В некотором смысле он и сам наслаждался моментом - не часто он встречал подобные лица среди простолюдинов. И впрямь хорошо, что убивать красавчика не придется. Совсем недавно, в Умбрии, наемнику довелось утопить мальчишку немногим младше этого конюха и, вопреки своей обычной невозмутимости, Микелетто испытал неуместное сожаление о содеянном. Будь у него чуть больше времени - он бы подарил простофиле, решившему предать делла Ровере, смерть без страха и страдания. Он всегда питал некоторую слабость к благовидным юношам. Но в тот день о сантиментах думать не приходилось, а ослушаться приказа господина и вовсе было немыслимо. Улучшив момент, когда настоятельницу, зорко следящую за происходящим у колодца, отвлек Чезаре, наемник сделал свое дело - мертвой хваткой сдавил горло мальчишки и бросил его в воду. Несколько минут судорожной борьбы - и вечный покой для еще одной мятежной души. - Пойдем, - почти ласково позвал Микелетто, но голос против его собственной воли все же прозвучал зловеще. - Ты ждал возлюбленную, да? Конюх неуверенно кивнул и позволил Микелетто взять себя под руку. - Идем, - подтолкнул наемник юношу, увлекая его за собой прочь от фонтана. Время близилось к полуночи, темное небо над городом несколько раз осветилось далекими млечно-синими зарницами. - Как тебя звать? - спросил Микелетто, когда они, миновав пьяцца Навона, двинулись по освещенной редкими огнями улице. - Паоло, - все еще боязливо проговорил конюх, но в глазах его уже сияла надежда на скорую встречу с любимой. Микелетто решил подбодрить счастливца: - Расскажи мне о любви, Паоло. Я не знаю о любви. Юноша не ответил, лишь затравленным зверем поглядел на убийцу. Губы его печально скривились, точно он не находил слов. Микелетто все же хотелось понять мальчишку, смеющего желать женщину, о которой любой простолюдин без титула и благородного происхождения не должен был и думать. - Скажи, любовь… Что она делает? - снова спросил наемник. - Мучает, - наконец отозвался Паоло. И в его лице и впрямь отразилось неподдельное страдание. Микелетто мука была хорошо знакома, но значило ли это, что он знал и любовь? - Как жизнь, да? - он печально улыбнулся и, будто уже самому себе, добавил: - Как Микелетто. Убийца набожно перекрестился, хотя и не верил ни в одного из богов. Когда они вошли в пределы особняка Ваноццы, Микелетто остановил Паоло и без всяких церемоний заставил того открыть сумку и показать содержимое, затем наемник обшарил одежды мальчишки на предмет спрятанного оружия или щепотки яда. Он знал, что ничего не найдет, и все же проверка была необходима. Конюх служил Сфорца - нынешнему врагу Борджиа, нельзя было быть полностью уверенным, что он не продал свою невинную душу и любовь за звонкую монету. Разумеется, юноша был чист как стеклышко, в его скудных пожитках не нашлось и захудалой бритвы. А ведь ему не помешало бы обзавестись хотя бы коротким клинком для защиты себя на улицах Рима. С толикой сожаления взглянул убийца на своего подопечного, перед тем как отпустить его вверх по лестнице, где ожидал Чезаре. Еще одна проверка - самая главная. Сложно сказать, что было написано на лице господина, когда он взглянул на Паоло сверху вниз - не то презрение, не то враждебность. И в то же время - неподдельный живой интерес. Микелетто, успевшему изучить настроения своего хозяина, было очевидно - это свидание для Чезаре пытка, и устроил он его исключительно по просьбе сестры. Будь его воля, он бы вышвырнул самонадеянного красавчика прочь. С минуту господин буравил юношу ледяным, пронизывающим взглядом, загородив собой проход наверх, и лишь затем, медленно, словно нехотя, отступил - давая тому возможность подняться дальше, к Лукреции. Она ждала с ребенком на руках чуть поодаль на лестничной площадке. Наконец, юные влюбленные обнялись, а Чезаре отвернулся, будто ему неприятно было это зрелище. Кивнув Микелетто, он махнул рукой, дав понять, что его присутствие больше не требовалось. Корелья покинул полутемные коридоры палаццо и вышел на улицу. Он решил обойти дом по периметру, дабы убедиться, что все в порядке. В обычные дни особняк Ваноццы был под охраной папских наемников, но сегодня, во имя тайны, Чезаре отпустил слуг и стражу. Крадучись, будто зверь в лесной чаще, Микелетто шел вдоль неприступных стен; казалось, дом был погружен в сон. Окна зияли чернотой, и лишь на южном фасаде, на втором этаже, мерцал тусклый свет - там, как уже было известно наемнику, находились девичьи покои донны Лукреции. Он оглянулся по сторонам, вздохнул поглубже посвежевший воздух и уже было собирался вернуться на задний двор, где располагалась конюшня, как из-за угла донеслись шаги и голоса - мужской и женский. Микелетто быстро скользнул в чернильную тень подъездной арки. Говорившие прошли мимо, и наемник сразу узнал мужчину, хоть тот и прятался под капюшоном плаща - герцог Гандийский! Его присутствие здесь было явно неслучайно и, конечно, не сулило ничего хорошего. В отличии от Чезаре, Хуан не питал слабости к прихотям сестры. Компанию герцогу составляла девица из тех, что Микелетто заприметил у фонтана Святой Агаты. Ничего удивительного, Хуан был известен своей склонностью к продажным женщинам. Но вот зачем он привел одну из них к дому матери, когда у него имелся собственный, более чем подходящий для плотских утех, дворец? Проследив за парочкой, Микелетто насторожился еще больше, когда увидел, что Хуан оставил девицу на противоположной стороне улицы, у телеги одного из местных лавочников, а сам направился к воротам палаццо. Нетвердая, разгильдяйская поступь выдавала, что герцог сильно пьян. В последнее время он слишком часто бывал пьян. Наемник юркнул на задний двор, надеясь успеть предупредить Чезаре о непрошеном госте. Но громкий стук в парадные двери раздался в тот самый момент, когда Микелетто рысью бежал по коридору в залу, где Чезаре ужинал в компании Ваноццы. Полминуты спустя дверь трапезной распахнулась, и они с господином столкнулись лицом к лицу. - Герцог, - коротко сообщил Микелетто, и Чезаре, ругнувшись, убрал шпагу в ножны. - Я разберусь, - бросил он, быстро удаляясь, даже не уточнив, какой именно герцог - никто другой, кроме герцога Гандийского не посмел бы заявиться сюда посреди ночи. Наемник последовал за Чезаре - кто знал, что было на уме у возбужденного вином и тщеславием Хуана - но обнаруживать себя не стал, вместо этого укрылся в тени колоннады и принялся наблюдать как повернется дело. Чезаре отворил двери с натянутой улыбкой, от которой могло бы скиснуть вино: - Вернулся в родной дом, брат? - Да, - глухо отозвался Хуан, озираясь по сторонам, словно выискивая кого-то. - Как голубь? Ты забыл, что твой дом больше не здесь? - господин по-дружески подтолкнул герцога во внутренний двор, очевидно не желая впускать его в дом. - Поговорю с мамой, - дернул плечом Хуан, сбрасывая руку брата. - О чем? - О конюхе из Пезаро, - пошатываясь, герцог криво ухмыльнулся, - который соблазнил нашу любимую сестру и перебрался в Рим. - С какой же целью? Хуан не ответил. Он рывком шагнул ко входу, ведущему во внутренние покои, но тело его, накачанное парами вина, плохо слушалось, и он снова качнулся, замерев перед самыми дверями. Чезаре настиг его, преградив собой вход. - Если она увидит, что этот кобель вьется вокруг нашей семьи, пусть скажет, - зло проговорил герцог, глядя исподлобья. - Она спит, Хуан, - Чезаре приобняла брата и примирительно, совсем как понимающий друг, похлопал его по плечу, - а ты пьян. Хочешь показаться ей таким? На минуту между ними повисло напряженное, молчаливое противостояние. - Тогда завтра, - буркнул, наконец, младший из братьев, будто до его затуманенного сознания все же дошел свет благоразумия. Он отшатнулся и направился к выходу. - До завтра, - бросил ему вслед Чезаре с улыбкой явного облегчения. Казалось, все сложилось наилучшим образом, но тут совсем некстати в ночной тиши раздался негромкий всхлип. Хуан резко остановился и, прислушавшись, обернулся к брату: - Кажется ребенок плачет... - Это из голубятни, - тут же нашелся Чезаре. Подоспев к герцогу, он вновь торопливо подтолкнул его, про себя, верно, моля, чтобы плач не повторился - иначе скандала было не избежать. Хуан неохотно покорился напору Чезаре и поплелся к воротам. - Любишь голубей? - съязвил он по дороге. - Да, - напряженно рассмеялся господин, - а ты их будишь. Как не стыдно? Герцог хмыкнул себе под нос и, на ходу вынув бурдюк с вином из-за пазухи, сделал несколько жадных глотков. Мутный, блуждающий взгляд его воспаленных от хмеля глаз обратился к Чезаре: - А меня ты любишь, брат? - Я за тебя убью, - не раздумывая, отозвался тот. Он не спеша следовал за Хуаном через освещенный призрачным светом взошедшего месяца двор. - Ты меня любишь? - с нажимом повторил герцог, остановившись на полпути. - Как самого себя, - ответил господин, и в тоне его скользнуло раздражение. Хуан покачал головой и сделал еще глоток, пролив немного вина на подбородок и одежду. - Но себя ты не любишь, - заметил он, и Микелетто, прячущийся меж колон, подумал, что герцог, возможно, прозорливей, чем ему виделось раньше. - Ты наблюдателен, - усмехнулся Чезаре, чуть мягче обычного. Хуан не улыбнулся в ответ, круто развернувшись на пятках, он направился к выходу, но прежде чем совсем уйти, обернулся и проговорил: - Но ты любишь нашу семью. И фамильное имя: Борджиа. Он отбросил фляжку - из горлышка на укрытую травой лужайку вытекла струйка кроваво-черного вина - и скрылся за воротами. - Борджиа, - повторил Чезаре, глядя брату во след. Микелетто, дождавшись, пока господин вернется в дом, поспешил за герцогом, дабы убедиться, что тот и в самом деле ушел. Каково же было его удивление, когда на противоположной стороне улицы он увидел проститутку, с которой Хуан явился. Она, задрав голову, что-то высматривала в окнах, где теплился свет. Наемник вздохнул чуть устало и пошел к глупышке, уже заранее зная ее дальнейшую судьбу. - Отвали от меня, вонючий урод, - огрызнулась она, услыхав шаги у себя за спиной. Микелетто не то чтобы оскорбился - он допускал, что ему далеко до красавца, но почему же - вонючий? Он, в отличии от многих римлян, держался примера хозяина и тщательно следил за гигиеной, не позволяя себе дурно пахнуть. А вот от самой проститутки за версту несло дешевым лимонным маслом вперемешку с застоявшимся потом. - А ты что, занята сегодня? - вкрадчиво спросил наемник. - Да, - девица обернулась и, смерив Микелетто деловитым, наметанным глазом, добавила: - Только сегодня я не раздеваюсь. - Жаль, - ответил он, чуть улыбнувшись. Нет, она не любовница герцога. На вид ей было далеко за тридцать, спереди не хватало зуба, а под глазом голубел синяк - наверняка не поделила что-то со своим сводником. Безобразна даже для неприхотливого вкуса Корелья. - Вовсе нет, - проститутка достала из-за подола потасканной юбки финик и откусила: - Мне заплатили. Еще и совсем бестолкова. - Что делаешь? - заискивающим тоном уточнил Микелетто. - Слежу, - выдала она, не думая. - Это лучше, чем трахаться. - Заплатили? - повторил наемник теперь с явной угрозой, и девица взглянула на него по-новому. - Кто? Она не ответила, опасливо пятясь. - Вон тот господин? - указал Микелетто на удаляющуюся в полумраке фигуру герцога Гандийского. - Как ты узнал? - испуганно отшатнулась проститутка, но наемник одним прыжком настиг ее и резко схватил за горло: - Я читаю твои мысли, - прошипел он у ее уха, прежде чем свернуть нерадивой шпионке шею.