Борджиа. Часть 2. "Ошибка Бога".

Утро понтифика началось с вести о том, что его дочь все никак не могла прийти в себя после трагического происшествия с конюхом, в которого она имела несчастье влюбиться. Лукреция отказывалась есть, пить и даже кормить собственного ребенка. Безумие! А ведь послушай она отца и найди Джованни кормилицу - бедное дитя бы сейчас не страдало из-за прихотей матери. Ее горе рано или поздно пройдет, но голодный ребенок ждать не будет. - Чезаре, надо как-то ее образумить, - проговорил Родриго, покидая покои Лукреции, после очередной безуспешной попытки воззвать к ее благоразумию. Понтифик знал, что старший брат умел утешить сестру, когда остальным это не удавалось. Она требовала невозможного - христианских похорон для самоубийцы, намекала, что конюх умер не по собственной воле. - Она винит себя, - подавленно отозвался сын, не глядя на отца. - Господи, почему вдруг? - Она дала ему надежду, - понизив голос, так чтобы не услышали слуги, сказал Чезаре. - Но каким же образом? - искренне удивился понтифик. Сын остановился посреди коридора и оробело опустил глаза: - Я устроил им встречу. У мамы дома. Родриго чуть не поперхнулся от возмущения: - Ты с ума сошел? - вскричал он, берясь за голову. - Ты выдал ее за изверга! - ощетинился Чезаре. - Вот она и полюбила конюха! Он приехал в Рим! И умер в Риме. Понтифик в небывалом смятении глядел на сына. Он вдруг осознал, что дети настолько повзрослели, что вышли из-под его неусыпного надзора и теперь плели интриги за спиной отца. На душу легла странная, незримая тяжесть. - Хуан к этому причастен, да? - тихо спросил он, уже наперед зная ответ. Чезаре промолчал, нахмурившись. - Я не допущу раздора в семье! - отчеканил Родриго, и пошел прочь. Но сам он хорошо понимал, что уже допустил. Их семья дала трещину - глубина ее пугала. Преступное легкомыслие, с которым он относился к порокам детей, привело к чудовищным последствиям. Тем же вечером он велел сыновьям собраться в доме матери и сам явился туда в крайнем негодовании. С порога он отчитал Ванноццу за то, что она пособничала подобной авантюре. Звучный голос понтифика громом отражался от стен и разносился по всему палаццо. Бывшая любовница не слишком оскорбилась, ей хорошо был знаком вспыльчивый характер Борджиа. Она лишь попросила его не горячиться в разговоре с детьми. Но понтифик, все еще крайне раздраженный, отмахнулся от ее наставлений. - Ты же должен понимать, Родриго, как важно увидеть своего ребенка! - воскликнула Ваноцца, едва поспевая за быстрым шагом Святого Отца. - Это было глупо, - отрезал он. - Ты должен ее простить! Родриго на мгновение задержался, взглянув на ту, чья мудрость всегда казалась ему безграничной. Да, поначалу Ваноцца привлекла его красотой - гибкой грацией и пламенным взором, - но ее острый ум и великодушное сердце восхитили испанца гораздо больше. Он до сих пор питал к ней то теплое и спокойное чувство, которое и подобает испытывать к матери своих детей. Однако мятежная душа его никогда не довольствовалась покоем. - Вопрос в том, простит ли она себе? - чуть сдержанней сказал Родриго и распахнул двери трапезной, где друг напротив друга сидели его дети - Чезаре и Хуан. В воздухе между ними висела немая вражда. Старший сын поднялся при виде отца, в то время как Хуан продолжал оставаться на месте, в своей излюбленной манере покачиваясь на стуле вперед-назад. На лице его отражалось полное безразличие. В другие дни подобное баловство ничуть не задевало понтифика, но этим вечером он ощутил прилив раздражения, обнаружив что младший сын не выказал отцу должного почтения. - Ты его видел? - обратился Родриго к Чезаре. - Мельком, - ответил он, сразу догадавшись о ком спрашивал отец. - Ты превратил дом нашей матери в бордель, - протянул Хуан, сложив руки на груди. На красивом лице отразилось презрение. - Насчет борделей, тебе виднее, - спокойно парировал Чезаре, даже не взглянув в сторону брата. Тот уже хотел было ответить, но Родриго пресек новый выпад, предостерегающе вскинув руку: - Хуан! - рявкнул он и сел напротив, вперив в сына внимательный, настороженный взгляд. Чуть помедлив, отец задал Хуану тот же вопрос, что и минутой раньше Чезаре: - Ты видел его? - Она встречалась с ним у фонтана Святой Агаты, - с холодной усмешкой отозвался сын. Черные глаза колюче блеснули в тусклом свете догорающего камина. Понтифику не хотелось верить, что его горячо любимый, хоть и непослушный, отпрыск был замешан в подобном гнусном злодеянии. И столь бессмысленном. Да, оба сына поступили дурно, скрыв приезд конюха в Рим. Но одно дело устроить тайное свидание, и совсем другое - убить того, кто был дорог твоей сестре. - Если ты виновен в его смерти, настало время во всем признаться, - с угрожающим спокойствием проговорил Родриго, беря себя в руки. - Тогда признаюсь, - тихо буркнул Хуан, глядя на отца исподлобья. Под ним с мерным скрипом качнулся стул. За спиной Родриго послышался всхлип Ваноццы, Чезаре тут же поспешил к матери, беря ее под руку. Все еще не желая верить собственным ушам и здравому смыслу, отец глухо спросил: - В чем? Хуан прекратил сводящие с ума покачивания на стуле, положил обе ладони на стол и вновь ухмыльнулся: - Что не виновен. Волна глухой ярости захлестнула разум, ударила в голову кроваво-красным толчком. В миг Родриго сжал кулаки, срывая скатерть вместе с графином вина и блюдом фруктов со стола. Звон бьющегося стекла разрезал тишину. Едва помня себя от бешенства, он вскочил с места и, несмотря на длинную мантию церковника, с небывалой прытью перепрыгнул через широкий стол, желая добраться до сына. Хуан отскочил назад, а Ваноцца, вырвавшись из рук Чезаре, бросилась к бывшему любовнику с криком: - Родриго! Нет! - она, словно дикая кошка, накинулась на него и впилась в ладонь своими острыми коготками. Тупая боль чуть отрезвила понтифика, однако он порывисто освободился от цепких рук Ваноццы и схватил Хуана за ворот роскошного камзола, усыпанного золотой вышивкой. В исступленной ярости он глядел сыну в глаза, желая найти там хоть тень сожаления, хоть тень раскаяния. Но он мало наказывал Хуана в детстве, а теперь уже было слишком поздно. - Ты же хочешь выдать ее замуж! - прошипел сын, пытаясь сбросить руки отца со своей одежды. Родриго ослабил хватку, сквозь глухие удары крови в ушах слова Хуана все же достигли его разума и охладили гнев. - Возможно, - хрипло произнес он, наконец отпуская сына, и, словно вынырнув из захлестнувшей его злобы, жадно вдохнул тягучий, накаленный воздух трапезной. Хуан поспешно отряхнулся и, приблизившись к отцу, быстро заговорил, будто оправдываясь: - Его закопают в общей могиле, без отпущения грехов. Радуйся, что он не опозорил нашу семью еще больше! В бессильном порыве Родриго замахнулся - увидел, как сын инстинктивно зажмурился, ожидая отцовской оплеухи - и остановил кулак в сантиметре от точенной скулы того, кого всегда любил больше других своих детей. Он резко оттолкнул Хуана, оглянулся на испуганное лицо Ваноццы, нашел взглядом Чезаре, стоящего чуть поодаль - сын был мрачнее тучи. Страшное негодование все еще струилось по жилам Родриго, заставляя немолодое сердце его больно сжиматься в груди. Не было ничего хуже, чем горькое разочарование в том, кого он любил всей душой. Словно в плохом сне, понтифик дошел до дверей и перед тем, как уйти, оглянулся, обращаясь к Хуану: - Будь осторожен! - прорычал он, многозначительно потрясая пальцем. - Очень осторожен! Чтобы самому не оказаться в шкуре бедняка!