Борджиа. Часть 2. "Ошибка Бога".

Третьи сутки к ряду над крышами Вечного Города дул сирокко - удушливый южный ветер с дальних берегов Африки. Синеву неба заслоняла красновато-желтая мгла - то были мелкие колючие песчинки с бескрайних просторов пустынь. Воздух наполнялся горячим жаром и страшной духотой, чуть ослабевающей лишь к полуночи. Издревле жители Рима боялись этого ветра, словно божьего проклятья, ибо он иссушал поля, гнул к земле деревья и вселял в умы гнетущую, неотступающую тревогу. И Лукреция тревожилась. Сидя у колыбели своего малыша, она обтирала испарину с его крохотного лба тряпицей, смоченной в воде. В эти душные ночи маленький Джованни плохо спал, а она больше не смела оставлять его ни на минуту. Чувство вины за страдания, что она причинила сыну во имя спасения души Нарцисса, не покидало Лукрецию. Она не плакала. Казалось, за те первые страшные дни безумного отчаяния все слезы пролиты. Но жизнь шла своим чередом. Горе и боль сменило неотступное, гнетущее чувство - жажда мести. Прошло три недели со дня похорон Паоло - христианских похорон. В полной секретности обряд провел Чезаре. Лукреция добилась своего, хоть это и было слабым утешением, ведь никакой из известных ей обрядов не мог вернуть Нарцисса к жизни. Она больше никогда не увидит того, кого любила, кто подарил ей ребенка. Покачивая колыбельку, Лукреция крепко задумалась - а любила ли?.. Да, ей было хорошо с Нарциссом, он развеял ее печали, открыл в ней чувственность, вернул веру в добро и поделился бесценным человеческим теплом, когда она так в нем нуждалась. Но была ли это любовь? Что она знала о Паоло-конюхе, о мальчишке с отзывчивым сердцем? Кем были его родители? Когда его день рождения? Как он попал на службу к Сфорца? Она даже имени его не хотела запоминать, всегда называя любовника выдуманным прозвищем. Она любила свою мечту, фантазию о прекрасном юноше, любила те моменты, когда их губы касались, а тела сливались воедино, когда прошлого и будущего не существовало, ведь настоящее было слишком прекрасно. Теперь все исчезло, ушло, подернулось пеплом забвения. Это ведь она, отчаявшись от тоски, соблазнила его тогда в Пезаро, заставила полюбить себя, играла с ним в опасную игру. Сам бы конюх никогда не посмел даже взглянуть на жену господина. И так было бы лучше. Лучше для него - Паоло бы жил сейчас, не зная горя, служа своему жестокосердному господину. Может ему бы встретилась хорошенькая кухарка, они бы поженились и произвели на свет кучу прекрасных детишек. Вместо этого красивый, молодой, полный сил мужчина лежал в сырой земле, а Лукреция ненавидела себя, свое знатное происхождение и весь мир. Громкий хлопок дверей наверху выдернул ее из горького забвения. Джованни вздрогнул и заворочался. Со вздохом усталости она принялась качать колыбель, прислушиваясь к голосам и шагам. Прямо над ее покоями располагались комнаты Хуана. В обычное время они пустовали, но нынче брат зачастил в Ватикан, ведь отец вознамерился женить его на одной из испанских принцесс. Каждый день в Рим прибывали новые и новые делегации с портретами невест - одна краше другой, а Хуан все никак не мог выбрать. Ни одна принцесса ему не нравилась, по правде говоря, он и вовсе жениться не хотел, но отец был непреклонен. Лукреция догадывалась, что понтифик желал отдалить Хуана от Рима ради сохранения так называемого блага семьи. Он знал, что после случившегося мирное сосуществование детей поблизости больше невозможно. Через минуту из комнат Хуана послышался визгливый женский голос и приглушенный смех брата - он привел любовницу! Лукреция прикрыла веки, стиснув зубы. Разве он не мог выбрать лучшего времени и места для подобного свидания? Все эти дни она старалась не встречаться с братом, ибо при каждом взгляде на него в ней рождалась волна неуправляемого гнева. Она ненавидела его. Как он посмел причинить ей - собственной сестре - такое зло? Спесь и непомерная гордыня совершенно затмили ему разум, убили в нем все доброе, человеческое, превратили сердце в кусок льда. А ведь еще совсем недавно Лукреция любила Хуана, пусть и не так, как Чезаре, но достаточно, чтобы прощать ему все пороки, находить объяснение всем слабостям - ведь они одной крови, одного рода. Она и подумать не могла, что самовлюбленность в брате уживалась с подобной бессмысленной жестокостью. Смех наверху вскоре сменили страстные стоны. Девица так старалась угодить любовнику, что наверняка ее было слышно и в самой Сикстинской капелле. Какое бесстыдство! Разве она не понимала, что находится не в борделе, а в резиденции Папы, в Ватикане? Джованни опять заворочался, захныкал, и Лукреция вновь принялась укачивать сына, чувствуя, как кровь ее медленно вскипает от ярости. Внешне она оставалась спокойной, движения размеренными, лицо застывшим, словно маска. Но в душе - в самой глубине - уже бурлил и клокотал вулкан ненависти. Хуан прекрасно знал, что крики его любовницы слышны в комнате Лукреции, но вместо того чтобы утихомирить девицу, он и сам принялся рычать и стонать, словно какое-то животное, будто осел на выгуле. Раньше Лукреция лишь посмеялась да подивилась столь бурному проявлению чувств, нынче же она испытывала злобу и омерзение. С коварством, поражающим ее саму, она размышляла, как заставить умолкнуть нарушителей спокойствия. В голову лезли крамольные мысли о кровавой расправе. Взгляд Лукреции случайно привлекла слегка покачивающаяся под потолком люстра. Острые, кованые зубья канделябров смотрели вниз, словно заточенные стрелы. Что, если бы такая упала на сплетенные в страстном порыве тела любовников? Убедившись, что Джованни крепко спит, Лукреция взяла свечу со стола и решительно направилась в покои брата. Может удастся воззвать к его совести, если она у него еще осталась? Оказавшись перед роскошно инкрустированными дверями, она замешкалась - точно такие же двери, с таким же изящным рисунком вели в спальню Чезаре - его покои находились чуть дальше по коридору. Она могла пойти и по обыкновению попросить у него помощи - пусть старший брат урезонил бы младшего. Лукреции все еще не хотелось встречаться лицом к лицу с Хуаном. Но тут же она отбросила сомнения - хватит искать помощи у Чезаре, прятать голову в песок! Она и сама справится. Тихо открыв тяжелую створку, Лукреция заглянула вовнутрь. Они даже не заметили ее, продолжая резвиться на исполинской кровати, установленной посреди комнаты, прямо под люстрой - такой же богатой и тяжелой, как в спальне Лукреции. Все свечи были зажжены, озаряя просторную комнату теплым, ярким светом. Прямо у порога, под ногами, валялось дешевое верхнее платье безвкусного розового цвета - явно принадлежащее девице легкого поведения. Чуть дальше, у ложа, по кругу - словно в манеже, - были установлены треноги с портретами невест Хуана. Недобрая усмешка коснулась губ Лукреции - устроил здесь целое представление! Он все еще не замечал ее, стоявшую в дверях, всецело предаваясь похоти. Как жалко выглядит соитие, лишенное чувства, подумалось Лукреции. С брезгливым любопытством она разглядывала любовников - никогда раньше не доводилось ей видеть подобное при таком ярком свете и со столь близкого расстояния. Как глупо, как смешно пыхтел брат - герцог Гандийский, главнокомандующий папской армией, - как он старался, как был сосредоточен, будто гвозди заколачивал. Лицо его раскраснелось, по шее и груди в распахнутом вороте широкой сорочки лился пот. Он брал девицу сзади, будто животное на скотном дворе, а та знай себе стонала, по лицу ее не разобрать было блаженство она испытывала или скуку. Не в силах дальше наблюдать сие омерзительное действо, Лукреция вошла в комнату, громко хлопнув створкой дверей. - Прости, брат! - притворно улыбнулась она, когда Хуан несколько ошалело взглянул на сестру. - Я не знала. Он, ничуть не смутившись, нехотя отстранился от любовницы. - Не спишь, сестренка? - Не по своей воле! - холодно заметила Лукреция, вскинув взгляд. - Подумал бы о своем племяннике, который пытается заснуть. Небрежно прикрыв наготу сорочкой, Хуан усмехнулся и по-хозяйски приобнял приветливо и глупо улыбающуюся девицу: - Прости сестра, но... - Бернадетта, - подсказала та, откинув кудрявые, длинные волосы с лица. Ни тени стыда в черных, блестящих глазах. - Бернадетта, - повторил он, будто впервые узнав имя любовницы, - помогает мне выбрать жену. Хуан проворно соскочил с ложа и шагнул к сестре, от него пахнуло вином и потом. Лукреция с трудом сдержалась, чтобы не отшатнуться и сохранить равнодушный вид. - Как тебе вот эта? - он развернул к ней один из портретов. - Мария Энрика де Луна... Изящным жестом Лукреция поднесла свечу к картине - хотя света было достаточно - и с интересом взглянула на зеленоглазую, довольно привлекательную девушку, изображенную в броской, мечтательной манере, свойственной испанским художникам. Слишком хороша для ее братца, подумала она, но вслух произнесла: - Она милая. И, конечно, из благородных. Хуан поймал ледяной взгляд сестры и многозначительно ухмыльнулся: - Она королевских кровей, кузина королевы Изабеллы. - Ну, так женись на ней! - Лукреция отошла в сторону, невидящим взглядом окинув другие портреты. Конечно, отец разрешил брату выбрать себе невесту по душе, в то время как ее саму выдали замуж, словно бессловесную овцу, за того, кто был выгоден семье. - Разрешаешь? - с издевкой спросил Хуан, утирая пот со лба. Его взгляд - пристальный, испытывающий - неотступно следил за ней. - А если нет? - лицемерно улыбнулась Лукреция. - Благослови меня, - мимолетное тепло скользнуло по его лицу. - Сожалею о твоей потере, - вдруг добавил он. Лукреция развернулась, не веря своим ушам. Он, что же, думает, достаточно такого вот сожаления, чтобы она его простила и все между ними стало как прежде? - Ты должен заслужить прощение, брат, - с нажимом произнесла она, глядя в упор. - Это за что же? - голос его стал резким, глаза сузились. Ох, как бы ей хотелось ударить это красивое, самодовольное лицо, расцарапать ему глаза, рассечь тяжелым подсвечником точеную скулу. - За то, какой ты есть, - тихо сказала Лукреция, выдавив фальшивую улыбку. Такой же улыбкой она наградила Бернадетту - девица, абсолютно голая, подобрав острые колени, сидела на кровати с выжидающим видом. Что же, наверное, ей и впрямь не терпелось продолжить. Лукреция неопределённо махнула рукой: - Возвращайся к своему занятию, брат, - она направилась к выходу: - А я - в пустую постель. Сделав пару шагов, она отметила, что Хуан и впрямь с готовностью запрыгнул обратно на ложе. Он был настолько уверен в том, что, убив Паоло, поступил правильно, что даже открытое обвинение сестры не вызвало в нем раскаяния или огорчения. На миг Лукреция остановилась: туго натянутая, толстая веревка от люстры крепилась к стене у выхода, как раз над столиком для прислуги. Решение пришло быстро, как будто само собой. Она стремительно шагнула вперёд, поставила горящую свечу аккурат под верёвкой и, перед тем как выйти, проговорила медовым голоском, зная, что ее уже никто не слушал: - Спокойной ночи. Хороших снов. Медленно спустившись к себе, Лукреция, исполненная хладнокровного равнодушия, легла на постель и устремила взгляд к потолку. Потребуется некоторое время, прежде чем веревка истлеет, но тяжесть люстры поможет делу. В душе разливалось едкое чувство какого-то странного удовлетворения. Спустя минуту-другую сверху снова послышались сладострастные стоны, еще громче прежних. Джованни всхлипнул и завертелся в колыбельке, и Лукреция все так же медленно, словно во сне, поднялась к сыну. Мягко покачивая колыбель, она тихо, так, чтобы слышать происходящее наверху, запела: - Вложу стрелу я в тетиву, и полетит она вперед, но скажет мать: "Пора в кровать", - и дверь мне в комнату запрет. Их песня с Нарциссом. Невинная, почти детская игра. Тогда она впервые узнала мягкость его добрых, натруженных в заботах о лошадях ладоней. Целая жизнь прошла с тех пор. Нет уже той испуганной наивной девчонки, она превратилась в женщину - расчетливую, мстительную. И не было для этой женщины слаще чувства, чем ожидание скорого отмщения. Всем существом Лукреция обратилась в слух. Подняв голову к потолку, она с замиранием сердца ждала, почти не дыша. Необычайно долгая минута все не заканчивалась, шумел ветер за окном, постукивали закрытые ставни, а стоны любовников все не стихали. Один, два, три. Внезапно над головой раздался оглушительный грохот, истошный женский вскрик и сразу после - мгновение сладчайшей тишины. Лукреция невольно вздрогнула - не то от ужаса, не то от презрения. Затем послышался отчаянный, хриплый крик Хуана, зовущего на помощь, топот ног по коридору - видимо, подоспели слуги. Лукреция опустила голову и осторожно выдохнула, не прекращая покачивать колыбель сына. Губ ее коснулась едва заметная, злая улыбка.