Я буду приглядывать за тобой

В жарком и шумном школьном коридоре трудно отыскать того, кто тебе нужен. Особенно если таких коридоров несколько, а человек уже успел утечь вместе с толпой по своим делам. Возможно, у кого-то действительно возникали трудности. Но не у Геральта. С высоты своего роста он смог легко выловить взглядом знакомую макушку и, уверенно лавируя между спешащими учениками, двинулся к нему. Обычно грозно нахмуренные, брови Геральта придали лицу неестественно спокойное для него выражение, а на плотно сжатых губах даже появилась тень улыбки. — Здаров, Лют... — только и успел произнести он, едва дотронувшись до плеча преподавателя младших классов, как тот не раздумывая смахнул тяжёлую ладонь. Не было смысла продолжать что-то говорить, ведь его уже не было рядом — скрылся за ближайшей дверью. И нет, собеседник Геральта не был хамом, способным оборвать человека на полуслове и скрыться за дверью своего уютного класса, - нет. Хотя, наверное, Геральта такое устроило бы, ведь тогда это была бы не его вина. Чувствовать себя виноватым действительно неприятно, особенно когда не понимаешь, что сделать, чтобы получить прощение. *** В руках — две кружки с горячим растворимым кофе. Три ложки в одной, две в другой. Кипяток и «немножко, не доходя доверху так...» нежирных сливок. Два учительских журнала подмышкой — уже стало привычным, даже каким-то родным, что ли. Геральт действительно любил это: последние рабочие часы в тишине, эту учительскую, свою новую работу, сколько бы ни было трудностей в ней. Именно здесь он повстречал человека, сумевшего по-настоящему перевернуть его восприятие. И всё это: кофе, журналы, непривычно дружелюбный взгляд - было, конечно же, для него. Сколько раз Геральт уже здоровался по утрам с Юлианом, будто по чистой случайности пересекаясь с ним на подходе к школе? Сколько раз парковал свою «Плотву» дальше от школы, чем следовало, чтобы пройти оставшийся путь рядом с незамолкающим Лютиком? Даже странное прозвище, данное ему неизвестно когда и кем, находило особый отголосок в душе обычно хмурого учителя физкультуры. Коридоры опустели уже час как, так что Геральт даже не стал оборачиваться перед тем, как ловко поднять ногу и повернуть дверную ручку носком кроссовка. — Я же просил не закрывать, — голос прозвучал холодно и отстранённо, тяжёлый взгляд прошёлся по учительской, вычисляя, кто мог оказаться таким наглецом. — Ой... Кажется, это опять я... — рассеянно пролепетал Лютик, показавшись из-за старенького монитора в конце кабинета. — На жвачку сел, отлепить надо было... Прости! Физрук лишь выдохнул и прикрыл глаза, снисходительно усмехнувшись. Что ж, видимо, он никогда не сможет злиться на это удивительно светлое существо. Лавируя между рабочих столов и ловя на себе взгляды женской части коллектива, недостойной сейчас его внимания, он ловко поставил перед своим коллегой кружку с кофе и передал прямо в руки журнал. — Не теряй. Подрисуют себе что-нибудь, вспоминать устанешь, что сам поставил, — Геральт потянулся на шатком деревянном стуле, отчего тот жалобно заскрипел, и подцепил свою кружку. Лютик в ответ лишь слабо отмахнулся и, отпив кофе, подпёр голову руками и грустно уставился на своё отражение в мониторе. Геральт был далеко не силён в человеческих взаимоотношениях и эмоциях: слишком часто приходилось подавлять их в себе, из-за чего понять других было сложно. Но Лютика он мог прочитать, словно открытую книгу. Крайне увлекательную и затягивающую, с печальным эпизодом прямо сейчас. — Знаешь... они совсем меня не уважают, — уронив одну руку, Юлиан повернул голову набок, к Геральту. — Жвачка на учительском стуле ведь не просто так оказалась... опять. И я ведь просил бросать её в мусорку, но нет! Лютик пытался говорить тише, думая, что за гулом обменов новостями и клацаньем клавиш никто не услышит его жалобы. И Геральт мог понять его. Мог, но не полностью. — Хм... — многозначительно протянул он, потягивая крепкий горячий напиток. — Да! Именно! — ненадолго хватило Лютика, чтоб оставаться тихим и незаметным. Вновь знакомый жест: всплеснуть руками и уронить их на стол, едва не расплескав на обложку журнала кофе. — Я устал просить их перестать себя так вести. Устал от преподавательской этики, понимаешь? Они дети, я понимаю, да, но что мне делать, если это просто унижение? Физрук многозначительно кивнул в ответ, сопроводив это действие неуверенным, но поддерживающим "Угум" и покосился в сторону, выглянув из-за своего монитора. Кажется, он только что чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, но опасения не подтвердились. Только мелькнули поодаль чёрные локоны, скрывшись за ящиком с работами учеников, — впрочем, это привычное дело. — Я так хочу подавать им правильный пример, так хочу заинтересовать их в учебе, но даже не знаю, что и делать теперь с некоторыми... особо активными, — мягко выкрутился Лютик. Да уж, Геральту точно не понять эту безоговорочную любовь: Лютик не мог по-настоящему злиться на учеников, даже когда тех не было рядом. Только физрук хотел вновь обойтись своими излюбленными двумя словами да кивком (чего чаще всего было достаточно Лютику), как заприметил над его плечом белый уголок бумаги. Геральт недовольно нахмурился и без слов резко сдёрнул бумажку. С характерным шелестом отлепившись от тёплого зимнего свитера, она оказалась в его жёстких руках. Кривым почерком ребёнка, который явно не блистал умом, судя по количеству ошибок, было выведено практически привычное "пнити пидара". "Практически", потому что до прямых оскорблений дети раньше не опускались. В принципе, эту бумажку мог приклеить даже девятиклассник, но сейчас в этом разбираться Гера не собирался. Показывать её Лютику не было никакого смысла, поэтому так глупо использованный клочок бумаги отправился скомканным в мусорку. — Что, опять? — тихо, будто извиняясь, спросил Юлиан, вцепившись едва выглядывавшими из-под манжет свитера лапками в кружку. Геральт ничего не ответил. Да и не знал, что тут вообще можно сказать по существу. Единственное, чего ему хотелось сейчас, — взглянуть в глаза каждому из присутствующих, кто точно видел это и не сказал Лютику ничего. Видимо, это смешно. Видимо, Гера тоже должен был посмеяться. Но почему-то, чёрт подери, не смеялся. — Да забудь ты, я уже привык... — тёплая от кружки маленькая ладонь несмело похлопала физрука по плечу. Как можно вообще быть с ним таким злым? Возможно, знай Геральт, что случится буквально через пять минут, то не стал бы рассуждать об этом вовсе. Давно в нём копились все эти мысли, давно... Но преподносить их помягче жизнь не научила, к сожалению. Повернувшись к Лютику, Геральт сам положил ему на плечо увесистую ладонь и принялся за уверенную речь. Не отдавая себе отчёта в том, что таким тоном обычно отчитывают учеников, а не с друзьями о проблемах беседуют. — Лютик. Во-первых, ты сам даешь им для этого повод. Посмотри на себя. Ты же пидор. Объективно и честно тебе говорю. Во-вторых. Ты — тряпка, и отпор им дать неспособен. Как бы ты ни пыхтел от злости втайне от них. В-третьих... "Ты мне нравишься, и я хочу помочь тебе справиться со всем этим, и думаю, вместе у нас получится..." Юлику услышать уже было не суждено. Пунцовый от стыда и с едва ли не навернувшимися на глаза слезами, он подхватил с пола рюкзачок и стремглав выскочил из учительской. Наверное, дверью хотел хлопнуть напоследок, да не вышло: в последний момент по привычке придержал... Физруку оставалось лишь проводить Юлиана вопрошающим взглядом: что вообще не так пошло?! Не вёл он себя так раньше в ответ на порой слишком честные слова Геральта, а тут... — Ну и что ты наделал? — на лицо Геральта пала тень, а отбрасывала её Трисс. Специально, видимо, окно заслонила, чтобы он проследить не мог, в какую сторону пойдёт Лютик. — Как есть ему сказал. Правду. Кроме меня ж никто не скажет, — буркнул физрук в ответ и открыл журнал. Он искренне не понимал, что сделал не так, и выслушивать нотации точно не собирался. Но для Трисс, видимо, учебного плана мало, хочет ещё и взрослых людей жизни поучить. Иначе зачем ей падать на место Лютика, которое Гера специально для него всегда берёг? — Это — не "правда". Это — твоя неотёсанность, тупой ты вояка. Ну как, хорошую я тебе правду сказанула, нравится? — Меригольд скрестила руки на груди и уставилась Геральту прямо в глаза. Повезло, что ненадолго. Иначе этого разговора могло бы не состояться. — Против ничего не имею. Какой есть, такой есть, верно подметила, — Геральт опустил взгляд на косо разлинованные строчки в журнале и подхватил из органайзера ручку. Он вынул из кармана небольшой блокнотик, в который во время уроков было записывать оценки куда проще, и принялся аккуратно заносить их в нестройные колонки. — И всё же... я права. И тебе, — Трисс не поленилась сделать драматическую паузу, — неприятно. Как и Юлиану. Физрук ни малейшего понятия не имел, что до него таким образом хотят донести. Он вёл себя так всегда и со всеми. По-другому просто не научили, да и некому учить было. Если не объяснить человеку всё как есть и вечно оберегать его нежные чувства, он никогда не исправится. Смотреть на то, как небезразличного ему коллегу унижают, у Геральта не было сил. И не иметь возможности напрямую ему помочь, не навредив, сил не оставалось совсем. Единственный выход — подтолкнуть к изменениям. Не важно, насколько жестоко или неправильно. — Хорошо. Наверное, тебе нормально быть тупым воякой, — Трисс подняла ладони, шутливо сдаваясь. — Но будет ли тебе приятно называться, как ты там сказал? "Пидором и тряпкой"? Чем ты тогда лучше, прости, тех детишек, которые позволяют себе его оскорблять? Тем хоть по малолетству ума не хватает, а ты вон какой вымахал, до седин уже дорос, а ведёшь себя точно так же. Да уж. Спокойно поработать сегодня у него, кажется, уже не выйдет. Журнал глухо захлопнулся, ручка со стуком упала в пластмассовый органайзер, зашелестела спортивная сумка с бестолково мнущимися внутри страницами. Тяжёлые шаги по кабинету, коридору — всё быстрее. Подальше от нотаций. Подальше от правды. *** Геральт закинул свою сумку в багажник и уже буквально через пару секунд оказался за рулём. Ключ зажигания не спешил поворачивать — просто вцепился в баранку, упёрся в неё лбом, глядя поверх кривоватых "дворников" на ближайшие кусты. И что теперь делать? Он мог чувствовать себя сколь угодно правым в этой ситуации, но было ясно одно: Лютик и большинство других людей его таковым не считают. Можно было бы послать всё к чёрту, остаться верным принципам и не лезть больше не в своё дело, но... Залез ведь уже. И больно неудачно. Нужно было это дело хоть как-то исправлять. Менять свою точку зрения тяжело и больно, особенно если она складывалась вместе с твоей личностью годами. Геральт всегда так думал и не рассчитывал, что придётся поменять мировоззрение ради одного лишь человека. Да и в самом деле кардинально менять его и не требовалось. Нужно лишь одно — стать немного мягче и включить наконец мозг. Что может помочь ему наладить ситуацию с Лютиком? Инструмент, которым придется воспользоваться, был глубоко чужд Гере и даже на стадии задумки вызывал физическое отвращение. "Извиниться", брр. Как дерьма навернуть, только морально. Да и как вообще извиняться перед ним теперь? "Прости, что назвал тебя пидором и тряпкой. Я так больше не буду"? Нет. Даже в голове это звучит как бред. Что уж будет, если произнести вслух... Да и куда вообще эти извинения девать? Геральт даже не знал адреса, где проживал Юлиан. Значит, так или иначе, придётся ждать завтрашнего дня. К извинениям по телефону физрук точно не был готов. *** Ключи с громким звоном упали в жестяную банку в коридоре, стоило Геральту войти в свою холостяцкую берлогу. Глухо стукнула об пол его заплечная сумка и зашуршали подошвы об ковёр. Гера искренне любил свой дом. Немногим больше, чем работу, но всё же больше. Здесь он мог наконец расслабиться и почувствовать себя в безопасности: без нужды всё время держать лицо, поддерживать уважение к себе и не давать слабину. Здесь он чувствовал практически зримую ауру уюта. Все вещи, даже те, что валялись на полу или были криво приставлены где-то к стенке, подпирали собой косые полки, — всё это было родным для Геральта. Ведь в отличие от кадетского корпуса, где когда-то учился он, в отличие от казарм и палаток, где жил на службе, всё можно было устроить так, как самому заблагорассудится. Иллюзия контроля над происходящим — именно то, чего не хватало ему после армии. Ощущение, что он может управлять собственной жизнью сам, а не ожидать чьего-то приказа. Именно поэтому для Геральта было так важно сохранять вокруг небрежность. Небрежность позволяла ему стать немного человечнее, чем раньше. Путь к ней был пройден долгий: от первого забытого на полу носка до, наконец, небрежно висящих вещей на дверце шкафа. Расслабленно выдохнув, Геральт прошёлся по тёплому старому ковру и упал на свой родной раскладной диван, который никогда со дня его переезда в эту квартиру не застилался и тем более не складывался. Хорошо. Телевизора в квартире Геральта не было отродясь. Свою обыденную дозу шума он получал на работе, а лишний шум вполне мог получить и из своего телефона или ноутбука. Да и то не всегда в этом нуждался. Гораздо больше ему была необходима тишина. Но даже тишиной то, что происходило вокруг, назвать было довольно сложно. Ведь сейчас не глубокая ночь, а всего лишь вечер буднего дня. Болтовню соседского телевизора Гере было слышно от самой дальней стены, соседи же сверху скрашивали его одинокое существование работой пылесоса и детскими криками. Да уж. За тишиной было бы логичнее обратиться к своей машине. Но в ней, несмотря на уют и обжитость, невозможно отделаться от ощущения чужих взглядов снаружи. Да и прохладно, как-никак. К тому же то, чем собирался скрасить свой вечер Геральт в ближайшие полчаса, вряд ли было бы уместно делать в машине. Поднявшись с мягкого продавленного дивана, физрук направился в сторону ванной: недалеко, буквально пара широких шагов. В который раз не веря, что делает это, он отодвинул одну из потолочных панелей, стоя на крышке унитаза, и извлёк из тайника коробку со своими сокровищами. Вернувшись обратно в комнату, Геральт присел обратно на диван и разложил их перед собой. Мятый, но бережно разглаженный листок с неизданными стихами одного гениального автора, глупую старую книжку с потрёпанной обложкой и одну небольшую фотографию. Аккуратно подхватив грубыми пальцами разглаженный листок, Геральт вновь пробежал взглядом по давно заученным наизусть строкам. Этот листок он когда-то увидел под ногами пробегавшей по коридору малышни. Кажется, кто-то уже собирался поднять его, но был вовремя остановлен учителем: всё же в школе кидаться бумажками запрещено даже на перемене. Тогда Гера ещё не осознавал ценности этой вещицы — пока не разглядел знакомый аккуратный почерк. Развернул комок он уже дома, чтобы прочитать в первый раз и разгладить под стопкой тяжёлых книг. Чудесные стихи вернулись на своё законное место в коробке, и на смену им в руки Геральта попала та самая глупая книга. Это был классический любовный роман, коих написано уже множество, но содержание книги не особо волновало учителя. Его волновал запах. Свежий с древесными нотками, он заставлял Геральта прикрыть глаза, стоило только вдохнуть. Казалось, страницы пропитаны им. Оставалось лишь провести подушечками пальцев по быстрым аккуратным заметкам на полях с наивными, но такими проникновенными рассуждениями. Вместилище запаха и частичек души, которые Лютик оставил в этих записях, уступило место последнему сокровищу, которое было дорого Геральту сильнее всего. И за него, признаться, было по-настоящему стыдно. Фотография, сделанная тайком в учительской, нарушающая все личные границы. Казалось бы, ничего такого: кусочек оголившейся спины, приподнятые руки и комок свитера на них. Лютик в этот момент переодевался после дождя, под который, вот неудача, попал по дороге на работу. Распечатать фотографию, сделанную впопыхах на телефон, было настоящим приключением — или преступлением, как ощущал Геральт. Делать это пришлось тайком на рабочем принтере, на листке с расписанием, чтобы не вызвать подозрений. Листок был уже потрёпан, как бы бережно Геральт с ним ни обращался. Но нетронутым и неизмятым в нём оставалось светлая незагорелая кожа Юлиана, на которой едва ли можно было разглядеть несколько родинок, которые слабенькая камера смогла запечатлеть. Вдохнув ещё раз запах книжки и отложив её наконец в коробку, держа перед глазами фотографию, Геральт звякнул пряжкой ремня.