***
— Господин назначил меня любимой женой? — ехидный голос поприветствовал его вечером, едва он открыл дверь в слишком роскошные для раба покои. — Чего? — растерянно переспросил Гил. Его действительно эффектно устроили, если бы Гилтиас не наколдовал сам вокруг помещения магическую клеть, мог бы поверить, что он тут хозяин или гость. Поднос с едой был почти не тронут, «приобретение» проигнорировало всю тяжёлую пищу, ограничившись, кажется, одними фруктами. Зато воды перевел — на неделю бы хватило! Как внутрь, так и «внаружу» . Вымыть себя он не позволил, справился сам, из хламиды своей перебрался в роскошный — да чтоб тебя! — черный халат. Мокрая ещё шевелюра оставляла темные полосы на шелковых плечах. — Говорю, условия не рабские. Что ж ты от меня хочешь такого, интересно? Он сидел, облокотившись о стену, смотрел куда-то вбок, не на самого Гилтиаса, будто ему было неприятно, или хотелось выразить презрение к новому хозяину. Худой, напряжённый, кривящийся неприятно, и измотанный — как бы не хохорился. Но даже косой взгляд блестел золотом, выглядывающие из широких рукавов тонкие запястья, худющие щиколотки, босые ступни, словно поталью покрытые, манили, завораживали, гипнотизировали... «Мое, мне, мое!!!». Гилтиас сглотнул, и, скомкано посоветовав набраться сил, ретировался. И не заходил к пленнику больше недели. До сих пор не знал даже, как его зовут, а считать его рабом, которым тот вроде бы и являлся, даже мысленно не получалось. Нужно было делать хоть что-то... Разобраться, в конце концов, кто он такой! Но Гилтиасу достаточно было наблюдать через огромное, во всю стену, окно — словно нарочно его разместили ровно напротив его собственных покоев. Тонкая, легкая многослойная занавесь окутывала происходящее в комнате, не слишком скрывая, и дракон видел, как пленник, будто чувствуя магические скрепы, касается их осторожно руками, обходит комнату целиком, точно находя их границы; видел как он обрабатывает следы хлыста целебными маслами — морщась, но не пытаясь заглушить боль всегда стоящим на низком столике вином; видел, как касается худых золотокожих плеч влажная губка каждый вечер... Он однажды почувствовал, обжег взглядом прямо сквозь ткань занавеси, и Гилтиас — нет, не прекратил, конечно, как будто мог бы он! — стал подглядывать куда осторожней. Но что-то решать нужно было.***
— Что, разочаровала игрушка? Давно не заглядывал. — Кто ты такой? — спросил Гил, решив не поддаваться на провокации. — А ты не смотрел, что именно покупаешь? — если пить самый дорогой местный напиток с золотой стружкой, будет точно такой же голос — она словно оседает на горле. Крепко, глупо, вредно, и в горле першит потом, но как же кружит голову! — Насколько я понимаю, теперь я твоя собственность. А ты, похоже, не слишком-то понимаешь, что с ней делать? Гилтиас сам не знал, зачем пришел: что делать, он так и не решил. «Приобретение» за прошедшее время слегка пришло в себя, но никакого интереса к собственной судьбе так и не проявляло, довольствуясь этой комнатой так, будто это было всем, что ему нужно — он читал, спал (впрочем, всегда вполглаза, Гилтиас не раз видел, как тот при появлении слуги просыпается мгновенно), ничего не требовал и не спрашивал. Пленник прошел вдруг мимо него, даже задев слегка бедром плечо. — Эй! — Что? Проверяю границы дозволенного. — Зачем? — Ты не стал торговаться. Роскошно устроил меня, но надежно запер.При этом ничего не требуешь. И пялишься. Гилтиас смутился — пленник уселся напротив него, отзеркалив позу вплоть до скрещенных в полулотосе ног и одной ладони на колене, и смотрел в упор, без тени иронии. Взгляд завораживал — в нем мерещились и блики раскаленного металла, и теплый цвет свежего меда, и искры всесильного пожара. Он наклонил голову, и белая прядь скользнула по покрытому шелком плечу, улеглась на острой ключице. Прикусил губу, прищурил глаза, и их золото потемнело... Ах ты ж шайтан... «Мое!!!» Сопротивляться было невозможно. Гилтиас качнулся вперед — губы к губам, смять мягкое, податливое, чуть более темное, чем остальное, золото, языком провести, распробовать! Руку — на шею сзади, чтобы не смог отстраниться. Как же пьянит! Пленник оттолкнул, выкрикнул что-то, Гилтиас даже не разобрал — бросился снова, стягивать с худых плеч халат. Уложил-уронил куда-то на подушки, ввинтился между бедер, задирая прохладную ткань халата, руки его вместе одной своей сжал где-то у пленника над головой, как тот ни отбивался. «Мое!» Коснуться, лизнуть, поцеловать, зубами впиться! Та самая ямка над острой косточкой, и шея, от нее пахнет теплой кожей, и отчего-то у всего металлический привкус, особенно если укусить... Проклятое золото — в сорванном хриплом голосе, осыпающем его, кажется, руганью, золото теперь на языке, даже пахнет теплая, горячая почти кожа не только человеческим телом, не только пряностями, но и мягким металлом. Дракон не сразу понял, что одну руку из его хватки пленник все-таки вырвал и пальцы сомкнул на его горле. Гилтиас пальцы разжал без труда, хоть и откашляться пришлось. Длинные, тонкие, нервные, золотые. Зо-ло-ты-е... Чутким языком по одному, второму, и снова, и в рот, и глубже... Пленник вырвал руку и ее снова пришлось надежно зафиксировать своей. Сокровище. Мое! Мне! МНЕ! Сокровища — чтобы обладать! Свободной рукой он провел по впалому животу, ненужный уже пояс даже развязывать не пришлось, только еще сильнее ослабить, ниже, еще ниже... Пленник охнул, даже пинаться на мгновение перестал. Гилтиас хотел услышать, как тот застонет, и не скупился на ласки, выпрямился почти, чтобы увидеть выражение лица, но вместо стона получил вдруг в лоб магическим шаром. Золотым, конечно. Пленник подтолкнул, и Гилтиас рухнул не на него, а набок, носом в очередную подушку. Легкое заклинание: не обездвижило полностью, но слабостью наградило и мысли очистило («Что я творю?!»), и тут в волосы на затылке вцепилась пятерня пленника, заставила приподнять голову, ударил в ухо горячий, срывающийся, бешеный шепот. — А если я?! Наваждение вернулось — несвойственной хитростью, отчаянным, острым желанием, и Гилтиас огрызнулся несколько раз, дернулся, распаляя ярость пленника еще больше, пока тот не выполнил угрозу, и сам на фоне вскрика дракона не застонал наконец — коротко, тихо, сквозь стиснутые зубы. И почти сразу: — Нравится, ублюдок?! Притворяться уже не было смысла. — Да-а-а-а!.. Бедрами, животом, пахом Гилтиас лежал на подушке, и все движения пленника отчасти повторял невольно. Тот, как ни зол, не механически действовал — то глубже, то быстрее, и пальцы его в волосах Гила сжимались и разжимались, словно кошачьи когти, и дракон краем сознания заметил, что распален тот был не меньше его самого. До снопа золотых искр в глазах и испачканной подушки не хватало, оказывается, только этой мысли и одного сильного, глубокого точка... Пленник упал рядом устало, и Гилтиас, едва в себя немного пришел, не утерпел от наполовину смущенного, наполовину наглого: — Тебе ведь и самому понравилось. Теперь он лежал рядом абсолютно спокойно, будто точно знал, что Гилтиас больше ничего не попытается сделать, словно и его опустило какое-то наваждение. Только фыркнул в ответ на утверждение. — Доволен, что показал тебе твое место. Ты не в моем вкусе, не обольщайся. Гилтиас хмыкнул несколько уязвленно. — Ты маг? — Ага. Еще раз сунешься — убью. Дракону в это поверилось слабо. Мог бы он творить такие сильные заклятья, сбежал бы давно... — А теперь проваливай. — Это я твой хозяин, — Гилтиас был зол скорее на себя: тело блаженствовало, но разум был в ужасе от того, до чего дошло, и он огрызнулся машинально, тут же прикусывая язык. Но пленник не разозлился, не оскорбился. Рассмеялся, наглец. — Да что ты. И ничего не оставалось, кроме как действительно, уйти хоть с каким-то достоинством... — И это с собой забери! Подушка прилетела точно в руки. Стыдно-то как! *** Гилтиас замешкался перед дверью. Да что за наваждение! Нужно его просто отпустить и все! Даже не отпустить, выгнать! На все четыре стороны... Было бы это еще так просто. Он ведь снова не показывался после прошлой встречи, избегал его... Только два дня на этот раз, больше — не выдержал. — Ты закончил там мяться? Заходи. Фыркнул, Гил вошел внутрь. Ну и нахальство! Но мысли об этом вылетели из головы, едва он его увидел. — Помоги. Пленник сидел спиной к двери, рядом с небольшим столиком, на котором стояли теперь масла и небольшие пузырьки с целебными составами, лежали комки ваты. Знакомый уже халат был сброшен с плеч и держался только поясом. Худая спина с выступающими позвонками, потрясающе изящная, отчасти была обезображена следами кнута надсмотрщика. Некоторые, старые и тонкие, белым золотом пересекали будто матово светящуюся кожу, некоторые, бугристые и словно медные, только заживали. Сдыхоть и есть. Сдыхоть оглянулась через плечо. — Не заживает. Не достаю сам, чтобы глубоко обработать. Гилтиас, не глядя, взялся за какой-то бутылек. — Не этим же! — он сам намочил вату, опустив ее в неприметную маленькую пиалу. — Между лопатками. Дракон взял вату, опустился на колени и положил руку на хрупкое плечо, сразу почувствовав знакомый запах — теплой кожи, нагретого золота... Перед глазами поплыло. — Это плохая идея, — сказал он, убирая руки. — Я позову кого-нибудь. — Думаешь, не смогу тебя охладить? — Как в прошлый раз? Он хмыкнул. — Нет уж, спасибо. Давай уже! Дракон послушался. Медь будущего шрама окрасила влажную вату, кровью запахло отчетливей. Сосредоточиться на этом, вдох-выдох, не думать о том, что греет пальцы, мерцает перед глазами... Гилтиас почти закончил, когда задел какой-то болезненный участок, и пленник прогнулся под его руками, сдавленно ахнув. Перед глазами снова поплыло... Контроль вернулся холодом, влагой на лице и волосах, тонким лимонным запахом. Пленник, сердитый и презрительный, стоял над ним с кувшином в руках. — Охладил, — мрачно констатировал он. — Дай полотенце! Волосы так и остались влажными, но с них хотя бы не стекал теперь унизительно лимонад. Пленник смотрел теперь, кажется, даже довольно... — Меня зовут Рейстлин, — вдруг сообщил он. — А у тебя сегодня есть еще одно дело... — Ты не много на себя берешь? — поинтересовался Гилтиас.***
.А теперь на уже знакомом рынке он шел между рядами, прикрыв рот и нос влажным платком. Длинные уши, черные волосы... Вот почему он не сбежал! Сердце кололо ревностью, совесть — мыслями. Пленник так и не сказал ничего, кроме своего имени и имени того, кого он теперь должен был выкупить. Длинные уши... Уши! — Сколько? — поинтересовался Гил у прибежавшего из тени хозяина, и тот заломил такую цену, что пришлось еще дюжину минут торговаться под палящим солнцем и настороженным взглядом остроухого «товара». Наконец, сговорились... — Кто вы? — спросил тот, едва они вышли за ограду. — Хозяин твой, — «Хозяин... Дракон на побегушках. Сходил за халвой, называется!». — Тебе ведь знакомо имя «Рейстлин»? Ушастый просиял так, что Гилтиас всерьез заподозрил золотую лихорадку и у него.