Эпизод 1.
Гилтиас поморщился. Солнечный свет падал прямо на тяжелые веки, щекотал нос и вызывал почти непреодолимое желание чихнуть. Завозившись, он потерся носом о подушку, но вышло еще хуже: защекотала одна из бесчисленных кисточек, и Гил все-таки чихнул, скривился от резкого звука, со стоном сел. Снилось что-то чудесное, золото кожи под губами, стон, вибрирующий в изогнутом красивом горле, белизна волос под пальцами, жар и желание… ГДЕ?... Дракон с ужасом уставился на пустой угол, затем – на вившуюся среди подушечек цепь. И раскрытые половинки ошейника. Понимание того, что все, так сладко видевшееся во сне, могло быть – и было! – вовсе не сном, больно ударило в висок. Спрятав лицо в ладонях, дракон едва не взвыл, память заботливо подкинула новые картинки, новые ощущения – восхитительную горячую тесноту, хрупкие тонкие запястья в собственной ладони, злые золотые глаза и линию частящего пульса под губами. Собственный восторг, вино, шумящее в голове, а пуще всего вина пьянил чародей. И страх, горечью осевший на губах. Гилтиас был почти уверен в том, что не причинил серьезного вреда. Он вообще не любил такое. И силой в свою постель не волок. Ломал –да, соблазнял, обещал, да и то… Не так. Не… С подобным безумным удовольствием. А куда чаще брал тех, кто уже прекрасно осознавал свое положение – и страсть та была прекрасна. Только никогда не несла в себе того упоительного восторга обладания. И насилия. И горечи… Поднявшись, не заботясь об одежде, Гилтиас добрел до стола. Вино тоже горчило, но каждый глоток обещал скорое избавление хотя бы от головной боли. Чародей, разумеется, сбежал… Еще бы – он сам вчера разомкнул ошейник. И все-таки найти его можно. Он слаб, физически – точно, он без магии, он не мог уйти слишком далеко, а его внешность не оставляла шанса затеряться. Вернуть его необходимо, и… И что? Прощения просить? От одной мысли корежило. Не привык и не хотел. И все-таки, все-таки что-то сделать было необходимо. Вот сейчас, только привести себя в порядок. Да попытаться забыть. Несопротивляющееся (и хорошо, кто знает, что бы он тогда сделал?) тело под собой, нежную кожу у красивой выступающей тазовой косточки, дуги ребер и темное золото чужих сосков, и ключицы эти потрясающие, изогнутые полетом. Забыть, чтобы не сорваться уже по трезвости. И в идеале – не позволять себе вино в количестве больше даже кубка. …Чародей сидел в кресле в соседней комнате покоев. Он, видно, успел добраться до шкафа, да и до ванной тоже – обычно волнистые, вьющиеся под затылком смешными восхитительно пушистыми колечками, они были все еще влажными. Над воротом темно-синей (к золоту – потрясающе!) рубашки темнели некрасивые пятна, заставившиеся досадливо поджать оставившие их губы, а вот запястий под рукавами видно уже не было. Темные просторные шаровары также принадлежали Гилтиасу, но вчерашние… кажется, что-то вроде белых обрывков он видел у кровати? Гилтиас замер, не зная, что должен и может сказать сейчас. Первая мысль – на цепь и обратно в угол! Но сейчас куда-то разом делось все, оставив только какое-то опустошение. Все еще стучало в висках. Рейстлин, закрывший книгу – кажется, что-то по землеописанию – смотрел настороженно, тяжело. Задавать вопрос – почему остался? – было глупо. Сам наверняка понимал – и то, как легко его будет найти, и то, что он не знаком с реалиями этого мира. Знаком лишь с некоторыми, пусть и излишне тесно. Да еще браслеты на руках… Каково магу без магии? И это – не грязная, почти тюремная (и, вероятно, даже на пару порядков хуже) камера. Как минимум. Каково художнику ослепнуть, а музыканту – оглохнуть? Даже представить жутко. Только вернуть ему силу? Что его тогда удержит? Он всерьез сейчас об этом думал!? Гил поскреб подбородок и скривился. И нахмурился, озадаченный внезапным вопросом, который был более, чем неуместен. - Подожди, а чем ты бреешься? – Тут же вспомнилось острое лезвие опасной бритвы, лежащее в футляре в ванной. Чародей посмотрел так выразительно, что дракон, во-первых, все понял, а во-вторых – почувствовал себя слегка недалеким. – Молчи. Там же и комплект полотенец один, да?... Нет, молчи! Знать не хочу… Ну да, отпуская его до уборной и в ванную, Гилтиас попросту забыл об этой детали. В крыле гарема (давно он там не был, кстати!..) все было проще, а в свою вотчину он настолько никого и не впускал. На ночь? Почему нет. Жить? Еще чего не хватало! Свое личное пространство он всегда оберегал ревностно. До тех пор, пока не нашел новую игрушку. Ах да. Еще здесь была госпожа Крисания, вспомнил Гилтиас. Которую искал чародей. Уж нашел так нашел! Но он ведь наверняка не хочет просто так оставить ее? Какое-то время спустя все вернулось на круги своя. Чародей – на цепь (укорачивать ее Гил не стал), комплект для ухода за собой появился в ванной, а Рейстлина все-таки накормили (до того Гилтиас старательно давал еду с рук, но если воду пить маг еще соглашался, то едой его явно было не пронять, да и ел он прискорбно мало. Снова вспомнились костистые красивые запястья, тонкие пальцы и выступающие ребра – все то, что принадлежало ему еще ночью, в его власти было, его желанию подчинялось. Маджере молчал. Когда дракон застегивал ошейник, когда оставлял в пределах досягаемости кувшин с водой, когда косился виновато. Не сопротивлялся, впрочем, истерик не устраивал, только губы кривил презрительно всякий раз, когда Гилтиас кожу задевал пальцами. И на выдавленное «Это больше не повторится» посмотрел тоже презрительно, таким взглядом окинул, что в пору пойти и повеситься. …С доступом к лезвию – кстати – Рейстлин мог запросто перерезать дракону горло во сне, понял тот вдруг. И машинально потер шею под кадыком. Скорее всего, конечно, чародея бы все равно поймали и казнили, но… Мог. Мог, и не стал.Эпизод 2.
Гилтиас едва не урчал от удовольствия, пропуская серебро волнистых прядей сквозь пальцы. Густые, послушные, мягкие, под затылком щекотными колечками сворачиваются, и на макушке непослушным вихром поднимаются. Поймать, пригладить, в макушку поцеловать коротко. Полынью и пеплом, розами и костром пахнет. А под линией роста волос, на шее сзади, собственная метка темным золотом наливается, клеймом, знаком принадлежности. Его, его чародей! Он снова перебрал красивую седину, разделил на три части общую массу. В короткую косицу так легко вплести длинную, белоснежную веревку, перевить с волосами – и потянуть за концы, заставляя запрокинуть голову. Зеркало отражает каждое мгновение того, чего не увидеть сидящему за спиной стоящего на коленях чародея дракону. Приоткрытый рот, влажно блеснувшие зубы, и золото распахнутых глаза, и каждый изгиб хрупкого, так идеально покорного тела. И не было ничего, что скрыло бы его от жадного голодного взгляда. Разведя концы веревки в стороны, дракон обвил ими руки своей собственности, сводя запястье одной с локтем другой, выплетая диковинный треугольник, обрисовывающий изгиб спины. Не удержался – поцеловал в самый центр, спираль губами раскрутил от выступающей бусины позвонка. О, он любил этот вкус, отдающий металлом. Еще несколько витков и вереница красивых узлов потянулась ниже, свободно повисла промеж ягодиц раба. Тот, кажется, чуть вздрогнул, когда дракон обхватил их ладонями, сжал, сводя вместе. Его! Все это – его! Рейстлина он поднял сам, бережно помог встать на ноги, все еще держась за спиной. Череда поцелуев горячими узорами легла по плечам, по шее, по своду лопаток. Там-то и он укусил в первый раз, коротко, совсем не больно, положив пальцы на открытое благодаря все также высоко поднятой голове горло. Ощущение двинувшегося кадыка отозвалось жаром в паху. Рано! Рано, он только начал эту игру! Белый ласковый шелк на золотой коже смотрелся восхитительно. Каждый узел – как жемчужина, каждый перегиб – симфония, подчеркивающая красоту уязвимости. Очередной узел Гилтиас выверял особенно тщательно, чуть смазал маслом, чтобы не было некомфортно, пропустил, наконец, веревку промеж ног своего сокровища – и потянул уже спереди, с восторгом поймав тихий пораженный стон, сорвавшийся на беспокойный вдох, когда причудливое плетение скользнуло по колечку мышц. Искусство, совершенное в своей красоте. И ощущение собственного контроля пьянило, дурманило… Концы веревки снова разошлись, так, чтобы никак не задеть чужое естество, протянулись вверх, заворачиваясь к спине. Казалось бы – что проще, использовать кандалы, да или ту же веревку, но всего лишь связать руки? Но в этом не было и капли подобной эстетики. Не было ощущения творения, созидания, свершения. Не было такой абсолютной власти. Не было сладости. Очередной узел. И очередной укус, под грудью, там, где можно уловить губами частый стук чужого сердца. Снова сжимая ягодицы раба, дракон едва не урчал, отмечая несдержанную дрожь, то, как подрагивают мышцы плоского живота, когда тот самый узел вновь оказывается на своем месте. Еще несколько витков легло на тело красивой вязью, нарочито задевая затвердевшие соски и сходясь на горле белым нетугим ошейником. А над ним, по острому кадыку, лег и поцелуй. Его. Только его маг. Весь. Пока только телом, но он, дракон, получит и душу. Получит все. Абсолютно все! - Нет, - впервые заговорил маг, когда Гилтиас потянулся за белой повязкой. И тот согласился: это было бы интересно, но лишить себя взгляда этих глаз? О нет. В этом Рейстлину будет оставлена свобода, как свободен будет и рот. Услышать его удавалось не так уж и часто. Но сегодня хотелось лишить его сдержанности вовсе. Нет, никакого контроля сегодня для чародея. Весь контроль – его. Он любовался. Отойдя на шаг в сторону, откровенно любовался расправленными плечами и высоко поднятой головой с упрямой линией подбородка и сжатыми теперь губами. Скользил взглядом по переплетению веревок – и повторил этот же путь пальцами. Потянул, скользнул под узлы, убеждаясь, что те не несут в себе боли. И отступил снова, позволяя себе наслаждаться, просто – наслаждаться каждым этим мгновением. Он мог все теперь. Поставить обычно столь строптивого чародея на колени перед собой, оставить следы быстрой плети очередным клеймом, заставить дрожать от желания – и умолять. О, последнее было всего желаннее, но пока не время для подобного. Не сегодня. Однажды! Шаг, еще шаг назад – до невысокого пуфика. Дракон, не глядя, подхватил бокал с лимонадом, сделал долгий глоток и едва не облизнулся от предвкушения. Не так уж часто удавалось просто любоваться, просто рассматривать! - Подойди. Стопы чародея в густом ворсе ковра утопали. Гилтиас знал: каждый шаг не так и просто теперь. Замечал по тому, как сглатывал он, как ступал осторожно, непривычный к подобному. И сам едва не заурчал, когда тот замер промеж разведенных колен. Шаровар дракон так и не снял, и в этом тоже было нечто упоительное: оставаться одетым рядом с этой уязвимостью. О, беззащитность Рейстлина во многом была все-таки кажимой, и Гилтиас прекрасно это осознавал. И все-таки млел от нее. Склонившись, легонько подул на впадинку пупка, со смешком оставил мимолетное прикосновение рядом, подул снова. С восторгом провел пальцами по напряженной плоти, обводя тонкие выступающие венки – от основания до влажного навершия, и обратно с легким нажимом. Склонившись, длинно лизнул, собирая чуть терпкий солоноватый вкус, скользнул языком по изгибу бедра, по хрупкой выступающей косточке до узла белого шелка. Чужое желание было столь очевидно, что почти не верилось. И это была победа, его собственная победа над чужим вечным этим контролем, над чужой волей. От давления веревки промеж ягодиц у чародея вновь дрогнули бедра, дракон, играясь, потянул ее снова, и снова, и вновь, до нового стона, тихого, глухого, вырвавшегося-таки из-за сжатых губ. Признаться честно, вовсе не узлу бы там быть, самому бы оказаться у восхитительной тесноты. Самому бы дразнить. Чародей мог терпеть боль, дракон знал. Неужто настолько привык?... Удовольствия – то, что было для него внове. То, что заставляло терять контроль над собой, над собственным разумом, то, что туманило взгляд и хмелем пьянило сознание. Чисто физическое наслаждение. - В следующий раз, - губы Гилтиаса были так близко, что на перспективе бедер ощущался жар дыхания, - это будут золоченые цепи. Он перехватил переплетение на груди, потянул, заставляя наклониться, почти прижал к себе, облокачивая Рейстлина грудью на собственное плечо, по-хозяйски скользнул ладонями по пояснице и ниже, аккуратно надавил ногтями, в зеркале отслеживая светлые полосы, остающиеся на коже. Сжал – мое, мое! – отпустил, сжал снова, прикусил вдруг шею над «ошейником», извернув голову. Сам, коленями, раздвинул чужие бедра, шире, чтобы не скрылось ничего, заодно придавая устойчивости. Узел распускался легко – стоило лишь потянуть за правильный край петли, а после дотянуться до загодя оставленного рядом фиала. И добился своего всего через пару мгновений, услышав у уха очередной почти всхлип, когда скользнул, наконец, в вожделенную тесноту двумя пальцами сразу, надавил чуть вниз, прошелся по чувствительному. - Скажи, что мой. Вторая ладонь снова скользнула к отвердевшей плоти, пережала на мгновение у основания, задвигалась в такт с пальцами. Сложный ритм, чужая дрожь и жар внизу собственного живота, запах этот, чуть более терпкий от желания и масла, зеркало, рисующее картину вовсе изумительную, предвкушение, свое и чужое удовольствие. - Скажи, что мой! – Повторил Гилтиас, пытаясь уловить тот момент, когда удержать на грани уже не получится. Он понимал, что способны сделать новые ощущения, но хотел, хотел услышать – сейчас, со стоном вырванное, настоящее! – Скажи! Не успел. Задрожал крупно, наваливаясь уже всем немудреным весом, всхлипнул, излившись в ладонь «хозяина», на ногах все-таки не удержался – опустился на колени перед пуфиком, еще содрогающийся в экстазе, еще едва ли соображающий. Это веревка, от косы к рукам, не давала ему опустить голову… Но не она заставила, в глаза глядя, выдохнуть тихое «Твой». Гилтиас удовлетворенно улыбнулся. Все верно. Все так и должно быть… И тонул, тонул в золоте полных тумана глаз, тонул – до тех пор, пока не проснулся, хватая ртом воздух… Не заметил настороженно следящего за ним пленника, сидящего у стены. Длинная цепь змеилась по полу рядом. - Я думал, такие сны больше свойственны подросткам, - он кивнул на характерную выпуклость домашних шаровар и брезгливо отвернулся. Дракон едва не взвыл от отчаяния, пытаясь поймать все крупицы ускользающего сна – и от осознания, что только сном это и могло бы быть.Эпизод 3
Сны стали больше, чем просто проблемой. Засыпая, дракон смотрел на Рейстлина, обыкновенно читающее что-то из принесенных Гилтиасом книг у стены. Землеописание, юриспруденция, схемы фортификационных сооружений, труды по анатомии… Нетронутыми остались только нарочно подсунутые труды о телесных удовольствиях. Вернее, Гилтиас видел, как Рейстлин их открывал, пролистал пару страниц, скривился и отодвинул подальше. Быт «раба» в самом деле наладился. Во всяком случае, он прекратил пить с рук, да и еду теперь получал регулярно, и спать мог лежа. Книги и одежда также теперь были в доступе. Ну, положим, одежда не отличалась многообразием, и ее бы Гилтиас отобрал вовсе… Но пострадал бы, в первую очередь, сам. А так хотя бы смотреть можно спокойно. Особенно если накануне посетить гарем. Увы, даже любимые ранее наложницы и наложники уже не доставляли прежнего удовольствия. Все время не хватало чего-то… Кого-то. Порой они разговаривали. Маг не отказывал в беседе, хотя чаще просто слушал. Но слушал все-таки внимательно. Иногда и сам рассказывал что-то, чаще о родном крае, какие-то незначительные по сути вещи, легенды, предания, мелочи, но звучание бархатистого вкрадчивого голоса завораживало. Гилтиас вытягивался весь, слушал, следил за движением узких губ, за мелькающим жемчугом зубов, за красивой мимикой, чуть хищной, но притягательной. Чародей, конечно, все замечал и усмехался порой язвительно. Он словно ждал чего-то. Тянул время. Днем – Гилтиас знал точно – беседовал с госпожой Крисанией. Два подслушанных разговора ничего не дали, дискуссии на теологическую тему мало интересовали дракона. Это не были споры, скорее, обычные беседы… Крисания была в абсолютном ужасе от положения чародея, дракон ясно видел это. После расспросов он примерно представлял, какое место тот занимал в обществе на родине. Сложно сказать, что место это было хорошо, статус величайшего черного мага, ренегата, и так далее по сути своей делал Рейстлина во многом изгоем. Тех, кого боятся, не любят. Скорее, хотят уничтожить. Крисании было многое не очевидно, даже в своих рассказах она акцентировалась на другом, но Гилтиас не был глупцом. Например, история войны Копья… Герои, герои, вся та компания – вся, кроме Рейстлина. Его в списке героев почему-то не оказалось. Между тем, Крисания читала летописи в библиотеке Астинуса. Там не было приведено мотивов и желаний, только факты, изложенные с неприятной точностью, но и фактов хватало. Должно быть, видеть теперь этого человека на цепи для Крисании было сродни шоку. Гилтиас прекрасно видел – они не были друзьями, даже добрыми знакомыми не были. Они просто не были врагами, вот и все. И все-таки Рейстлина зачем-то понесло ее искать, хотя альтруизмом тот, по словам той же жрицы, не страдал. Крисания с сомнением предположила какой-то долг перед Элистаном – якобы Рейстлин не любит быть в долгу, вот и согласился. Дни шли за днями. А потом приходили ночи. И сны. Дракон мог припомнить каждый, мог воскресить перед закрытыми веками любую, самую яркую, самую восхитительную подробность. То, как сжимается горло вокруг его собственной плоти и как горят злым опасным золотом прищуренные глаза стоящего на коленях чародея. Или как уже он сам устроился промеж разведенных бедер, как судорогой удовольствия прошивает золотое совершенство под ладонями, как хрипло и часто дышит чародей, вжимаясь лицом в подушку. Или – то, как тот покачивается на драконе, опираясь руками о его грудь, и серебро волос щекочет шею, а на висках – испарина. Может вспомнить каждое мгновение, каждый поцелуй, каждое прикосновение, нежное или грубое, случайное или нарочитое, долгое или мимолетное, невесомое или ощутимое. Сны прекрасны. В снах было все то, что так необходимо дракону, но поутру неизбежно следует разочарование. Потому что сны остаются всего лишь снами, и каждый раз, просыпаясь среди перекрученных влажных простыней, он стыдился взглянуть в глаза наверняка неспящего уже Рейстлина. Тот хотя бы не комментировал больше, только усмехался, оторвавшись от книг. Так продолжаться не могло. Просто – не могло. Гилтиасу казалось, он с ума сошел, свихнулся вовсе. Наваждение. Магия. Он бы поверил во второе, да только браслеты надежны, крепки, браслеты никуда не делись! Зато обнаружилось вдруг, что крюк в стене сидит вовсе неплотно… Он случайно, по наитию однажды проверил – и поразился. Маджере расшатал этот крюк, за который крепилась цепь, расшатал так, что вынуть тот теперь было совсем нетрудно! И наверняка ведь пользовался этим в отсутствие дракона… Крюк тот перебил выше, так, чтобы чародей дотянуться не мог. Комментировать не стал. А однажды ночью, глядя, как тот вытягивается на шкурах, готовясь ко сну, не выдержал - и лег рядом, прижал к себе горячее напряженное тело, выдохнул в макушку счастливо. Зажмурился, наслаждаясь запахом. Розы и пепел, полынь и костер, сочетание почти дикое, но столь упоительное! В ту ночь сны были наполнены нежностью и сладостью чужой ласки. Вот только наутро еще горше стало разочарование от чужого раздраженного взгляда едва ли заснувшего мага. Время шло.