Эпизод 1
Гилтиас нервничал. Задуманное им казалось почти дикостью. Чем-то подлым. Восхитительно соблазнительным. Он ведь не сделает ничего дурного… На самом деле дурного – не сделает. Непоправимого. Или все-таки? Он никогда не задумывался раньше о цене собственных желаний. Получать желаемое, добиваться своих целей, управлять – то, что всегда было в нем. И было ли это властью или влиянием, золотом или хорошим домом, рабами или лошадьми, он добивался. Получал. Не получил только одного – не считая того, дурного раза, когда вино одурманило его разум. А теперь он смотрел, как не знающий о подвохе маг пробует рахат-лукум, щедро посыпанный не только сахарной пудрой, но и сухим порошком, получаемым местными умельцами из тонкого слоя древесины под корой-кожицей одного весьма занятного кустарника. Отбирать было уже поздно – хватило бы и одного кусочка, но оказавшийся сластеной раб съел все три, рассеянно вытер губы, кивнул – вкусно, мол, в самом деле… Гилтиас частенько приносил новые сласти по вечерам, ничего странного уже не было. И наблюдал теперь. Ждал. Наркотик подействует быстро… И хотя все еще можно переиграть, он не собирался отказываться от задуманного. Просто не мог. Вот чародей потянулся к чаше с водой – омыть пальцы… Сморгнул, мотнул головой, нахмурился – и вскинул вдруг взгляд. Зрачки затопили золотую радужку, а в глазах его мелькнуло отчетливое понимание на самой грани разума и тумана. - Ты!.. - Я, - невесело согласился дракон, поднимаясь с пуфика и откладывая книгу, хотя едва ли прочел хоть строчку. Подойдя к рабу, он помог тому подняться на ноги – и притянул к себе, уткнулся носом и губами в седые завитки. Прижался сам к вожделенному жаркому телу. Рейстлин, Рейстлин… Опиум и мед в этом имени. Наваждение, дурная темная сила. Это было не просто желанием обладать красивым телом, не просто похоть, граничащая с безумием. Что-то другое, большее, темное, просыпалось в нем, в самой драконьей сути ворочалось, кололось, покоя не давало. - Не бойся, - шепнул он, разглаживая пальцами хмурую морщинку между бровей раба, заглядывая в его глаза – там уже не было осознания, не было ненависти и злости, скорее, интерес, любопытство. Наркотик. Это он – лишал воли к сопротивлению, пробуждая вовсе иное, это он позволял теперь Гилтиасу касаться своей собственности, целовать линию челюсти и подбородок, острые скулы, уголки глаз, крылья носа. Губы, наконец, еще хранящие на себе сладость рахат-лукума. Впрочем, Гилтиас не боялся напробоваться наркотика – он все-таки был драконом. Впрочем, просто наркотик его имел другой облик, и золото нежной кожи, и белизна волос, и податливые теперь губы, все это теперь принадлежало ему одному. - Не бойся, - повторил дракон зачем-то, - я не сделаю ничего… Слишком. Но ты не подпустил бы меня даже настолько, да? А я… Я не могу. Не могу так больше. Я с ума совсем сошел. Веришь? Веришь, конечно, знаешь все, все понимаешь. Это почему-то напоминало ритуал. Таинство. Каждая пуговица темной рубашки скрывала под собой сокровище. Каждый дюйм ткани прятало его, его только чародея! Торопиться незачем. Некуда. И он не спешил, расстегивает пуговицы одну за другой, хотя и хотелось просто рвануть – хватит немногого, чтобы те отлетели, рассыпались, заскакали по полу с дробным цокотом. - Я отпущу тебя, - вдруг сказал дракон. – Слышишь? Не сейчас, нет. Не теперь. Как вкусно бьется пульс у тебя на шее! Я отпущу тебя. Правда. Просто пока не смогу. Не заставлю себя. Ведь тогда я уже не увижу тебя… А мне мало. Мне всего это мало. Я ведь правда свихнулся. Он опустился на колени не перед алтарем, перед собственным рабом. Потянул вниз рубашку за рукава, отбросил в сторону, лбом к животу прислонился. И едва не заурчал от блаженства, ощущая перебирающие его волосы хрупкие эти красивые пальцы. Рейстлин массировал его виски, гладил затылок и макушку, жаром от его ладоней веяло, неестественным, почти пугающим, столь чудесным, что хочется снова и снова, больше и больше. Да только сколько бы ни было этих рассеянных, почти бездумных ласк – не хватит. Всегда мало будет. А потом захочется и вовсе невозможного: чтобы без наркотика. Чтобы добровольно, осознанно. Глупец!.. Гил обнажил чародея, наконец. Взглянул снизу-вверх, ведя кончиками пальцев по бедрам. Нет, он действительно не сделает ничего другого, и после Рейстлин сможет вспомнить удовольствие, сможет понять, что ему не... Так ли это отличается от того, прошлого насилия, как казалось? Ведь Гилтиас все равно все решил сам. Но оторваться сейчас уже не сможет. И не хотел. Хотелось видеть, ощущать, занежить хотелось, до звезд подтолкнуть, а после поймать, непременно поймать, обнять, не пустить никуда. Наркотик. Это он делал чужое тело послушным и податливым, это он пьянил и дурманил разум, это он рождал тихий мягкий стон в горле мага. Это он позволял тому плавиться от поцелуев и ласк, это он гнул его спину, это он путал длинные пальцы в волосах «хозяина». Только наркотик. Да только даже с осознанием этого дракон сам едва не плавится от чужого жара, от чужого наслаждения, и после – в самом деле обнимает, дышит в подставленное горло, жмурится. Нет, только это. Ничего более. Иначе потом он в золотые его глаза и посмотреть не сумеет. …Так давно ли его это волновать стало? Наркотик подавляет разум, пусть и не опасен для него, и с одного раза вреда не причинит. Дракон не учитывает только, что и чародей – не просто человек. И тот в себя приходит слишком рано. Отстраняется, трет переносицу, будто просыпается, только вот сон тот не спешит расплыться набором мимолетных грез в памяти и стереться прочь. - Наигрался? – Как не вяжется ледяной голос с жаром, оставшимся еще на ладонях от объятий? Будто ледяной водой облил. Только заслужил, разве нет? Гилтиас не отвечает. Сбегает прочь, до ломоты в крыльях летает до самой ночи, а когда возвращается – все будто бы остается прежним. Вот только доверие, или хотя бы малая его часть, появившаяся у них, пропадает теперь. У Рейстлина пропадает. Так думает Золотой.Эпизод 2
С утра настроение было чудесным – на удивление. Очередной сон, полный абсолютной нежности, приятными картинками вставал перед глазами, заставляя жмуриться от удовольствия. Гилтиасу все казалось – сегодня-то точно случится что-то замечательное! К сожалению, дел днем было много. Пришлось летать вдоль караванного пути, искать сам караван, доставлять приказ зайти в один из городов-у-оазиса, затем дракон потребовался при дворе, проверить золото на подлинность… Вернулся он только к вечеру, уставший и довольный. - Держи! Спорим, такого не пробовал! – Он кинул пленнику совсем небольшой, с мелкую сливу, спелый ярко-голубой плод, не сомневаясь, что тот поймает: не впервые. В самом деле, фрукт как будто сам в золотые пальцы скакнул. – Прямо так кусай, шкурка мягкая, а косточки нет. Это и у нас редкость, с островов везут, их там еще зелеными срывают… Рейстлин хмыкнул, щурясь на подношение, и улыбнулся вдруг – чуть лукаво, мягко. Улыбка ему шла, меняла острые резковатые черты до неузнаваемости. Восхитительное, но до чего же редкое зрелище! Наблюдать за тем, как в кремовую мякоть, прячущуюся за голубым бархатом, впиваются зубы, оказалось на редкость волнующе. Почти эротично. - Сладко, - чародей слизнул остатки мякоти с пальцев и улыбнулся снова, как будто бы не дракону даже, а просто так. Поднявшись на ноги, направился к окну (длина цепи теперь позволяла), пройдя настолько близко, что почти задел бедром. В сумрачном небе ноздреватым круглым блином бледнела одна луна, огрызок алого яблока второй острым серпом парил совсем рядом. Маджере, должно быть, видел еще одну, непроглядно-черный свет Черной луны. Дракон шагнул почти вплотную к нему. - Она там, да? - Полнолуние, - согласился Рейстлин, оборачиваясь и облокачиваясь руками о подоконник. Чтобы смотреть на Гилтиаса, ему приходилось задирать голову. Пахло фруктами, пахло костром и цветами, а он будто нарочно издевался, улыбался мимолетно, одними только уголками губ, и смотрел завораживающе, внимательно, цепко. А после целовал уже сам, хотя Гилтиас готов был поклясться – голову склонил все-таки он, он начал этот танец губ – и он же оказался вдруг ведомым. Это он оказался вдруг притиснут к подоконнику, это все-таки ему улыбался золотоглазый чародей. И это все было сном, понял Гил в тот же миг, когда мягкие губы скользнули по его скуле к виску. Просто сон, еще один из многих чудесных снов. Греза, мечта, недоступная днем. А во сне можно все. Можно уже не думать, не бояться, только наслаждаться. И, запуская пальцы в седые волнистые пряди, он наслаждался, млел, покусывая золотые плечи, стаскивая прочь рубашку, оставляя темные следы под полосой ошейника, прослеживая языком выемку яремной вены и острый кадык. Это сон. Во сне Рейстлин не взглянет с презрением и отвращением, не оттолкнет, не отвернется. Во сне он, нежный, ласковый, сам обнимет, сам губами губ коснется, позволит себе чужим ладоням поддаться, чужой страсти и чужому желанию. А после, толкнув на постель, поцелует снова – сам, властно, почти жестоко, глаза золотые сверкнут. Вовсе и не злые. Гилтиас поддавался теперь уже сам. Отдавался с радостью, глаз только не жмурил, как бы хорошо не было. Все это – его, пусть даже и во сне, но только его. И он запомнит – каждое мгновение восторга, каждое движение мага, каждый узор, его же кровью по коже расцветающий старыми рунами. И сердце билось вспугнутой птахой, глупое, счастливое, и от жара чужого сознание плавилось. Гилтиас покорно подставлял запястье под тонкое лезвие, боли не было, совсем нет – только чуть щекотно, да и следов от надреза он после не нашел… И когда звезды из-за грани еще не утихают в глазах, он видел и их, и бесконечность, и поднимающегося на ноги чародея, с чьих запястий золотистой пылью осыпаются браслеты. А сил и вовсе, казалось, не было… Сел все же, рассеянно тронул подсыхающий бурый значок на своей груди. Магический?... - К утру слабость пройдет, - Рейстлин разомкнул ошейник и с отвращением отшвырнул тот к стене. А после снова шагнул к дракону, ухватил за волосы, вынуждая поднять головы, усмехнулся в лицо – едко, неприятно, жутко даже. – Деньги, потраченные на меня и госпожу Крисанию, получишь чуть позже. Он как будто еще что-то хотел сказать, но медлил. Покосился в сторону «своего» угла, поморщился, оттолкнул Гилтиаса (тот настолько слаб, что покорно упал в подушки) и оделся, а после ушел. Не во сне ушел. И не один. Его же собственными силами… Да и что такие браслеты – для такого мага, в самом деле? И Золотой воет, до смеха, до истерики, в подушку вгрызается, снова хохочет, снова воет, отчаянно, навзрыд. Ушел, просто ушел, и что ему до чужого сердца? Да право, а должно ли ему быть дело до сердца того, кто с ним – как с собакой? Только иных псов на цепь не посадят. А чего ждал, чего? Верности? Надежды? И не остается ни-че-го.Эпизод 3, конец.
Дракон зачем-то ждал окончания службы. И любовался гордыми светлыми сводами храма. Было в нем что-то особое, величественное, внушающее трепет и восхищение. Назвать его просто красивым? Язык не повернется. Красивым он мог назвать Палантас, в котором был впервые. Его улицы, его непривычных жителей, его шум и толпу, его устройство и нравы. Как другой мир. А храм… Храм он описать не мог. Можно пересчитать колонны, можно разрисовать словесное кружево рельефами и портиками, статуями и оттенком камня, и это не даст никакого представления. Жрица замирает на пороге. Белые одежды – не платье, именно одежды – идут ей, как ничто, и ярко сияет знак ее бога на цепочке. Почти слепит глаза. Маджере забрал ее, разумеется, еще в ту ночь увел или унес магией, Гилтиас не знал точно, как, да и неинтересно было. Сам он добирался на крыльях, до сих пор спина ныла… - Госпожа Крисания. - Господин Гилтиас. Это… Неожиданно, увидеть вас в городе. Надеюсь, вам понравится в нем. Они не были врагами. Друзьями тоже, но все же… Да и не должны они друг другу ничего. Она здорово выручила его, взяв на себя хозяйство, а дракон получил свое сполна. Рейстлин сдержал слово: ему доставили деньги, сполна окупающих содержание рабов. Даже если бы содержал их он действительно хорошо – всех. А не… Все-то ему было игрушками! - Здесь очень красиво. Решил взглянуть на вас в храме. Вы упоминали… Гилтиас нарисовал вдруг у себя в голове картинку поцелуя, только не он там, а эта красивая жрица, спасенная черным магом. Отвернул голову. А ведь так могло быть… Но кольца на ее пальце нет, нет обручального браслета, нет никакого другого знака принадлежности. Может быть, он сам надумал себе несуществующее? - Он не будет рад вас видеть, господин Гилтиас. - Я знаю. Я… Понимаю. Но мне нужно увидеть его. Они еще какое-то время просто молча стояли на пороге, пропуская мимо себя людей. И распрощались тоже молча, улыбнувшись друг другу. Гилтиас уже знал, куда идти, а Башню было видно из любой точки города. Пройти к ней, впрочем, оказалось почти невозможно. Проклятая роща отказывалась пропускать нежеланного, незваного гостя, давила ужасом, вот только цель средства оправдала. Куда дольше, кажется, он простоял перед закрытой тяжелой дверью, не решаясь постучать или сразу войти. Интересно, сразу ли его проклянут? И почему не прокляли тогда? На месте мага он бы не удержался. А скорее всего – убил бы. Или нет? Рейстлин воспользовался его одержимостью, чтобы получить силу – и время ведь рассчитал… Та восстановилась, разумеется, а догонять он не стал. Закончил свои дела, распустил гарем, продал особняк, вложил деньги в дела, и потом только отправился в путь, окончившийся сейчас только, у порога черной жуткой Башни. Дверь открылась вовсе неожиданно. Только не Рейстлин встал на пороге – незнакомец, темноволосый, высокий, очень красивый… Эльф, судя по ушам? Темный эльф? И такое бывает, оказывается? - Мне нужно увидеть Рейстлина. Сказать, что эльф был озадачен – значит промолчать. У него даже уши, кажется, от удивления и любопытства подрагивали. И снова – а вдруг? Вдруг дракон изначально и не нужен был, и этот эльф не только в башне место занимает, но и в сердце золотого чародея? - Шалафи не предупреждал о визитах… Впрочем, раз вы прошли Рощу – идемте. «Шалафи». Учитель и господин в одном флаконе, кажется? Так это - ученик? Просто ученик? Ревность, клятая эта ревность! Всего несколько минут бесконечных ступеней – и библиотека… Рейстлин уже ждал. Отложив книгу, смотрел внимательно, спокойно, непривычный – и все тот же. Черный бархат мантии с серебром рун, золотистая кожа и самые невероятные глаза. Сердце в груди забилось так, что в горле отдалось комом. - Не прошло и года. Ну и зачем ты здесь, золотой дракон? - Я… И нечего сказать. Не получается даже вдохнуть толком, и все, что он может – стоять, смотреть, вспоминать, как дышать. Оказывается, даже у драконов болит сердце. Но сейчас, пока не прогнали еще, смотреть – можно! - Мне кажется, все, что был должен, я вернул. Нет? Гилтиас мотнул головой, жадный взгляд так и не отвел. Что уж там увидел, что прочитал седовласый чародей? Усмехнулся, едко, неприятно, поднялся, поудобнее перехватил посох. - Даламар! - Шалафи? - Принеси-ка мне ту цепь из лаборатории… Идем, дракон. Пожалуй, еще один долг в самом деле остался. У тебя время на побег до тех пор, пока мы поднимаемся наверх Башни. Куда!?.. Меня хоть подожди, балда… Ящерица оголтелая! Да, Даламар, спасибо. Можешь идти.