...мне!

      Это была... Глупость. Абсолютно детская, совершенно дурацкая выходка. Рейстлин прекрасно это понимал еще тогда, когда снимал с себя и щит, и осточертевшую позолоту... Пар-Салиан ошибся когда-то, он закрепил проклятье на щит, и увидеть все снова без защиты — и без вечного увядания — было прекрасно. И страшно, на самом деле. Страшно позволить себе расслабиться. Увидеть людей — людьми, а не разваливающими кусками плоти и костей. Видеть вещи — вещами, а не трухлявыми остовами. Видеть еду — едой, наконец...       Дракон, кажется, пока не догадался, что его «сокровище» почти слепо к прекрасному. Сокровище...       Да, в этом дело. В золотой лихорадке, которой — он уверен был — не было. Узнать наверняка. Проверить. Ведь что, если все дело действительно в лихорадке? Если дракону нужно только — смешно и мерзко — его тело, уродливое для всего остального мира, но привлекательное для любителя золота? Он ведь и впрямь вел себя порой как помешанный. Что ж — тогда пускай летит к чертям!       И все-таки он был уверен, что дело совсем не в лихорадке. Был убежден в этом.       ...И потому, наверное, сердце пропустило удар от первого же гордого «Нет никакой лихорадки».       «Врет!» — И гордость, и сердце были на удивление единодушны.       «Зачем бы ему врать? Кому ты нужен? С таким-то характером...»       Разум всегда был сильнее всего прочего. И хорошо, наверное, что вошел Даламар, что удалось взять себя в руки, даже сказать какую-то гадость, кажется.       И прогнать бы. Теперь-то уж точно стоило бы. Пускай летит, пускай что хочет делает. Идиотом нужно было быть, чтобы убедить себя в том, что это никакая не лихорадка, чтобы самому себе поверить, чтобы настолько расслабиться.