Песня крови

      Кровь стекала по подбородку — свежая, живая, горячая. Возвращала жизнь в мои жилы, насыщала, утоляла жажду, незнакомую ни человеку, ни оборотню. Лишь другой вампир поймёт, что я чувствую сейчас, вынимая клыки из покорно подставленной шеи своего донора — совсем молодой девчонки, очевидно, пришедшей в «Мэлоун» впервые. Новичков сразу видно: от них тянет страхом. Судя по тому, как поспешно девушка подсела за мой столик, она сочла меня самым приличным вампиром из присутствующих. Тем, кто не причинит ей боли.       Поначалу они все убеждены, что им будет больно, когда острые клыки пронзят кожу. На деле же большинство из нас не любит кровь, пропитанную страхом и болью. Она горчит, точно пережаренный кофе. Нет, жертва должна быть довольна, расслаблена, должна хотеть подставить шею — иначе удовольствия от живой крови ты получишь немногим больше, чем от пакетированной.       Не то чтобы я ощутил большую разницу. Но я, по меркам моей клыкастой родни, всегда был с приветом.       Девчонка — кажется, её звали Сара — успокоилась, когда я заказал вина ей и себе, завёл ничего не значащий разговор о новом спектакле, идущем в Алькасарском театре. О новом книжном на углу Роузвуд и Лэйн, где помимо книг можно найти довольно редкие музыкальные пластинки. Она была интересной, эта Сара, и охотно подставила шею, стоило только чуть отодвинуть воротничок её платья…       Но лучше бы я выпил кофе. На окраине Вэйда-тауна, в невзрачном с виду кафе, пропахшем деревом, кофейными зернами, свежеиспечёнными булочками. В компании совсем не донора, а охотника. Своего подчинённого, удивительно много знающего о сидхе, о магии, о самой разной нечисти, живущей на Западе. С Киро Хаттари, который вряд ли подпустит меня к своей шее в обозримом столетии, но чья кровь привлекает куда больше, чем кровь Сары.       Потому что она почти наверняка другая. Потому что она принадлежит сидхе, а с ними у нас всегда были особые отношения. Наш род, в конце концов, пошёл от стригоев — фейри-кровопийц, нелюбимых собратьями и оттого слишком сблизившихся с людьми. А значит, мы все — потомки сидхе. «Надоедливые младшие братья», как непременно уточнил бы Киро. С едким сарказмом, что появляется в его тоне всякий раз, как речь заходит о дивном народе.       Так или иначе, они создали вампиров. Вернее, прокляли чем-то забористым, пытаясь извести буйно расплодившихся полукровок. Но по ходу что-то напутали — или, если верить Киро, просто недооценили Железный закон, — и клыкастые байстрюки не вымерли, а мутировали. Обернулись новой паразитической расой, ныне известной как вампиры первой волны. Да, те сказочные страшилы, которые наводили ужас на простой люд, боялись солнечного света и не терпели ни светлой магии, ни серебра.       Нынешние кровососы — да, даже мои донельзя заносчивые родственнички, — уже относятся ко второй волне. Более человечные, более слабые. Однако и в крови нынешние вампиры нуждаются меньше, и слабостям своих жутких предков не так подвержены.       Третья волна зародилась, когда люди перестали быть для вампиров просто едой. Сюда относят и полукровок, как я, и личей, как моя мать — ведьма, обращённая в вампира. Одни вопят, что мы выродки и несём гибель всему славному кровососущему племени, другие — что мы ещё нагнём всех, включая наших дивных предков из Сида. Как оно на самом деле? Да Тьма его знает, поглядим лет через триста.       — Спасибо за вечер, — поблагодарил я девушку, бросил на стол несколько купюр — куда больше, чем стоили два бокала вина. Хотел заплатить и ей, но она вдруг улыбнулась и покачала головой.       Одного укуса достаточно, чтобы человек уже никогда не отказался от этого. Не знаю, что люди в этом находят — точнее, знаю, но вряд ли когда-нибудь пойму, — но в том, что вампирские притоны Сара будет посещать и впредь, я не сомневаюсь. Возможно, станет искать новой встречи со мной, но лучше бы ей вовсе забыть обо мне к завтрашнему вечеру.       — Уже уходите, ваше высочество? Или называть вас «господин главный ликвидатор»?       Я обернулся, смерил холодным взглядом окликнувшего меня типа. Вампира. Относительно молодого, нахального и выглядящего ну просто как ходячее клише. В тех нелепых молодёжных сериальчиках, что нынче крутят по визору день и ночь, все вампиры моложе сотни лет непременно расхаживают в кожаных плащах с заклёпками, подводят глаза чёрным карандашом и красят волосы в жуткие цвета.       Ну ладно, безвкусный кожаный плащ выглядит не так нелепо, как бархатный сюртук в лучших традициях позапрошлого столетия… Вот уж пятьдесят лет как я не живу среди своих вампирских родичей, а воспоминания о костюмах дядюшек всё ещё вызывают смех. Нервный.       — Последнее предпочтительнее, — сухо сообщил я этому… Даре. Кажется, так зовут пёстрого клоуна, подвизающегося владельцем заведения. — Не припоминаю за собой тяги к сомнительным ювелирным украшениям.       — Но вы Асторн! Для всех вампиров Запада вы, Асторны, всё равно что короли. Даже больше — людские-то монархи давно повымерли…       — Туда и дорога. Прошу прощения, у меня нет времени вести праздные беседы.       …с кем-то вроде тебя. Но озвучивать не стал, предпочёл просто обойти Дару и направиться к выходу. Мне неинтересны вампирские тусовки и их загоны. Видит Тьма, хватило моих вампиров-охотников, сразу же после официального знакомства принявшихся именовать меня «мастером». Беседу я провёл и ролевые игрища пресёк, но передёргивает до сих пор. Не зря вампиры считаются самыми трудновоспитуемыми тварями в подлунном мире.       — Надеюсь, вы станете нашим постоянным клиентом, — донеслось мне вдогонку.       Однако же я без всякой телепатии знаю, что он на самом деле думает и чего хочет.       Меня. К счастью, не в прямом смысле, но и переносный не слишком хорош. С Асторном, пусть и носящим фамилию Вернер, можно провернуть много разных делишек. Попытаться разузнать что-нибудь о самой влиятельной вампирской семье Алькасара (вот уж вряд ли), или вынюхать что-то интересное обо мне и продать информацию упомянутой семейке (тоже вряд ли).       — Не стану.        От «Мэлоуна» я отъехал, когда утро уже понемногу вступало в свои права. Горизонт светлел, тёмный свинец ночного неба выцветал до белёсой серости. Ледяная плёнка, затянувшая лужи под ногами, начала подтаивать. В ноябре, насквозь промозглом и бесцветном, температура редко опускается ниже плюс пяти по Андресу. Погода на Западе и без всяких морозов то ещё испытание, особенно для тех, кто не любит влажность, дожди и короткий световой день. Зато вампирам раздолье, как и прочим тёмным тварям, коих тут в достатке. Своих и пришлых.       Чужое присутствие я ощутил, едва войдя в дом. Тьма. Прорва магии, пропитавшей стены, двери, окна и даже пресловутые занавески. Сандал и орхидея. Светлые волосы, умопомрачительные каблуки и строгий взгляд зелёных глаз.       — Мама.       — Люк.       Она развернулась ко мне, отложила пакет с кровью, очевидно, позаимствованный в моем холодильнике, и приглашающе развела руки.       — Что ты здесь делаешь? — поинтересовался я, обняв её и клюнув в щеку. — Я думал, ты ненавидишь Запад. Как там было? «Ноги моей не будет в этой сраной дыре, покрытой камышами и лягушками»?       — Не задавай глупых вопросов. Не могла же я оставить дом своего мальчика без защиты? — пожурила мама. И добавила, сморщив чуть курносый нос: — А ещё я поссорилась с твоим папой. Видит Мать Тьма, выбор был небогат — либо я сматываюсь на грёбаный Запад хотя бы на денёк, либо сбрасываю труп этой скотины в океан.       — Что на этот раз сделал папа? — силясь сдержать смешок, поинтересовался я. Ссоры родителей частенько перерастают в обещания скорого развода, но на том и заканчиваются. Да что там — они помирились даже после того, как разбежались на целый год.        — Пришёл домой, вонял чужими духами. Нет, я-то знаю, что у него яиц не хватит мне изменить, но провести беседу с этой, мать его, творческой личностью была обязана. Для профилактики. Ну а дальше сам знаешь — слово за слово, тарелкой по столу, в итоге я — тиран и деспот, а он — бедная ущемлённая ромашечка, в которой я убиваю тягу к романтике.       — Романтика в виде чужих духов?       — О, он якобы выбирал их мне со своей организаторшей. Нет, Люси милая девочка, но уж слишком в восторге от этой клыкастой сволочи и готова таскаться за ним хоть всю ночь. По магазинам, барам и где он там ещё был, я не уточняла.       В общем, типичный папа. Наверняка ещё и жаловался несчастной Люси на свою трудную жизнь неоцененного гения. Врал как дышал — уж я-то знаю, насколько он талантлив и какие залы собирает. А уж письма от его поклонниц мама уже давно не сжигает — исправно сдаёт макулатуру килограммами, мол, хоть так попробую спасти лес, вырубленный ради этого бреда.       Как так вышло, что единственный урождённый сын Грегора Асторна, властвующего лорда одноимённой крепости, решил стать вовсе не главой славного вампирского рода, а блистательным пианистом? Поди объясни. В семье были недовольны, но до поры до времени сносили его придурь. Всё же свои дети у вампиров рождаются редко, и отношение к ним особое. Тоже до поры до времени. В нашем случае до тех пор, пока на свет не появился я — бельмо на глазу у всех Асторнов, начиная с Грегора.       — Ну да и Тьма с ним. Расскажешь, как тут устроился?       — Сначала схожу в душ, — покачал головой я. — А потом наконец спрошу, откуда ты узнала мой адрес, как вошла в дом и что с ним сделала. В подробностях, мама. Не хочу однажды заночевать на крылечке только потому, что ты была слишком усердна.       — Да за кого ты меня принимаешь? — возмутилась мама.       — За лучшую тёмную ведьму Магистерии. А ещё — за вампиршу. Тяга к излишней опеке у нас передаётся с первым укусом.       Она явно хотела поспорить и высказать всё, что думает о вампирах и их придури, но сдержалась.       — И то верно. Всё, иди, я пока соображу нам завтрак.       Когда я вернулся из душа, на столе уже ждали паста с курицей и грибами, салат, белое вино, разлитое по бокалам. Человеческая пища приносит немало удовольствия, особенно если она приготовлена нужными руками и по правильному рецепту. Мама никогда не была таким уж прекрасным поваром, но её паста — лучшая в мире.       — Как дела на работе? — поинтересовалась мама, отпив немного вина. — Ты, надеюсь, не повторяешь свои столичные подвиги и хоть иногда берёшь выходные?       — Иногда — беру, — ответил я честно. — Например, сегодня.       — Ты же понимаешь, что наше государство не станет говорить тебе спасибо?       — Государство — нет. Но мои подчинённые скажут. Серьёзно, я понятия не имею, как это всё работало до сих пор! Например, у меня в команде семейная парочка вампиров. Именуют меня мастером, чуть ли не в рот заглядывают. С трудом убедил их, что «маршала Вернера» более чем достаточно, но эти Блэки… они странные.       — Блэки? Что-то припоминаю. Третья ветвь Асторнов, вроде бы отделились меньше сотни лет назад.       — Да, они. Нормальные ребята, с виду беспроблемные, но опять же — Блэки. А еще у меня есть три оборотня.       — Только не говори, что ты с ними уже разругался, — засмеялась мама.       — Нет, но очень близок. Видит Тьма, коты — худшая разновидность перевёртышей. Вот он вроде бы весь такой: «да, сэр, будет сделано, сэр». Но я же вижу, он что-то такое задумал. И скрывает всё, пока не спросишь — нипочём не узнаешь, что творится под носом. Пару разъяснительных бесед провёл, но сама знаешь…       — Нет никого независимее котиков, — сочувственно закончила за меня мама, звякнула своим бокалом об мой.       — Остальные вроде ничего, но альфа в этой стае — Алек Сазерленд. Что меня категорически не устраивает. Ведь помимо всей этой клыкасто-меховой братии у меня есть ещё и сидхе.       Мама заинтересовалась. Я это понял по тому, как изменились вмиг её осанка и взгляд — в ней нет ни капли оборотничьей крови, но сейчас Лорейн Вернер напоминает хищницу на охоте.       Сидхе — самая сильная и опасная раса в мире. Ну а фейри Зимнего двора — Тьма в чистом виде, опасная и притягательная для всех, в ком есть хотя бы одна её капля. А обаятельный улыбчивый парень, бойко рассказывающий о своих сородичах на протяжении четырех часов кряду — притягателен вдвойне. Потому что охотно пьёт с тобой кофе, не спрашивает о сомнительном во всех смыслах происхождении и зачем-то слушает о деле Берсерка-мучителя, которого мы ловили всей столицей каких-то пару лет назад. Слушает, слушает… и подаётся навстречу так, будто хочет подставить шею под клыки. Плевать, что ничего такого вовсе не подразумевалось, и мы с Киро просто пили кофе. Желание вонзить в него зубы было велико.       Настолько велико, что молодая симпатичная девушка показалась куда менее вкусной, чем паста и бокал вина. Неслыханное дело для вампира, даже если он слегка бракованный.       — Его зовут Киро Хаттари. И клянусь, мама: или у меня уже старческая паранойя, или у мальчишки целый ворох проблем с головой.       — Хаттари? Что-то знакомое… — она в задумчивости постучала пальцем по губам. — А, точно! Он ходил ко мне на факультатив. Талантливый парень, очень сильный, очень тёмный и… О нет.       Она в ужасе уставилась на меня. Я в ничуть не меньшем ужасе глянул на неё.       — Мама, что?       — Он же долбаный музыкант, Тьма его подери. Малахольный красавчик не от мира сего; также в комплекте пафосная скрипочка и кроткий олений взгляд. Играет как все три наших бога, и десять лет назад половина кампуса Магистерии по нему сохла… И ты, разумеется, тоже на него запал!       — Боги, мама…       — Что? Я сделала прекрасного сына, но в чём ты не должен был пойти в меня, так это в тяге к нежным и трепетным засранцам с тонкой душевной организацией!       Я вздохнул. Мама, папа и их вечная драма. Она его любит, сколько бы ни грозила страшной смертью и разводом, но, кажется, никогда не перестанет ворчать про его неприспособленность к жизни.       — Мама, нет, — заверил её чуть поспешно. — Я ни на кого не запал. Это непрофессионально, во-первых, а во-вторых, мы знакомы неделю. Да, Киро более чем привлекателен, и да, мне с ним интересно. Но на этом все.       Увы, мама меня будто не слышала.       — Он сидхе, — припечатала она так, будто это всё объясняло.       На самом деле — да, вполне объясняло. Потому как я тянусь к нему, желаю его. Не в буквальном смысле, но с каждым днём, с каждой минутой всё чаще думаю о нём, всё больше хочу узнать. Отнюдь не в профессиональном смысле.       Просто тьма тянется к тьме. Таков закон.       — Он охотник, у которого очень много проблем, мам. Молодой, отчаянный и горячий. И я не хочу, чтобы он вляпался во что-нибудь мало совместимое с жизнью.       — О да, это же так необычно для охотника, — фыркнула она. — Сдаётся мне, дело тут совсем в другом.       — И в чём же? — поинтересовался я самую малость едко.       — Нет, — мама покачала головой, насмешливо поджала губы, — не надейся, я не стану тебе помогать. Ты взрослый мальчик, разбирайся со своим цветником сам.       — Но если будет нужна помощь, я всегда могу к тебе обратиться.       — Ну разумеется, — она поднялась с дивана, потянула меня за руку, вынуждая встать тоже. — Идём, я покажу тебе, как тут всё устроила.              ***              На вокзале было людно и шумно — туда-сюда сновали охранники, бежали люди, таща за собой громоздкие чемоданы.       — Уверена, что не хочешь отправиться домой порталом? — спросил я, передавая матери саквояж. Увесистый, но и вполовину не такой большой, как сумка, которую пытался впихнуть в соседний вагон тучный мужчина. — Помнится, ты терпеть не могла поезда.       — И до сих пор терпеть не могу. Но купе-люкс, оплаченный с банковского счета твоего отца, несколько примиряет с действительностью. Там даже есть душевая! К тому же не хочу его видеть до завтрашнего утра. Пусть помучается.       В том, что папа и впрямь мучается, ничуть не сомневаюсь — ничто так не бесит и не расстраивает Роберта Асторна, как игнор. Нет, отец на фоне прочей семейки весьма добрый малый, но тяга к вниманию, поклонению и всеобщему восхищению накрепко засела в генах.       — Позвони, когда доберёшься, — я поцеловал её в щеку, прижался к узкой ладони. — Не хочу узнать о вашем разводе лишь через пару лет.       — А ты будь осторожнее. Видит Тьма, оборотни, вампиры и сидхе в одном городе — сплошная катастрофа. А уж в одном офисе…       Поезд приглашающее загудел, и мама заторопилась в вагон. Помахала мне в окно, прежде чем скрыться в своём купе, и я остался в гордом одиночестве. Ну, не считая прочих провожающих. А еще тех, кто уже опаздывал на следующий поезд, путал платформы, спотыкался и шлёпал ботинками по вновь подмерзающим лужам.       На Роузвуд я выехал, когда вокзальные часы показывали десять вечера. Время, когда некоторые тёмные твари вовсю бодрствуют, но я вдруг ощутил, что не прочь и поспать. Ночь в «Мэлоуне», день с матерью, которая помимо бесед и обедов вытребовала прогулку по Алькасару. Морщилась на каждом шагу, но, кажется, тоже немного скучала по этим местам.       Мечты об уютном гробе, роль которого у всех не поехавших крышей вампиров выполняет обычная человеческая кровать, пришлось отбросить в сторону. Ни о каком сне не может быть речи, когда вдруг видишь, как твой маршал — самый проблемный из всех — куда-то чересчур торопится. Точнее, кого-то преследует. Это я понял, проехав чуть вперёд и приметив невысокую фигуру, то и дело озирающуюся, но явно не замечающую хвоста. Слишком слаб или Киро воспользовался очередным своим талантом?..       Затормозил, подотстал немного, после чего медленно пустил кар следом за своим маршалом. Однако не проехал и квартала по пустынной улице, когда незнакомец вдруг свернул в неприметный переулок. Киро последовал за ним. Пришлось остановиться.       Я веду себя странно. Ненормально. Нет ничего адекватного в преследовании своего подчиненного среди ночи — особенно если вспомнить, кто этот подчиненный по профессии. Возможно, он просто преследует подозреваемого, и если дело коснется какого-то важного расследования, я обо всём узнаю завтра или даже сегодня.       Возможно.       Я нервно потёр переносицу. Останься в машине, Люк, подожди, чем всё закончится; если вдруг что случится, ты успеешь…       Куда там — вымелся из кара я резво, успев только схватить с приборной панели комм и достать из бардачка пистолет. Сунул его за пояс, пропустил машину, чей водитель явно не знает о правилах дорожного движения и допустимой в городе скорости, перебежал дорогу и направился следом за Киро.       Переулок, прямо-таки шаблонно тёмный и грязный, оканчивался тупиком. Я в недоумении огляделся — и куда же могла шмыгнуть эта парочка… нелюдей? Не сквозь землю же они провалились? Но затем сообразил. Гламор, треклятый фейский гламор. Наверняка где-то здесь спрятан потайной ход.       Как в дурацком ужастике очутился, честное слово.       Догадка оказалась верна: струны волшебства тянутся вдоль холодной кирпичной стены, указывая путь всякому, кто умеет слушать и слышать. Я умею. Не знаю уж, себе на счастье или на беду.       Пройдя прямо сквозь стену — премерзкое ощущение, должен сказать, — тут же едва не навернулся с низенькой лестницы. Да чтоб тебя… вот уверен, эти чудеса планировки специально для таких незваных гостей, как я. Не свернёшь шею, так спалишься уже у самого порога.       Стараясь ступать как можно более бесшумно, двинулся по тесному длинному коридору — туда, откуда пробивался тусклый зеленоватый свет и слышалась приглушённая речь.       — …попомни мои слова, Ма́ред Морт, — донеслось до меня злобное, явно нечеловеческое шипение, — все мерзости, что совершил ты против своего народа, ещё вернутся тебе сполна.       — Вы не мой народ, зубастая ты гадина. И потом, мерзостью больше, мерзостью меньше… Кто вас, лепреконов, считает?       Голос вроде прежний, с уже привычным мягким акцентом, — но вот тон совсем незнакомый. Чуждый. Опасный. По коже прокатилась волна озноба, но тут же сменилась чем-то иным, тёмным и жарким… и явно неуместным, да.       — Мнишь себя человеком? — гадливое хихиканье лепрекона наждаком прошлось по слуху, заставив скривиться. — Волк в овечьей шкуре нипочём не станет овечкой, Маред Морт. Кровь не водица, так людишки болтают…       — Я не на сеанс психотерапии пришёл, — отрезал Киро. — Ох, Тагон, как тебе только в голову пришло — воровать детей у меня в городе? Ты же знал, какова цена.       — Иорэт хорошо платит. Золотом.       Забавное уточнение. Похоже, про одержимую тягу лепреконов к золоту молва не врёт.       — Это же просто дети, мудак ты в зелёных штанишках! Как у тебя руки поднялись забрать их у родителей, сбагрить Иорэту, чтобы тот продал их, как скот!..       — Людишки и есть скот. Питаются, правда, всякой дрянью, и не все годятся в пищу. Но младенчики — совсем другое дело! Особенно славно выходят, если запечь в глине и листьях лопуха. Ел когда-нибудь?..       Раздался удар, а затем тоненький вскрик — гадёныш выхватил по морде. Судя по всему, младенчики в меню Киро не входят.        — Я уж подзабыл, с кем имею дело, — вздохнул он. — Скажи мне, Тагон: каких размеров был горшочек с золотом, раз ты решился отдать за него жизнь?       Ответом был ещё один мерзкий смешок.       — Врёшь, не убьёшь.       — Да с хуя ли?       — Как там поживает Риан Гри? — Злобное, почти кошачье шипение разнеслось по каменному мешку. Я не сразу понял, что это был Киро. — Слыхал, он пошёл в родню отца…       — Его отец — я!       — Брехня. Его отец звался Тристаном, и он был… хм, он был.       — Кем? — выдохнул Киро едва слышно. — Кем он был?       — У нас есть сделка, Маред Морт? Хочешь узнать больше?..       Металл с влажным хрустом вонзился в плоть — однажды услышав этот звук, больше ни с чем не спутаешь. Что-то глухо стукнуло об пол и… выкатилось мне навстречу. Голова. Лохматая, зелёная как горох, с раззявленной пастью, в которой поблескивают два ряда мелких игольчатых зубов, и с двумя чёрными провалами на месте глаз.       — Спасибо, обойдусь, — пробормотал Киро, затем вышел мне навстречу и поднял отрубленную голову, брезгливо ухватившись за всклокоченную гриву красно-бурых волос.       Меня он заметил пару секунд спустя и тут же застыл на месте, глупо приоткрыв рот. Прямо-таки сама невинность. Разве что окровавленный мачете да башка лепрекона портят образ. Слегка так. Самую малость.       Башку он, впрочем, тут же небрежно отбросил куда-то за угол. И произнёс чуть досадливо:       — Люциан, будь у нас планы на вечер, я бы это точно запомнил.       — У нас их и не было, — я окинул взглядом всю представшую глазам картину, с трудом поборол желание снова потереть переносицу. — Теперь есть. Киро, отдай мне мачете.       Он по-птичьи склонил голову к плечу, нахмурился чуть озадаченно, перебросил здоровенный нож в левую руку. А затем наконец протянул его рукоятью вперёд.       — Не знаю, что ты успел нафантазировать, но возьми, если тебе так спокойнее.       Отдав мачете, Киро задумчиво поглядел на свою ладонь, неспешно слизнул с неё кровавую дорожку, оставленную клинком ножа. Не мне осуждать, однако зрелище такое себе. Возбуждающее, не поспоришь. Но неправильное. Потому что Киро нельзя так делать. Эта кровь — чужая кровь — не должна касаться его губ.       — Ты что, следил за мной? Серьёзно, блин? — осведомился он в уже привычной прямолинейной манере.       — Вполне, — не стал я отнекиваться. Прислонил нож к каменному выступу за спиной, прошёл чуть вперед. — Вижу, что не зря. Киро, что ты делаешь?       Интересно, что он ответит? Правда, ничуть не сомневаюсь, что ни один из его ответов мне не понравится.       Киро передёрнул плечами, глянул на меня исподлобья — ну точь в точь щенок, несправедливо получивший по лбу свёрнутой газеткой. В вырезе футболки, у самой ключицы, тут же гневно запунцовела парочка чернильных цветов.       — Убиваю сидхе. Именно за это меня и терпят прекрасные чистокровные люди, не так ли?       Не понравился. В первую очередь потому, что я ни словом не ошибся, расписывая матери, как плохо с головой у одного из лучших студентов Магистерии за последние годы.       — Если у тебя есть ордер на ликвидацию и неоспоримые доказательства, что ликвидируемый виновен и не подлежит аресту. Для этого ты столько учился, Киро, разве нет?       Он молчал, только цветы на коже разгорались всё ярче. А я почувствовал злость на него — за вот эту прорву непонимания во взгляде, за невесть с чего взявшуюся обиду.       Спокойно, Люк. Ты знаешь, как это работает. Дети все одинаковы, сколько бы лет им ни было и каким бы большим ножом они не рубили головы. Не понимают давления, ругани и излишних эмоций.       — Ясно.       Я потянул из кармана пачку сигарет. Она всегда при мне, на всякий случай. Особо нервный случай. Примерно такой, как сейчас.       — Киро, ты знаешь, почему в книгах и всяком второсортном кино люди не слишком любят линчевателей? Казалось бы, они же герои, спасают мир от зла, ежечасно, жертвуя всем ради благородной цели?        — Я не долбаный герой и не прошу меня любить! — выпалил Киро, теперь уже явно разозлившись. — Однако вряд ли меня осуждают все те люди, чьих детей я вернул домой. И те люди, чьих детей я не успел спасти. И те, чьих родных и близких твари из Сида замучили до смерти, до сумасшествия, до… Ты ещё не понял, что ли? Люди хуже скота. Людей можно жрать, истязать ради забавы, убивать из прихоти. И именно поэтому людям метровый хер класть на твои ордера! Сидхе, кстати, тоже: они и слова-то такого не знают!       Я щелкнул зажигалкой, подкурил сигарету и почти сразу же отдал её Киро. Почему-то решил, не откажется. И оказался прав: он с сомнением посмотрел на меня, но все же сжал сигарету между губ, мрачно уставился на меня. Я взялся за вторую, вдохнул ароматный дым — вишня и шоколад. То еще сочетаньице, уж как для не самого большого любителя сладкого.       — Киро, от героя до маньяка — даже не шаг, а полшага. Случайная жертва, чуть больше ненависти от тех, кто только вчера говорил тебе спасибо, — и вот уже блистательный охотник на тварей сам становится такой же тварью. — Сейчас бы сесть или хотя бы облокотиться о стену, но я сдержался — неохота отстирывать с пальто кровь этой зеленорожей мрази. — А мы так и вовсе не герои. И никогда ими не были. Мы наемные убийцы на службе у государства. Всё, что нас отличает от ассасинов — работа за оклад. И то, что мы сами должны искать тех, кого нужно убить. Доказывать, что их нужно убить.       Киро сокрушённо покачал головой, выдохнул облачко дыма и снова судорожно затянулся.       — Но я и есть тварь, — произнёс он негромко и почти жалобно. — Впервые приходится объяснять очевидное, ведь, знаешь, мне никто и никогда не позволял забыть об этом. Что бы я ни сделал, сколько бы ни старался! Я стал маршалом просто потому, что хотел защитить людей от сидхе. Чтобы, как ты выразился, быть героем… Но Алькасару оказался нужен не герой, а палач. Крысолов с дудочкой. Чума, которой пугают бессмертных тварей. И они боятся. Лишь у пары-тройки из них достаточно большие яйца, чтобы просто произнести вслух — Мери́г Маред Морт.       — Мериг Маред Морт? — повторил я машинально — сказалась любовь к новым незнакомым словечкам. — И это…       Киро вздрогнул, чуть пошатнулся, и сквозь марево табачного тумана я вдруг на миг увидел, каков он есть на самом деле — с кожей оливково-зелёного оттенка, чуть сияющей золотом на висках и острых скулах, и с витыми рогами на лохматой голове. С чёрными глазами, в глубине которых парой крошечных пульсаров мерцали пурпурные искры.       Немного жуткий, но не отталкивающий. Совсем нет. Наоборот даже.       — Имя. Истинное. Не разбрасывайся им почём зря, я ведь услышу, — бесстрастно пояснил Киро, взмахом руки вернув себе привычную расцветку. — К чему я вообще вёл? Ах, да! Я делаю то, что от меня требуется. Говорю с сидхе на их языке. Они не понимают людских законов, не знают морали, любви, жалости. Только силу и жестокость. Будем с ними как с людьми — и нас просто сожрут. Всех нас. Такие дела, чувак.       — Аргументы убедительные, не спорю. Вот только однажды, рано или поздно, ты с ними перегнёшь. И тогда мы с тобой распрощаемся. Даже могу сказать, что будет дальше.       Я затушил сигарету о стену. Хотел было бросить тут же, но вспомнил, в каком… натюрморте сейчас нахожусь, и сунул окурок в карман. Киро повторил за мной.       — Сначала ты лишишься всех рамок. Тех самых, бюрократических. Постепенно вокруг тебя будет всё меньше людей. Это неизбежно, не смотри на меня так — у ребят слишком много работы, чтобы проводить время с тобой. Безнаказанность и одиночество — и вот уже ты сбрасываешь с крепостной стены своего брата. Редкостного ублюдка, для которого пуля в башке — слишком гуманная смерть. Но брата. Затем силком влюбляешь в себя девчонку, которая тебе нравится, отчего она понемногу сходит с ума. А потом бежишь. Так далеко, как можешь, чтобы заглушить отвращение к себе — и дай Тьма, если тебе на пути попадётся тот, кто сможет вытащить тебя из этой задницы. Потому что если нет… Как быстро выписывают лицензии на ликвидацию, когда пригорает, — ты знаешь.       Киро посмотрел на меня странным взглядом. То ли стушевался, то ли немного, но всё же понял, к чему я веду. Цветы на ключицах снова поникли, как тогда, в моём кабинете, и я вновь испытал почти непреодолимое желание обнять его. Успокоить хоть немного.       Нельзя. Когда вскрывают нарывы, всегда больно. Зато потом заживает безо всяких следов. Или почти без них. Я со своими следами свыкся.       — Вы ведь не о сидхе сейчас, сэр?       — Не о них.       Плевать на сидхе. Видят боги, большинство из них давно следовало бы извести под корень, тут вся правда на стороне Киро. Но мне слишком хорошо известно, что делает с мозгами чувство превосходства. На примере Асторнов, всех поголовно. И на собственном тоже: до сих пор не уверен, что стоило забрасывать диплом юриста в дальний ящик. Я был бы великолепным адвокатом, беспроигрышным… выпускал бы из тюрем убийц, насильников, продажных политиков. Много бы времени мне потребовалось, чтобы стать таким, как они?       — Я не стал главным ликвидатором сразу, Киро. Вампиры, оборотни, сидхе — какая людям разница? Мы для них всё ещё чудища, которых теперь можно использовать как пушечное мясо. Мне потребовалось много труда, чтобы доказать, чего я стою, и добиться всего, что у меня есть. И я очень не хочу проебать всё это, понимаешь? И ты не хочешь. Иначе не пошёл бы в охотники, а ринулся бы устраивать клумбы в оврагах, как наш новый знакомый флорист.       Он провёл ладонью по непослушным волосам, растерянно нахмурился, глянул на меня снизу вверх — печально, беспомощно, почти умоляюще. Так, словно нуждался во мне. Будь это иная ситуация, я бы однозначно воспринял такой взгляд как приглашение.       Да я и воспринял. Не разумом, но тем низменным инстинктом, что громко требует вонзить клыки в доверчиво открытую шею и взять свою пинту крови.       Однако же, слава Тьме, я пока ещё хозяин и своим клыкам, и своим инстинктам.       — И что же тогда делать?       — Для начала мы спрячем труп. — Киро посмотрел на меня вопросительно, будто не сразу понял, что я такое несу. — После чего выпьем кофе и съедим по стейку с кровью. Самое оно после расчлененки. Завтра оба пойдём на работу, и ты приведёшь в порядок все свои дела, оформишь все ордера и сопутствующие документы. Это важно, Киро, последовательность и рутина — единственное, что сдерживает наши… порывы.       — Часть про кофе и стейк мне больше нравилась, — пробурчал Киро, озираясь по сторонам. — Интересно, а горшок с золотом он здесь же прятал?       Он что, издевается?..       — Маршал Хаттари, нет. — Я наклонился, подцепил лепреконскую голову за клок волос. — Надеюсь, у тебя есть лопата. Не хочу, чтобы это всплыло в реке.       — Лопата? — переспросил он оскорблённо. — О, сэр, как многому мне ещё предстоит вас научить.       — Надеюсь на это, Киро.       Уже лёжа в своей постели, я вдруг осознал: кажется, посиделки до пяти утра прочно вошли в мою жизнь. И я совсем не против.       Дело было вовсе не в жутковатой прогулочке по лесу Ллиэлин посреди ночи. И даже не в горячем полусыром стейке, в который я вгрызся, желая утолить голод. Не тот, от которого ворчит желудок и портится настроение. Нет, не тот…       Мой голод совершенно иного толка.       — Киро Хаттари, — выдохнул я в тишину тёмной комнаты. — Мериг Маред Морт…       Истинное имя сидхе — нежданный подарок, выданный мне невесть за какие заслуги — слетело с языка неведомым заклинанием. Тоненько зазвенело на струнах волшебства, пахнуло ванилью, миндалём и сосновой канифолью, осело на коже нежным касанием чуть тёплых пальцев.       Улыбнулся как кретин. И искренне порадовался, что никто меня сейчас не видит.       Дары от сидхе несут в себе множество бед, это в любой детской страшилке оговорено на сто рядов. Да только нет там ни слова о том, как трудно от них отказаться. Вовсе невозможно, что уж. Ведь моё множество бед я знаю в лицо — и поди ж ты, не имею ни малейшего желания от них бежать. Наоборот даже, я их жду.       Или скорее жажду.