Песня крови

      По четвергам я обычно иду в Глаштин-парк, что в самом центре района Фейри Касл, играю там «Фею-Воровку» или «Бури Авалона», собираю кучу народу (и денег) и в который раз изумляюсь про себя — почему людям так нравится то, что может их убить?       Нет, до них просто не доходит — спустя столько лет, жертв и краденых младенцев! — что сидхе опасны. И что защититься от них толком нечем, кроме головы на плечах. Соль, рябина, вербена? Бабушкины сказки. Хладное железо? Только если изловчишься ткнуть им в бочину. Железный Закон? Дыр в нём как в решете. Древняя магия чародеев Первого Круга сурово карает ушастых гадов, но лишь при соблюдении (или несоблюдении) некоторых условий. Ах, фейри не могут лгать? Им и не нужно. Эти наебут в два счёта, не говоря и слова неправды. А всё, что ты им скажешь, используют против тебя.       Железный Закон слышит каждое слово, но глух к мыслям, чувствам и контекстам. Если ты окажешься достаточно глуп, чтобы полюбить сидхе и бросаться в него громкими фразами по типу «моё сердце принадлежит тебе» — будь готов к тому, что это самое сердце вырвут у тебя из груди. Без сожалений, без мук совести, без всяких последствий.       Отработанная, кстати, схема: является к наивному смертному томный и сияющий принц фей (ну или принцесса, кому что нравится), настойчиво вьётся рядом, как мотылёк вокруг ярко горящего в ночи фонаря… Говорят, несведущему человеку влюбиться в фейри — раз плюнуть. А уж задарить сердце, печёнку и прочий ливер — вообще дело нехитрое.       Люди ветрены и лживы, с этим не поспоришь. Они легко бросаются клятвами и не понимают, что любое слово имеет цену.       Прекрасная история межрасовой любви заканчивается вполне предсказуемо: в каком-нибудь подпольном гадюшнике, на залитом кровью столе. Такие «принцы» с охоткой и со знанием дела расчленяют людей. Обычно заживо, чтобы получить побольше золота — за органы, добытые из ещё трепыхающихся людишек, платят вдвое-втрое. И препараты из них выходят куда мощнее. В большинстве же случаев сидхе, ненавидящие весь род людской, просто совмещают приятное с полезным.       «Ни о чём не жалею, — буквально вчера заявил один такой говнюк, нагло ухмыляясь мне в лицо. — Ка-ак же это было весело!»       А я в кашу разнёс ему полбашки разрывным патроном. Тоже не пожалел. Вот ни разу. Весельем, правда, и не пахло: последнюю жертву сидских мразей пришлось буквально собирать по кусочкам. Как конструктор. Только вместо деталек — груда окровавленных потрохов.       Выжила, слава Тьме. Но до сих пор в реанимации, в стабильно тяжёлом состоянии.       Девчонке едва стукнуло шестнадцать. Ровесница нашего Подрика, для тридцатилетнего меня — ещё почти ребёнок. Как она будет жить после случившегося, сможет ли вообще жить с этим? Который день не могу перестать о ней думать.       Зато наш главный ликвидатор наконец стал осознавать, куда именно попал и что за пиздец тут творится. По крайней мере, выражение лица у него после очередной моей «сказочки» было очень красочное, и за пристреленного на месте недопринца он мне выговаривать не стал. Уж не знаю, то ли просто не захотел, то ли язык не повернулся.       «Застрелен при попытке оказать сопротивление, — только и сказал Люк, пожав плечами. — Жаль, подох быстро».       «Виноват, сэр, — горестно откликнулся я. — Больше не повторится».       Врать не буду, и впрямь жаль, что для начала не прострелил рогатому ублюдку брюхо и обе коленные чашечки. Но увы, когда выступаешь за команду хороших ребят, приходится играть по их правилам. Даже если в тебе самом хорошего чудовищно мало.       День, в противовес моим мрачным раздумьям, выдался солнечный — редкое событие для начала зимы на Западе. Побродил какое-то время по извилистым тропинкам; поглазел на воду, шумно бегущую в одном из множества здешних ручьёв, и на затейливые бронзовые скульптуры, якобы изображающие глаштинов. Знал бы незадачливый творец, как эти страховидлы выглядят на самом деле…       Да, мысли мои ожидаемо далеки от красот природы. Настолько далеки, что я едва не свалился в ледяную воду. Трижды. И на этом решил, что хватит с меня прогулок. Взял в ближайшем киоске очередной стаканчик с кофе — не то четвёртый, не то пятый по счёту — и плюхнулся прямо на землю, на островок желтоватой травы, что ютится у массивных корней старого дуба. Ну, относительно старого. Этому деревцу всего-то лет шестьсот; есть у нас и такие, что давненько разменяли вторую тысячу лет.       — Мор! Мор! — зашелестели у меня над головой десятки писклявых голосков. — Поиграй, поиграй, поиграй нам!       — Играл уже, — возразил я, подпихнув себе под спину рюкзак. — Всё, лавочка прикрыта, отвяньте!       Вышло почти дружелюбно. Пусть я и не выношу весь фейский род, но… да ладно, кто вообще способен ненавидеть пикси? Крошечные нескладные человечки с красивыми пёстрыми крыльями — не стрекозиными, как любят изображать в детских книжках, но скорее напоминающими бутон какого-нибудь диковинного цветка. Нелепые, забавные, в целом безобидные создания. А ещё вороватые, прилипчивые и жутко болтливые. Какие угодно, но вовсе не злые.       — Поиграй!       — Не-а, не хочу.       Не то чтобы я хоть когда-то не хотел играть: музыка всегда со мной. Внутри меня. Зудит на кончиках пальцев и просится на волю, скучая в тишине. Всю мою сознательную жизнь музыка любила меня, а я платил ей взаимностью. Даже моя тёмная сущность это знает — недаром же идеальным проводником для неё стала скрипка? Некоторые другие вещи тоже годятся, но лишь скрипка делает меня по-настоящему опасным…       Вернее, мою магию. Я опасен сам по себе, без всяких колдовских штучек. Чего, кстати, нельзя сказать о некоторых моих ушастых родичах.       Ну откуда бы ещё взяться сказочкам о проклятом веретене и отравленном яблоке? В этих историях немало истины — редко какой сидский чародей способен воздействовать на человека или нелюдя напрямую, не используя проводник. Оттуда же возникло поверье, что нельзя принимать дары от фейри. А также нельзя ничего есть и пить, если окажешься в Сиде.       Поспорить тут сложно. Да только еда и питьё — последнее, о чём надо беспокоиться человеку, поимевшему сомнительное счастье загреметь в Сид.       Музыку можно не только сыграть, но и записать на бумаге. Правда, вдохновение, капризная зараза, вечно посещает в самый неподходящий момент. Сейчас вот пришлось уложить тетрадку прямо на колени, и она упрямо гнётся под давлением шариковой ручки. А я точно так же упрямо царапаю на странице нотную запись — неровную, скачущую вверх-вниз, точно кардиограмма.       — Какие странные буквы, — пропищала одна из феечек, нагло усевшись мне на плечо. — Ни слова непонятно!       — Это ноты, глупышка, — фыркнул я, не отрываясь от своего занятия. — Так записывают музыку.       — Что значит «песня крови»?       Я открыл было рот. Тут же закрыл. Озадаченно глянул на феечку, а затем на две руны, которые сам же и вывел в верхнем углу страницы.       — Хотел бы я знать…       Ума не приложу, как в голову пришло именно такое словосочетание. И где я его вообще слышал? Раз про кровь, то наверняка в одном из тех дурацких снов.       Не плохих, но выматывающих, душных и тревожащих; пуще прежнего усугубляющих тот раздрай, что поселился внутри с некоторых пор. С того самого вечера, когда Люк… когда я…       Не уверен, что в аркадийском языке есть слова, способные просто и ясно выразить нечто в духе: «ну, в общем, тот чел засадил мне свои клычищи, и я такой просто кончился как личность, а теперь всё как-то сложно». Ни в каком языке их нет. Видит Тьма, изобразить музыку на бумаге гораздо проще, чем внятно выразить чувства какими-то там словами и буквами.       Конечно, как специалист в области сверхъестественной биологии я не могу не знать, что от вампирского укуса можно и кончить, и наркотический приход словить, и даже то и другое одновременно. Только вот сухие строки на странице учебника — дело одно, а вот потерять всякий стыд и открыто домогаться своего шефа, в которого, кстати, втюрился по самое дальше некуда…       Блин. Бли-ин!       Я рывком захлопнул тетрадь и страдальчески уткнулся в неё лбом. Стайка пикси взволнованно загомонила надо мной, переживая, не окочурюсь ли я от стыда прямо здесь.       Я мог бы.       Нет, ну ладно, сам шеф не особо протестовал. Вроде бы. И то, что мы не упали трахаться прямо там же, где стояли, — реально чудо из чудес. Но уже два дня прошло, а Люк словно позабыл о случившемся напрочь. Если бы не эти его взгляды — пристальные, испытующие, выжидающие, как у хищника в засаде, — я бы вовсе решил, что мне всё то непотребство померещилось…       А что, мне много всякой херни снится в последнее время. И вся сплошь на одну и ту же тему.       «…что такое “песня крови”?»       Люк улыбнулся — кривовато, снисходительно, как если бы я спросил, сколько будет дважды два. А потом обронил всего одно слово:       «Ты».       И как прикажете это понимать? Вечно я у всех крайний! Даже у собственного подсознания, будь оно неладно.       Досадливо передёрнул плечами, вскинулся и ойкнул, приложившись затылком о ствол дуба. А затем так и застыл, изумлённо приоткрыв рот: громадная зелёная бабочка выпорхнула из ниоткуда, покружила вокруг, пугая пикси, и уселась мне на коленку, как будто так и надо.       О, Тьма, что ей от меня понадобилось? Именно здесь, именно сейчас!       — Просто к сведению, — пробормотал я, наконец справившись с удивлением, — в начале декабря олеандровые бражники не летают. Вообще никакие не летают. Откуда, блин, бабочки зимой?       «Видит Тьма, ты родился скучным старым ворчуном, — зазвучал в голове знакомый голос, чистый и текучий, точно вода в горном ручье. — Моим шептунам не страшен ни холод, ни зной… А, ты думаешь, кто-то заметил этого мотылька? Дай тупым людишкам волю, они собственного ребёнка проморгают».       Я в раздражении поморщился, спрятал тетрадь в рюкзак.       — Что тебе нужно, Каэран Мор?       «Мне? — весело изумилась она. — А я слышала, это ты потерял кое-что».       — Кое-кого, — поправил я. — Где он?       Как я сразу понял, о ком она, так и Госпожа Шёпотов должна понять, кого я имею в виду. Грёбаного Иорэта, который, если верить постояльцам и работникам трактира «Зимний Путь», не появлялся там уже вторую неделю. Чего раньше не случалось. И фиг бы с ним… но не с детьми, которых он украл. Их я должен найти, пока не стало слишком поздно.       Если уже не стало. Что очень и очень вероятно.       «Лучше спросил бы, что с ним, бестолковый ты ребёнок, — пожурила Каэран Мор. И тут же счастливо пропела: — Иорэт мёртв-мёртв-мёртв!»       Я зло выдохнул, крутя между пальцами жухлую травинку. Меня это должно было обрадовать, что ли? Ну так нет, нисколько!       — Если Иорэт мёртв-мёртв-мёртв, — передразнил сердито, — значит, у меня проблемы. Он полдюжины детей спер, если вдруг ты не знала! Где и как их теперь искать?       «Легче лёгкого, — скучающе протянули в ответ. — Как придёшь в “Серый Дом”, спроси у Джорена. Он накладывал гламор на тех ублюдков, что Иорэт оставлял взамен мелких людишек».       Джорен? Ну конечно, мерзавцу Иорэту должен был помочь именно один из тех немногих фейри, которых я считаю чуть ли не друзьями. Теперь-то ясно, отчего Каэран Мор так спешила поделиться новостями! Нравом Госпожа Шёпотов донельзя напоминает злого ребёнка — пакостит не столько из подлости, сколько из любопытства — а что же будет дальше?       Не знаю. Не хотелось бы убивать Джорена, однако и спустить ему с рук соучастие в похищении детей я не могу.       — С чего ты взяла, что я планирую отправиться в Сид?       «Я знаю это, Маред Морт. А теперь ступай домой — тебя там ждут».       Домой я не пошёл — помчался, тихонько матерясь себе под нос на трёх языках. Если старая ведьма говорит, что дома меня ждут, то ничего хорошего я там не найду. Счастье, если сам дом ещё стоит!       Дом, на удивление, нашёлся там же, где его и оставили. Какое-то время я подозрительно озирался вокруг, но затем, пожав плечами, зашёл в гараж, закрыл за собой дверцу и… уткнулся взглядом в ярко-алое пятно.       Амариллисы сорта «Гвар Брэйт», красные как кровь.       Букет оставили на лестнице, ведущей из гаража в лофт. На верхней ступеньке. Как если бы неведомый козлина, влезший ко мне в дом, постеснялся идти дальше… Или побоялся? Фейри не может без спросу бродить по людским домам — так гласит Железный Закон. А я уверен, что это был фейри.       Гвар Брэйт…       Подавив желание швырнуть зловещий подарочек прямиком в реку — благо идти всего каких-то метров двести, — я зашёл в кухню. Бросил букет на стол, рядом с пустой кофейной чашкой; сам плюхнулся на стул и с силой растёр лицо ладонями.       Видят боги, меня трудно напугать. Но… плохие парни не должны шастать возле твоего дома. Нет, просто нет! Такая подлость просто ранит. Впрочем, не настолько сильно, чтобы удариться в панику. О нет. Я бы не дожил аж до тридцати, если бы всяким ублюдкам так легко удавалось выбить почву у меня из-под ног. Тем более что у этого конкретного ублюдка цель была совсем иная. Он…       Он хотел привлечь моё внимание, если уж в прошлый раз не получилось. Это ведь второй букет. Первый я принял за очередной выпендрёж от Виктора. Хотя теперь и понял с неожиданной чёткостью: человеку цитировать «Алую книгу» — большая странность и просто запредельный уровень пафоса. Даже для моего бывшего, при всей его претенциозности и любви к красивостям.       «…ибо даже в самом чёрном сердце может расцвести пламенный цветок истинной любви».       — Ебана икебана, — простонал я, в отчаянии схватившись за голову.       Как всё ясно-то теперь! Задним числом, когда уже слишком поздно. Но откуда же я мог знать, что букетик мне передал не кто-нибудь, а грёбаный псих с нездоровой тягой к флористике? А даже если бы и знал, покойную Флоренс Макадамс это никак не спасло бы.       Он и хотел, чтобы я понял уже потом — после того, как получу его омерзительный подарочек. Судя по всему, первый из многих.       «Мой дар зовётся Неметоном, ибо столь же горек и прекрасен он, сколь и чёрное твоё сердце», — гласило послание на букетной карточке, что пряталась в самой серёдке кровавого букета.       На сей раз я понял, что это значит. Прекрасно понял.       — Была Гвар Брэйт, прекрасная зимняя леди, и был Иствин Дэй, могучий зимний рыцарь, — пробормотал я на сидднахе, испытывая непреодолимую потребность закурить, но в упор не помня, где припрятано курево на чёрный день. — Звался он карающим мечом, она же — кровавой десницей, держащей его…       Дальше дословно уже не вспомню, но и этого хватило за глаза. «Алая книга» — типичный образчик дивного фольклора: сплошь реки крови и горы трупов, и всё это романтизируется донельзя. У нас таких экземпляров ловят и сажают на электрический стул; для сидхе же Гвар Брэйт — не полоумная садистка, обожавшая слушать мольбы и купаться в крови жертв, а самая настоящая богиня. Свирепая, беспощадная, абсолютно чуждая всему человеческому.       При мысли о том, что для кого-то я теперь вот такая Гвар Брэйт, сделалось дурно и даже страшно. Хотя, казалось бы, разве не этого я добивался? Разве не стремился стать ночным кошмаром всякого нечистого на руку сидхе?       Вот и стал. Не то кошмаром, не то эротической фантазией. Поди разберись, что хуже.       Ладно. О том, в кого я превращаюсь, можно пострадать позже. Сейчас куда страшнее нечто другое: он знает.       Проклятый флорист знает, что Киро Хаттари — это Маред Морт. Но как он пронюхал? Ни одному сидхе я не называл своего истинного имени, находясь в обличье человека… По крайней мере, ни одному из тех, кого оставил в живых. Неужели кто-то уполз?.. Да нет, без башки не шибко поползаешь.       Впрочем, дело может быть не во мне. В нём. Он…       Стоп, нет. Просто нет, Киро, мать твою фею. Не торопись с выводами, тебя не за глупую спешку назвали лучшим охотником на Западе.       Кое-как уняв нервную дрожь — ёбаный маньяк сталкерит меня, ходит ко мне в гости и дарит стрёмные подарочки, как в каком-то дерьмовом кино! — я отыскал в кухонном шкафчике простую стеклянную вазу, впихнул в неё букет. Просто чтобы отвлечься, хоть чем-то занять руки, пока хаос в башке не примет худо-бедно структурированную форму.       Название цветочного магазина указано на карточке. В прошлый раз цветы доставлял курьер… у него ведь должен быть номер комма для связи с заказчиком, правильно? Всегда есть вероятность, что номер вообще чужой, однако… нет, вряд ли. Ведь этот клятый сидхе хочет, чтобы я его заметил и оценил.       Вот данные, указанные в абонентском договоре, наверняка окажутся липой. Даже не так — очень надеюсь, что они липовые.       Да они и будут. Или я не я.       Сообразив, с чего начать, немного успокоился, кинул на букет последний злобный взгляд и пошёл обратно в гараж. Если постараюсь, то управлюсь со всем за пару-тройку часов. Сид-то никуда не денется, а вот я… я могу из Сида и не вернуться.       Никто бы не пожелал раз за разом отправляться в место, полное злобных нелюдей, что норовят не убить, так покалечить. Сид не похож на волшебную страну фей, о которой пишут в книжках, и я был бы рад больше туда не возвращаться… Да только перед глазами по-прежнему стоит маленький Кори в рабском ошейнике. Мой отец, вконец свихнувшийся от ненависти, ярости и беспомощности перед лицом бессмертных тварей. Девчонка, влюбившаяся в сидхе и за это выпотрошенная наживую.       «…было весело».       Вот почему я год за годом продолжаю делать то, что делаю. Вот ради чего я похоронил свою мечту, человечность и малейший шанс на нормальную жизнь. Каждый раз, когда я оставляю всё, что мне дорого, и иду в смертельно опасное место, которое ненавижу всей душой… каждый раз меня греет мысль о том, что это не напрасно.       Когда Чарли по моей просьбе пробил номер, без особых трудов добытый у слегка напуганной девушки-диспетчера, я едва не рассмеялся в голос.       — Лоренс Макадамс, значит? — проворчал себе под нос, уже открыв окошко инфопочты и набирая сообщение. — Нет, серьёзно? Ты даже не старался!       Алек перезвонил секунд через десять после того, как я нажал кнопку «отправить».       — Что за хрень, бро? — выпалил он возмущённо, не дав мне даже слова сказать. — На кой ты решил предсмертные записки сочинять?       — Алек-чин, это рабочая почта.       — Ой, и что?       — У тебя выходной, вот что!       — Киро, я жду ответ. Внятный и, блядь, членораздельный.       — Дела надо держать в порядке, — пожал плечами, хоть мой друг и не мог этого увидеть. — Алек, я вряд ли попаду на завтрашнее дежурство и… в общем, не знаю, когда вернусь. Прогулочка будет затяжная.       На той стороне послышалось низкое шипение — по-прежнему забавное, даже невзирая на ситуацию. Однако же этим дело и ограничилось: у нашего альфа-котика горячее сердце и холодная голова. За то и любим.       — Послушай, Киро… Ты уверен, что это хорошая идея — мчаться в невесть какие сидские ебеня по указке полоумного цветочника? Заигрывания с маньяками ничем хорошим не заканчиваются.       — Знаю, бро. Будь это обычный маньяк, я бы поднял на уши весь округ. Но с сидхе это не сработает.       — Мне придётся поверить на слово, — вздохнул Алек. Я знаю, он страшно не хочет отпускать меня одного и мучиться ожиданием невесть сколько, но… поневоле уже привык к этому. Все привыкли. — Слушай, я накопаю что смогу, но тебе лучше притащить свою предивную жопу обратно. Потому что иначе я тебе и на том свете покоя не дам. Уяснил?       — Так точно, маршал барсик! — уверил я с напускным энтузиазмом. — Упросишь маршала Вернера не снимать с меня голову за внеплановый отпуск?       — Оборжаться. Маршал Вернер, судя по его плотоядным взорам, скорее снимет с тебя штаны.       После того, что я собираюсь вытворить? Было бы неплохо, но что-то верится с трудом.       Наконец закончив разговор — Алек порой склонен читать нотации ничуть не хуже Люка, — я закопался в свой рюкзак, проверяя, есть ли там запасной нож и полон ли запас зелий. Просто на всякий случай. Нет, я не собираюсь в Сид надолго, но моя, мать её, фейская родина — местечко преотвратное. Смертельно опасное, мерзкое, построенное на культе всяких жутких смертей и нетерпимости. Лучше быть готовым ко всему.       Только когда сел в кар — понял, что хочу услышать Люка. Просто так, тоже на всякий случай. А ещё потому, что после каждого дурацкого сна, выматывающего нервы и терпение, быть вдалеке от него всё сложнее. О Тьма, да я бы с радостью держал его подле себя каждую минуту, как бы жутко это ни звучало. И предпочел бы сунуться в Сид вместе с ним, не будь это место настолько опасно для него в первую очередь. Да, он силён, и сидхе не так нетерпимы к вампирам, как к людям, а его дар предполагает некоторые маневры, но…       Но.       Нет уж, нечего Люку там делать. И мне тоже нечего. Просто у меня-то, в отличие от него, нет выбора.       — Здравствуй, Киро, — послышался в трубке его голос. Как всегда спокойный, усталый, но всё же с проскальзывающей неприязнью. Не ко мне, скорее, к очередному рабочему дню. Или неделе. Или ко всему Алькасару разом. — Что-то случилось?       — Почему сразу случилось? — проворчал я, избегая прямого ответа. Приучился за все эти годы — сидхе сами не в силах солгать, а чужое враньё за милю чуют. — Просто звоню узнать, не сожрал ли ты лицо старине Крэйну. Неохота, знаешь, менять начальство дважды за один год.       Люк усмехнулся, но как-то без особого веселья.       — Будешь скучать по мне, да?       — Чувак, он ещё жив? — забеспокоился я почти всерьёз.       — Пока жив. Не уверен, что надолго: у этого… человека напрочь отсутствуют совесть, здравый смысл и инстинкт самосохранения.       — Просто скажи ему, что если не уймётся, я таки стану его зятем — и он сразу отвянет!       Ну да, так уж сложилось, что сожранный волками адвокат работал не на кого-нибудь, а на Джерома, чтоб его, Крэйна. Мир тесен, а уж Запад и вовсе коробочка — вроде места много, а всё равно все в кучу. Да, это Алек сказал, и да, у котов всё сводится к коробочкам.       — Во-первых, нет, не станешь. Во-вторых, Крэйн явно намеревается достать меня и на том свете. Даже жаль, что обедом на волчьем столе стал не он. А сыночек сгодился бы на второе.       — Фу, маршал Вернер, как жестоко!       — Ты просто не разговаривал с ним три часа кряду в окружном суде.       Ну да, чему не позавидуешь в работе начальником, так это обязанности решать дела не только в поле, но и в кабинетах. Зачастую полных таких мудаков, как Крэйн и его сожранный коллега. Конечно, убивать адвоката те оборотни не имели права и должны понести наказание… Да только вот людям за убийство полагается срок. Немаленький, но не идущий ни в какое сравнение со смертной казнью, которую Крэйн требует для волков. И это на фоне того, что насильник не понёс вообще никакого наказания — благодаря умению адвоката заговаривать зубы.       В этом вся суть антеаррских законов — если ты человек, то по умолчанию слаб и запутался, зато если имеешь зубы и когти, то жестокий убийца и нет тебе прощения.       — К чему пришли?       — К тому, что Крэйн идет на хер, — огрызнулся Люк. — Пока пытаемся сослаться на состояние аффекта и несопротивление при аресте как смягчающие. Если не выйдет — продавлю депортацию в Греймор, у местной общины есть родственные связи с тамошней стаей. А там либо они затеряются где-нибудь на северных просторах, либо Крэйн будет грызться в суде с Хотой гро Магратом. Поверь, твой несостоявшийся тесть пожалеет, что вообще имел наглость родиться.       — Ты мне будешь про Маграта рассказывать? Я с ним учился!       — Искренне сочувствую. Ладно, как там Рэн, ещё не забыл меня?       При мысли о вредном крыжовничке, ни в какую не желавшем отпускать меня в постылый Сид, на душе сделалось тяжело и муторно. Однако я всё равно улыбнулся. Надо же, он и Вернера охмурил за какие-то пару встреч. Хотя это вроде взаимно — кто бы подумал, что Рэн едва знакомому клыкастому типу будет радоваться почти так же, как мне! Я бы, наверное, жутко ревновал, но вот беда — сам в этого типа влюблён по уши.       Не в последнюю очередь и оттого, как он относится к Рэну. Будто он не только мой, а немножко и его собственный.       — Да что с ним будет, с этим крыжовником? Как всегда, мелкий, зелёненький и весьма коварный, — наконец ответил я, выгнав прочь неуместные раздумья. — Эй, он про тебя тоже спрашивал! Ну, пытался, по крайней мере. И привет передавал!       — Я бы предпочёл получить свой привет лично в руки, — вздохнул Люк. — Ещё одна причина покатать Крэйна ночью в багажнике. Есть кому скормить эту расистскую сволочь?       — Боюсь, бедная нечисть отравится.       — Тоже верно.       Немного помолчав, я всё же озвучил то, что грызло меня последние несколько часов. Или даже дней.       — Люк, я… ты ведь позаботишься о Рэне, если я… не смогу? Я знаю, это немного чересчур, просить о…       — Не говори глупостей, — отрезал он. И прибавил уже мягче: — Киро, не беспокойся. Даже если вдруг тебе не отдадут Рэна — а я в этом сомневаюсь, — то не отдать его мне они просто не смогут. Не позволю. Ну а потом всегда можно оформить совместную опеку.       О, кажется, он понял мои слова по-своему. Ну и хорошо. Не придётся объяснять, обо что именно я могу убиться в ближайшее время.       — Люк, совместную опеку дают только супругам.       — Да, я знаю.       Я в возмущении приоткрыл рот. Да чтоб тебя! Чувак, ты не можешь говорить такие вещи, когда я на другом конце города и собираюсь лезть в ебучее пекло!       — Ауч. Разговор принимает опасное русло, да? Кажется, мне срочно пора полить кактусы!       Люк негромко рассмеялся, и я буквально наяву увидел это его излюбленное выражение лица, полное снисходительности и ласковой укоризны. У него такой вид всякий раз, стоит мне ляпнуть какую-нибудь глупость. То есть очень часто.       — Ты не сможешь поливать кактусы бесконечно, Киро.       — Звучит как вызов!       — Считай, что это он и есть. Не про кактусы, конечно. Про опеку. Рэн будет жить с тобой, так или иначе, обещаю.       Ну и что я могу на это ответить? Да ничего толком, потому как глаза подозрительно защипало. Не от слёз, но что-то около. И ком в горле встал такой, будто я только что целиком сожрал бургер.       — Я знаю, — отозвался я тихо. — Спасибо, Люк.       — Пока не за что. Киро, у тебя точно всё в порядке?       — В полном, — поспешил уверить я. И тут же больно закусил губу, ненавидя себя за это враньё. — Извини, я… Мне пора, так что… Не буду отвлекать, в общем. Наваляешь Крэйну за нас обоих?       На том конце повисло подозрительное молчание.       — Непременно, — всё же произнёс Люк, наверняка решив допросить меня позже. — Тогда до завтра?       — Увидимся.       Не завтра, Люк. И даже не послезавтра. Но как можно скорее, потому что не вернуться к тебе и Рэну я просто не имею права.