Со скоростью света

      Хиса-ба-сан встретила Танджиро, Зеницу и Иноске сразу после выхода из купальни. Старушка подслеповато щурилась и искренне улыбалась им беззубым ртом. Агацума икнул и забился за спину Камадо, Хашибира многозначительно экнул и, наоборот, шагнул вперед, угрожающе нависая над пожилой женщиной.       — Ты что, следишь за нами? — возмутился он.       — Иноске, прекрати. Она владелица дома, естественно, что в ее полномочиях помогать гостям, — шикнул на него Танджиро и оттянул назад настырного истребителя, виновато улыбнулся хозяйке Поместья и произнес: — Пожалуйста, простите его. Он совсем невоспитанный и не знает правил приличия.       — Что-о-о? — сердито возопил Хашибира, вывернувшийся из чужой хватки. — Да я в сто раз лучше тебя знаю эти самые правила приличия! Что ты о себе возомнил, лобешник, думаешь, что самый крутой?       — Прошу, следуйте за мной, — не обращая внимания на их перепалку, прошамкала старушка, слегка поклонившись, развернулась и неспешно посеменила по коридору. Танджиро, поморщившись от боли в рёбрах, неуклюже увернулся от попытки Иноске снова втянуть его в бой посредством подлого удара под колено, ласково ему улыбнулся в ответ, заставив его взорваться недовольством, и первый пошел следом за Хисой-ба-сан.       Бодрая старушка довела их до закрытых седзи, остановилась перед ними и только тогда обратила своё внимание на истребителей, гуськом идущих за ней.       — Вам сюда, — произнесла она негромко и снова расплылась в беззубой улыбке, и от неё повеяло несдерживаемым весельем, когда Зеницу, пронзительно взвизгнув «бабка-ёкай!», отскочил за спину Танджиро, который не преминул пихнуть его в плечо за такое обращение. Судя по сладковатым ноткам ванили, отчетливо проступающим поверх запаха старых книг, чернил и глицинии, хозяйке Поместья в самом деле было весело. — Ваш ужин уже готов. Прошу вас, проходите.       Пожилая женщина раздвинула седзи и с поклоном отошла в сторону, пропуская истребителей в небольшую просторную комнату — внутри было светло, тепло и уютно, горели лампы и стояли четыре столика, ломившиеся от еды. Перед одним из них прямо на полу пластом лежала Шиори, под правым боком которой, развалившись и вплотную притеревшись к больным рёбрам, тарахтела кошка по имени Курохимэ, подставляясь под ленивые ласковые поглаживания тонких мозолистых пальцев. Девушка, услышав шорох раскрываемых седзи, не спеша приоткрыла один глаз, потом второй, а после, приподнявшись на локтях, спокойно посмотрела на вошедших. Достаточно свободная светло-голубая юката делала ее еще бледнее и беззащитнее, чем она была до этого — впрочем, Танджиро не позволял себе обманываться ее трогательным внешним видом; от Канэцугу пахло концентрированной силой, и сила эта струилась под ее кожей тугими потоками.       Взгляд Камадо упал на ноги Шиори, и парень моментально полыхнул щеками — девушка, внимательно наблюдавшая за ним, подавила в себе желание закатить глаза так, чтобы радужек вообще не было видно за верхним веком, но вместо этого поинтересовалась максимально доброжелательно:       — И что опять случилось? — истребитель, шагнувший в комнату первый, старательно отводил глаза, его блондинистый товарищ, наоборот, с неясным благоговением пялился на Канэцугу и даже не собирался это скрывать, а бешеный кабан уже был целиком и полностью поглощен едой, к которой он двигался с огромной скоростью; впрочем, Шиори не могла его в этом попрекать, сама была страшно голодной, но вместо этого зачем-то ждала, когда парни наконец-таки намоются и придут поесть. К своим восемнадцати годам истребитель выработала три столпа, на которых держалось ее удовлетворение прожитым днем: еда, купание и сон. С купанием она пролетела, с едой — пока еще нет (хотя черт его знает, что за очередная напасть может приключиться с этой троицей, пока они едят — не факт, что саму девушку не заденет в случае чего), а вот насчет сна интуиция лишь гадливо хихикала, но ничего толкового не говорила. Несложно было догадаться — со сном тоже выйдет засада.       Курохимэ гибко потянулась и приоткрыла желто-зеленые глаза со зрачками-щелочками, зевнула, раскрыв пасть, полную острых клычков, умилительно чавкнула, облизываясь, и, перевернувшись на другой бок, положила все лапы Шиори на бедро. Девушка лишь очарованно вздохнула, обратив все свое внимание на кошку, и с нежностью погладила иссиня-черную пушистую шерстку.       — Шиори-чан, пожалуйста, прикрой свои ноги, — мягко попросил ее Танджиро, и Канэцугу, смазанно кивнув и все еще не отводя взгляда от мурчащего клубка меха рядом с ней, не глядя запахнула полу юкаты так, чтобы бледно-голубая ткань легла на обнаженную кожу почти целиком.       — Так нормально? — рассеянно поинтересовалась истребитель, перебирая между пальцев мягкую шерсть Курохимэ; взор Камадо невольно приковался к широкому браслету шрама на тонком запястье, слегка выглядывавшему из-под рукава, и парень, пробормотав невнятное «да», потупился, садясь за единственный оставшийся свободным низкий столик, по иронии судьбы оказавшийся напротив единственной в их компании девушки. Шиори тягучим движением подвинулась чуть ближе, но так, чтобы не потревожить блаженствующую кошку, напоследок почесала ее за ушком и взяла палочки самой последней. За исключением, разумеется, Иноске — тот уже вовсю ел руками и вообще, кажется, ничего не смущался.       Канэцугу слабо поморщилась, некоторое время понаблюдав за поведением Хашибиры за столом, и, больше не глядя на него, приступила к еде, пожелав всем остальным приятного аппетита. Вот уж действительно дикий кабан, отстраненно подумала она, вообще никакого воспитания, что только подтверждало его слова о том, что он рос в горах.       Парни достаточно живо переговаривались во время еды, а саму девушку не трогали — кто-то действительно осознавал, что ее лучше не беспокоить, кто-то, скорее, интуитивно; когда же ее умудрялись втянуть в разговор, Шиори отвечала односложно и равнодушно, больше поглощенная вдумчивым приемом пищи, чем какой-либо разводимой за столом полемикой.       — Милая Шиори-чан, у тебя что-то болит? — обеспокоенно поинтересовался Зеницу, наклоняясь слегка вперед и стараясь поймать блуждающий взгляд Канэцугу; ему это удалось — истребитель медленно моргнула, сконцентрировалась на лице Агацумы и бросила в ответ на его вопрос лаконичное:       — Устала.       Не пояснять же было им, что ей сегодня по горло хватило социальной активности с тремя детьми и тремя ненормальными коллегами, а посему ей требовалась подзарядка в виде тишины и спокойствия, которых она, как ей подумалось, получить не смогла бы в любом случае — Шиори вообще сомневалась, что они бы ее поняли в правильном ключе и не переиначили бы все на свой манер. Ситуацию осложнял тот факт, что в Поместье Глицинии все отряды, приходящие с одной и той же миссии, получали одну комнату на всех — в конце концов, их четверка была не единственной, которая отдыхала здесь, — как минимум, девушка заметила еще две команды, — поэтому рассчитывать на свой собственный укромный уголок не приходилось, даже несмотря на явное покровительство Хитоми-ба-сан.       Фоновый шум убаюкивал, но Канэцугу старалась держаться, чтобы не заснуть. Очень вовремя на колени к ней забралась Курохимэ, выпрашивая еду и отвлекая от позорного выпадения из реальности, и Шиори охотно поделилась с любимицей рыбкой, палочками отделенной от нигири, — кошка довольно замяукала, благодарно потеревшись лобастой головой о подставленную ладонь, и принялась жевать полученное лакомство. Это не понравилось Иноске — он возмущенно заворчал, а после удивительно резво потянулся загребущими руками к ужину девушки.       — Если сама не хочешь, отдай мне! — сердито произнес истребитель и, когда Канэцугу с немалой силой шлепнула его по тыльной стороне ладони так, чтобы его намерения ушли в молоко, и недовольно посмотрела на него в ответ, добавил: — Незачем переводить еду на животных, я сам могу все съесть!       — Следуя твоей логике, тебя кормить тоже не стоит, — раздраженно отозвалась Шиори, поднимая взгляд на Хашибиру, и Танджиро напрягся: что-то сквозило в светло-серых глазах такое, что хотелось схватиться за клинок и встать в стойку, обороняясь, потому что зажатые в тонких мозолистых пальцах деревянные палочки смотрелись очень даже угрожающе. Невольно вспомнилось, как девушка без лишних сомнений убила человека — Камадо в очередной раз убедился в том, что их новая знакомая очень и очень опасна.       — Что-о-о?! — разъяренно завопил подскочивший на месте Иноске и, кажется, выпустил пар из ноздрей — иногда Танджиро не понимал, дурак ли его товарищ, бессмертный или просто не имеет чувства самосохранения, хотя, казалось бы, Хашибира, воспитанный в горах диким зверьем, должен был быть первым, кто мог почувствовать исходящую от собеседницы недобрую ауру. — Ты кого назвала животным, верткая козявка Шиори?       Признаться честно, девушка не знала, плюсом или минусом было правильное запоминание ее имени — из верткой козявки она превратилась в верткую козявку Шиори. Эта эволюция, если честно, была таким себе достоянием.       — Да ладно вам, ладно, успокойтесь, — пролепетал Зеницу, который точно так же, как и Камадо, чувствовал себя не очень уютно в пределах воцарившейся атмосферы. Канэцугу посмотрела на него и почти незаметно улыбнулась краешками губ, благодарно кивая — ее друг-недруг сердито засопел, прожигая девушку яростным взглядом, а после метнулся к ее столику, сгреб близстоящую к нему мисочку с рисом в соусе и резво скакнул за свое место.       Шиори закатила глаза, Курохимэ неодобрительно мявкнула, Агацума крякнул и вжал голову в плечи, Танджиро нахмурился — Иноске в два счета сожрал абсолютно все содержимое плошки и теперь нагло улыбался истребителю набитым ртом.       — Не подавись, поросенок, — преувеличенно ласково пожелала она парню, и тот недовольно сверкнул взглядом, взмахнул руками, попытался было возразить… и закашлялся. Канэцугу с Курохимэ тут же уставились друг на друга, и от них отчетливо повеяло плохо скрываемым весельем, пахнущим сладкой ванилью.       — Это не смешно, Шиори-чан, — пожурил девушку Танджиро, от души хлопнув по спине Хашибиры — полупережеванный рис оказался частично на груди Иноске, частично на его столике, частично на оглушительно завизжавшем Зеницу, которому не повезло сидеть напротив. Девушка, закрыв рот ладонью, начала глубоко и медленно дышать, стараясь не засмеяться в голос, чтобы не потревожить больные ребра. Камадо глянул на нее укоризненно, и истребитель сделала совершенно невозмутимый вид, спокойно приподнимая брови, мол, я тут совсем не причем.       Вспышка острого веселья окончательно лишила Канэцугу последних сил; в спешке доев свой ужин и больше вообще не обращая ровным счетом никакого внимания на происходящее вокруг нее, девушка встала из-за столика, подняла на руки кошку и вяло сообщила, что она пошла в комнату. Шиори искренне надеялась, что Танджиро, неожиданно взявший на себя роль блюстителя ее порядочности, устроит тот факт, что ночевать вся их команда должна вместе, и выбора у них, по сути, нет.       Пока коллеги по работе доедали свой ужин, истребитель успела поприветствовать Хаджимэ-сана, городского доктора, специально приехавшего по вызову Хисы-ба-сан, побывать на осмотре, узнать о том, что у нее сломаны четыре правых ребра, а также наличествуют несколько небольших царапин и крупных синяков по всему телу, и занять приглянувшийся ей футон, зарывшись всем телом под одеяло, слушая утробное урчание Курохимэ, лежащей рядом с ней, и блаженно прикрыв глаза.       Заснуть у Шиори, разумеется, не получилось, так как хозяйка Поместья достаточно скоро привела шумных парней, опять умудрившихся что-то не поделить, и неистовый гомон заполонил отведенную им комнату. Уставшая Канэцугу скорчила страдальческую гримасу и вынужденно высунула нос из своего укромного гнезда — ее взору предстали обнаженные по пояс истребители, которых в данный момент осматривал врач.       — Ш-шиори-чан? — пискнул Зеницу. Девушка согласно зевнула, скользнула заинтересованным взглядом по широким грудным клеткам, накачанным прессам и крепким рукам… и уткнулась носом в подушку, тут же закрывая глаза.       — Спросите, почему я здесь, я вас покусаю. С места отсюда больше не сдвинусь, — пробормотала она и поняла, что это было крайне опрометчиво с ее стороны, потому что воспринимающий все ее слова как вызов Иноске тут же вскинулся с оглушительно громким «только попробуй, я сам тебя покусаю и с места запросто сдвину!». Слава богу, Танджиро преуспел в успокоении диких зверей, и ему удалось в очередной раз свести на нет все его ненормальное внимание к девушке. Шиори только благодарно вздохнула и снова закопалась в одеяло, лишая себя возможности слышать и видеть…       Камадо покосился на объемный, слабо похожий на человеческую фигуру холмик на футоне, рядом с которым, свернувшись клубком, лежала уже знакомая ему кошка. Курохимэ, почувствовав его внимание, подняла голову, угрожающе щуря желто-зеленые глаза, и проворчала:       — И только попробуйте ее разбудить. Я вам спать тоже тогда не дам.       — Хорошо-хорошо, мы будем вести себя тихо, — заверил животное Танджиро, и кошка, позволив себе еще некоторое время разглядывать парня, мотнула лобастой головой и спрятала нос в пушистый хвост.       — Ты сейчас только что с кошкой говорил? — странным тоном поинтересовался Зеницу, и Курохимэ раздраженно дернула ухом, видимо, недовольная таким тривиальным обращением к себе любимой.       — Ну да, — недоуменно моргнул Камадо. — А что здесь такого?       — Нормальные люди с кошками не разговаривают, — попытался намекнуть ему на необычность его способностей Агацума, но, видя, что в этом деле не преуспел, лишь вздохнул и перевел тему: — Ладно, Танджиро. Раз никто не решается… — он обвел взглядом надевшего свою излюбленную кабанью маску Иноске и окопавшуюся в одеяле неподвижную Шиори, — тогда я спрошу. Зачем ты носишь с собой демона в ящике?       Танджиро подавился вздохом и замер, удивленно разглядывая Зеницу так, как будто бы он впервые его увидел. Блондин смотрел на него внимательно и очень даже проницательно, его глаза мистически мерцали в полумраке — от него не пахло ненавистью или злостью, равно как и от замершего Хашибиры; оба истребителя, наоборот, с нетерпением ждали от него ответа.       — Не томи уж, — раздался приглушенный женский голос, и из своего убежища показалась темная макушка Канэцугу; она без труда нашла взглядом лицо воззрившегося на нее Камадо и рассеянно прищурилась. — Мы все ждем ответа.       Танджиро вскинул брови почти жалобно — не то чтобы ему было затруднительно ответить на заданный вопрос, но в его голову резко пришло осознание, что Шиори, которую он обидел, которая, по сути, ничем не была ему обязана, защищала самую ценную для самого парня вещь и в результате серьезно пострадала. Стало стыдно — после подобного девушка тем более не заслуживала такого обращения, а он так до сих пор и не сумел перед ней извиниться.       — Я… — Камадо замялся, подбирая слова, и постарался улыбнуться одновременно и Канэцугу, и Агацуме, лежащим на расположенных рядом футонах. — Даже зная о том, что в моем ящике демон, вы все равно продолжали защищать ее… Вы и правда очень хорошие люди. Спасибо вам огромное, Шиори-чан, Зеницу.       Блондин вспыхнул и упал лицом в подушку, принимаясь кататься по одеялу, но девушка, даже не поменявшись в лице, смотрела спокойно и прямо, будто бы ее совсем не трогали искренние слова Танджиро. Под этим взглядом парень стушевался, понимая, что она ждет от него прямого ответа, и только набрал было воздуха, чтобы рассказать о Незуко, как она сама решила заявить о себе — поскреблась коготками о дверцу ящика и толкнула ее вперед.       — Демон! — оглушительно завопил Зеницу, подскакивая на футоне. — Демон вылезает из ящика!       — Все в порядке, Зеницу, не кричи, пожалуйста, сейчас середина ночи! — взмолился Камадо, стараясь угомонить всполошившегося истребителя, но Агацума не поддавался уговорам и продолжал истошно орать, дергаясь в истерике. Танджиро потянул Агацуму за руку, тот отчаянно сопротивлялся, не желая принимать чужие доводы, в попытке освободиться из чужой хватки неловко повернулся, запнулся нога об ногу… и рухнул на футон Шиори, мирно лежавшей по правую руку от него.       В мгновенно повисшей тишине послышался сдавленный вздох, и это послужило спусковым крючком для Зеницу — он, заверещав, подскочил, и следом за ним подскочила и сама девушка, мощным рывком откинувшая одеяло в сторону. Все еще немного влажные растрепанные волосы облепляли ее шею и щеки, разъяренные светло-серые глаза метали молнии, а бледное лицо было перекошено от боли — она была похожа на какое-то разозленное божество, и Агацума тут же виновато ойкнул, падая к чужим ногам и вцепляясь в полу юката мертвой хваткой.       — Прости меня, милая Шиори-чан, прости меня! — захныкал он, просительно заглядывая девушке в лицо, и крупные слезы скатывались по его щекам — истребитель прекрасно понял, что из всех мест умудрился рухнуть именно на больные ребра Канэцугу, а потому испытывал неподдельное чувство сожаления. — Я не хотел, правда не хотел, Шиори-чан!       Девушка раздраженно фыркнула, на секунду прикрывая глаза — пожалуй, от скорой расправы Зеницу спасло только то, что он искренне раскаивался и не пытался оправдаться, и она это прекрасно понимала. Возможно, Агацума не понял, но неземная кара обошла его стороной. Канэцугу переступила с ноги на ногу и сделала большой шаг назад, прерывая контакт между руками блондина и полой своей юката, улыбнулась криво и вымученно, но произнесла предельно честно:       — Ничего страшного, — парень вскинул на ее лицо взгляд покрасневших желтых глаз и приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать, как Шиори тут же добавила: — Но пока вы все не успокоитесь, ноги моей в этой комнате не будет.       — Больно надо, — равнодушно фыркнул Хашибира, и Камадо кинул на него возмущенный взгляд. Пока ее коллеги не опомнились, девушка подхватила на руки недовольно машущую хвостом Курохимэ, тенью скользнула к седзи, открыла их и на полной скорости выскочила наружу — во избежание получения дальнейших травм. Хватило уже, спасибо.       Зеницу и Танджиро сердито переглянулись, бессловесно выясняя, кто из них виноват и почему. Незуко, до этого замершая в своем ящике и сидевшая тихо, решила-таки выползти наружу — послышалось шебуршание ткани, и из недр коробки показалась сначала голова девочки, потом ее плечи, потом она сама. Поднявшись на ноги, младшая Камадо потянулась — и резко начала расти в размерах, в два счета становясь такой, какой должна была быть. Агацума, наученный горьким опытом, но все еще готовый в любой момент истошно заорать, почему-то застыл на месте и подавился вздохом.       — Незуко! Ты проснулась! — радостно воскликнул Танджиро, и сестренка умильно склонила голову вбок, изображая подобие улыбки на губах, прикрытых ростком бамбука, протопала к старшему Камадо, чтобы получить свою дозу обнимашек, ласково уткнулась головой в подставленную ладонь и прикрыла глаза, целиком и полностью расслабляясь в присутствии брата. — Зеницу, это Незуко, моя…       — Танджиро, — неожиданно странным тоном произнес Агацума, сверкающий из-под челки ярко-желтыми кошачьими глазами, и парень, непонимающе нахмурившись, перевел на него изумленный взгляд. — То есть ты хочешь сказать, что все время носил с собой такую милашку?       — Ну да, — ответил Танджиро. — Это Незуко, моя сестра.       — Ах, — тут же вздохнул Зеницу и расплылся в дебильной улыбке. — Сестра. Да. Сестра.       — С тобой все в порядке? — подозрительно поинтересовался Камадо, глядя на неясным образом ведущего себя товарища — тот почему-то краснел, стрелял глазами в сторону Незуко и улыбался как-то странно, периодически срываясь на дурацкое хихиканье и нечленораздельное пищание. — Ты не заболел?       — Нет, Танджиро, мой милый друг, — пропел Агацума, вынул из кармана невесть где найденный цветок и вручил его младшей Камадо, смотревшей на него не менее недоуменно, чем ее старший брат. — Все просто прекрасно, ах! Ведь вокруг меня так много прекрасного, так много!       Не переставая пялиться на Незуко, блондин протанцевал в сторону своего футона, забрался под одеяло, натянув его себе аж до самого носа, и хихикнул еще раз; с его лица не сходила странная улыбка.       — Побудь со мной, милая Незуко, пока я не засну, — краснея, попросил Зеницу у девочки, и она недоуменно склонила голову вбок, а после перевела панический взгляд на Танджиро. Что ж, старший Камадо товарищу доверял — он пребывал в полной уверенности, что Агацума не причинит вреда его сестре.       — Незуко, ложись сюда, — Танджиро похлопал ладонью по своему футону, и девочка, послушно слезшая с его рук, легла на матрас и, когда парень укрыл ее сверху тяжелым одеялом, свернулась клубочком, устраиваясь поудобнее, — только темная макушка выделялась на фоне белоснежной наволочки. Камадо посмотрел на Зеницу. — Я пойду схожу за Шиори-чан. Все-таки нехорошо получилось, — произнес он, почесав макушку, и Агацума серьезно кивнул ему в ответ. Где-то около стены вдохновенно храпел Иноске.       — Возвращай ее поскорее. Она, как-никак, устала больше нас всех, — сказал блондин.       — Конечно, — ответил Танджиро, поднялся на ноги и выскользнул за пределы комнаты. «Наверное, Шиори-чан пошла в сад», — подумал он и, ориентируясь по остаточному слабому запаху девушки, пошел по коридору направо. Парень настолько глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил Хису-ба-сан, встретившуюся ему по пути, — ровно до того момента, как чудом избежал столкновения с ней.       — Ой! — воскликнул истребитель, не понимая, откуда она взялась. — Прошу прощения!       — Вам что-нибудь нужно? — заученно прошамкала беззубым ртом старушка, и где-то в полутоне ее скрипучего голоса Камадо услышал тонкую улыбку, словно пожилую женщину забавляла реакция людей на нее.       — Нет! То есть да, — тут же исправил себя Танджиро и мягко поинтересовался: — Я ищу Шиори-чан. Вы не знаете, где она сейчас?       — Знаю, — ответила пожилая женщина. — А зачем она тебе?       — Ну… — Камадо замялся, не ожидая такого вопроса, а посему робко спросил: — Я хочу… найти ее?       — Вы у меня спрашиваете? — откровенно развеселилась хозяйка Поместья.       — Да, то есть нет, — запутался в словах парень, с отчаянием посмотрел на пол под своими ногами и, вскинув голову, выпалил на одном дыхании: — Я хочу извиниться перед ней. Я сильно ее обидел, сказав кое-что очень ужасное, совершенно не подумав при этом о смысле своих слов, и так до сих пор и не извинился перед ней, это неправильно. Она выглядит так, словно ее это совсем не задевает, но ведь ее не может это не задевать, верно? — Танджиро на секунду замолчал, растрепал волосы на затылке и тут же продолжил, постоянно перебегая взглядом с Хисы-ба-сан на дощатый пол, окно, свои ноги и обратно. — Даже если она старается выглядеть сильной и непоколебимой… Она же не может вечно быть одна, верно? Это… неправильно. Шиори-чан не стоит справляться со всем в одиночку. Я догадываюсь, что у нее отнюдь не все так хорошо, как ей хотелось бы, но… Может быть, ей стоит попытаться… довериться кому-то?       Камадо умолк и выжидающе посмотрел на собеседницу, которая не шевелилась и ничего не говорила; невольно в голову закралась мысль, мол, неужели она заснула прямо посреди их разговора, но стоило Танджиро только поднять руку, чтобы коснуться сухонького плеча, как пожилая женщина заговорила:       — У Шиори-чан было очень тяжелое прошлое, она в своем праве скрывать его от людей и никому не доверять. Это не моя тайна, не мне о ней рассказывать, если она захочет, она расскажет тебе сама. Ты очень добрый человек, Танджиро-кун. Пожалуйста, позаботься о ней, — хозяйка Поместья поклонилась глубоко, очень уважительно, и парень встревоженно замахал руками.       — К-конечно! Я сделаю все, что в моих силах! — дрожащим голосом заверил он Хису-ба-сан; отчего-то у него создавалось такое впечатление, что он только что заключил какую-то сделку, отказаться от выполнения условий которой больше никак не мог.       Собеседница выпрямилась и подняла голову.       — Спасибо тебе, Танджиро-кун. Шиори-чан на крыльце. Иди к ней.       — Хорошо! Спасибо Вам! — искренне поблагодарил он пожилую женщину и спешным шагом рванул вперед по коридору.       Хиса-ба-сан широко и облегченно улыбнулась.       — Так будет правильнее, Шиори-чан, — проскрипела она, глядя в удаляющуюся широкую спину. — Ты уж прости меня, старуху, но ты не можешь всю свою жизнь провести в одиночестве. Эти мальчишки способны подарить то, чего тебе все время не хватало. И подарят. Ты это заслужила.       В полумраке коридора, освещающегося лишь лунным светом, на короткое мгновение сверкнули светло-серые, почти белые радужки и тут же пропали, как и сама их обладательница.       Танджиро, обернувшийся было, чтобы спросить хозяйку Поместья о том, откуда она знает его имя, если он ей его не говорил, позади себя уже никого не увидел.