Изображая жертву

Винокурову не позволили присутствовать на допросе, и этот факт его очень возмутил. Но когда он увидел у Машиной палаты Ковина, то с облегчением выдохнул — шеф точно не позволит вести допрос слишком жестко. Владимир побросал все дела, сразу же после совещания у начальства помчался сюда, в больницу. По заверениям Филонова, он не собирался «растягивать удовольствие», прекрасно понимая Машино состояние. Учитывая изначальные прогнозы врачей, недавнее покушение, это было большим подарком для следствия, что она более-менее пришла в себя и смогла связно говорить. — Ну что, охранник… Где ж ты раньше был, когда на Машку напали? — поинтересовался Николай Петрович, доставая из папки с документами нужные бланки. Медсестры, несколько раз проходившие мимо, не без интереса поглядывали на собравшихся мужчин. — Не поверите, сам себе задаю тот же вопрос. — Николай Петрович, давайте не будем накалять обстановку. Судя по всему, Бислис нашла бы удобное время, подгадала бы, когда Маша останется одна, и… — Виктор Иваныч, привыкший сглаживать углы, в очередной раз постарался не допустить конфликта. В целом Филонова Владимир мог ожидать любой гадости, а потому нервничал, как все пройдет. Состояние Маши конечно стабилизировалось, но не настолько, чтобы применять к ней жесткие методы допроса. — Никто не накаляет. Риторический вопрос… — Филонов достал ручку, поправил больничный халат и неожиданно улыбнулся в ответ Владимиру. — Все будет нормально, допрос скорее формальный, сам понимаешь. Начальство требует, чтобы все было по протоколу. Думаешь, я сам не понимаю, что Машка — жертва в этой ситуации? Мне потом еще и на интервью бежать… Право первой ночи, так сказать, отдали Старосельцеву, примчится прямо сюда. Не зная толком, как на это реагировать, Винокуров кивнул. Филонов шагнул в палату первым. Он изменил тактику планируемого допроса, потому что ситуация с подачи вышестоящего руководства поменялась на сто восемьдесят градусов — теперь из Маши, ценой собственного здоровья остановившей маньячку, собирались делать героиню. — Ну, что, Мария Сергеевна, доброе утро. Готовы к допросу? Маша, не поворачивая головы в сторону вошедших, осторожно произнесла: — Готова, Николай Петрович. Маша выглядела по-прежнему слишком бледной, темные круги под глазами, тихий, прерывающийся голос, ссадины на лице завершали картину. Филонов, привыкший к эффектной, стильно одетой и всегда красивой Марии Сергеевне, почувствовал что-то вроде жалости, но быстро отодвинул мысли на задний план. Фотографии Маши они разумеется делать не будут, Старосельцев, конечно, слезно просил, однако ему было велено ограничиться общими снимками и полноценной, с допустимыми подробностями, статьей. — Маша, если почувствуешь себя плохо — говори, мы прекратим. Поняла? — Да. Ковин занял стул возле окна, Николай Петрович сел поближе к Маше. Положил бумаги на папку и приготовился заполнять. — Я сама расскажу, что помню… Филонов кивнул. — Дорогу до дома перекрыли из-за ремонта, пришлось обходить, через флигеля и заброшенные дома… У закрытого ресторана меня встретила женщина. До дома оставалось метров двадцать примерно… Я испугалась, не ждала встречи. Аллу Бислис я не узнала поначалу, она не представилась, но косвенно дала понять, что это она. Она была недовольна тем, что мы не поймали преступника, который за ней ходил… Сказала, что ей нужна была помощь, она рассчитывала на меня. А я подвела. Наш первый эпизод — якобы нападение на нее… Теперь-то я понимаю, что никто не нападал. Алла хотела, чтобы мы ее остановили, вышли на нее же саму. Но это было сложно. Она хитрая и умная, психически не совсем здоровая, но… У нее получалось запутывать следствие. У Бислис были ко мне какие-то личные претензии, ее муж ушел к любовнице, по типажу похожей на меня, да? Филонов кивнул. — Любовница, точнее, без пяти минут жена Бислиса тоже пропала, Маш. Ищем, но не можем никак найти, как сквозь землю провалилась. — Я не узнала Аллу, потому что она обрезала волосы и перекрасилась в белый. А ее сестра-близнец… Она тоже может быть причастной к убийствам. Алла — исполнитель, Маргарита — идейный вдохновитель… Маша говорила медленно, с паузами, закрыв глаза. Долго на что-то смотреть она не могла, глаза начинали слезиться, подступала головная боль и тошнота. — Они спортивные, сильные… С любой женщиной легко справятся, тем более, когда не ожидаешь нападения. Бислис знала, что у меня ребенок один дома… Отпустила. Я пошла, ускорила шаг… Вспомнила о табельном, попыталась достать — она добежала, сумку, кажется, отобрала, и… Она сказала, что любит, когда от нее убегают… Точнее, не так. «Я люблю, когда жертва убегает»… — У вас началась потасовка. — Да. Она схватила меня за шею, локтевой захват… Не знаю, как объяснить… Я стала задыхаться, попала каблуком ей в ногу, потом ударила в грудь и пнула, не помню, куда… Она очень разозлилась. Ударила в лицо, разбила губы и нос, я упала на землю… Дальше помню обрывками — я схватила что-то с земли, наверное, камень… Она оказалось тяжелой и очень сильной, навалилась сверху, стала душить руками. Маша рефлекторно коснулась отметин на шее. Горло все еще болело, синяков она не видела, но чувствовала по болезненности на коже, что кровоподтеки достаточно серьезные. — Я ударила, не глядя куда. Воздух заканчивался, я паниковала… Она откатилась в сторону, было много крови из места удара. Я успела достать телефон, позвонить вам, Виктор Иваныч… Сейчас-то понятно, что мне надо было бежать оттуда, спрятаться, а я просто повернулась к ней спиной. Алла пришла в себя… Ударила меня по голове. И дальше я ничего не помню… Очнулась уже в больнице. Включенный диктофон исправно записал все рассказанное Марией Сергеевной. Она замолчала, пытаясь собраться с мыслями. Хотелось пить, но просить не стала, понимая, что голова еще кружится, любое движение казалось невозможным. — Я ее убила. Но это была самооборона… Вы же считали меня убийцей, Николай Петрович. Ковин отозвался первым, глядя на задумчивого Николая Петровича, спешно дописывающего что-то в протокол. — Маш, никто не считает тебя убийцей. Алла ударила тебя по голове, потом связала, положила в машину, отвезла чуть подальше и спрятала. Даже с тяжелой травмой головы она какое-то время выполняла разные действия, она хотела отомстить, понимаешь? Ты не виновата в том, что такое произошло. — Ты, Марья, жертва обстоятельств. Да, мы какое-то время думали, что ты ее убила… Но потом разобрались, что произошло. — Я не жертва, — едва слышно произнесла Маша. Это сравнение ей ужасно не нравилось, что-то было в этом унизительное, жалкое и беспомощное, грязное, обезличивающее и неполноценное. — Потерпевшая. — Ладно-ладно. Ты и так молодец, все хорошо вспомнила и рассказала. Маша, ожидавшая от допроса другой тональности, почувствовала облегчение. Вины с себя она не снимала, осознание того, что она убила человека, давило морально, если бы не лекарства, которыми ее старательно накачивали врачи, то вряд ли бы могла спокойно спать в обозримом будущем. Николай Петрович выглядел довольным результатом. Маша кое-как подписала в нужном месте протокол, сделав над собой последнее усилие — пальцы дрожали, строчки на бланке расплывались. — Извините, я вас прерву… На минутку, — заглянувший в палату Винокуров сделал жест мужчинам, чтобы они вышли к нему в коридор. — Да не стесняйся, заходи и говори, как есть. Марья не против, — распорядился Филонов. — В общем… Сейчас вот «порадовали» — вчера днем, около двух, ДТП произошло, в маршрутку влетел грузовик, якобы с управлением водитель не справился… — И? Винокуров, где четкость в изложении мысли? — Среди погибших пассажиров была Маргарита, сестра Аллы Бислис. — А где ДТП случилось, говоришь? — Виктор Иваныч озадаченно нахмурился. — А если в этом же районе поискать пропавшую Веронику, ну, любовницу-невесту? Может статься, что Маргарита ехала как раз «с дела»…По времени сходится, похоже. — Разберемся, кто куда ехал и зачем. Марья, поправляйся, о плохом не думай и не очень-то залеживайся. Работать без тебя не кому. Ты у нас, как никак, лучший сотрудник и вообще — профессионал с большой буквы! — закончив беседу на такой позитивной ноте, Филонов распрощался и отбыл на интервью. Пусть это был давно известный ему Антон Старосельцев, но самолюбие приятно грел сам факт. Как из палаты вышли шеф и Володя, что при этом говорили, Маша уже не слышала, благополучно заснув, чувствуя, как на душе становится пусть немного, но легче.