И однажды... все изменилось...

Погруженная в гнетущую тишину палата была освещена лишь слабым светом флуоресцентных ламп, в которой виднелись очертания сидящей на стуле, около кровати, сгорбленной фигуры, сжимающей в руках холодную ладонь белокурой девушки, неподвижно лежащей перед ним. Румпельштильцхен прижимался губами к изящным девичьим пальцам, и беззвучно плакал. Вся радость его разбилась вдребезги, а разгоревшаяся было надежда в груди потухла, не оставив даже тлеющих углей в душе. «Не успел… Не успел…» — бесконечно крутилось в его голове с того момента, как он примчался в больницу пару часов назад. А ведь он так торжествовал, когда понял, что ему удалось сделать противоядие!.. Глупец! Как выяснилось, буквально за пару минут до того, как он приехал, Эмме стало хуже. Что-то еще у притихшего Охотника, который сидел рядом с впавшей в кататонию Белоснежкой, ему выяснить не удалось. Когда наконец из палаты вышел Вейл с понурым доктор Уильямсом, у него все внутри оборвалось. Ему и спрашивать было не нужно, он и так все понял. Она умерла… Эмма… Его принцессы больше не было… На ставших вмиг ватных ногах, он еле-еле добрел до палаты, благо его даже останавливать никто не стал, и чувствуя священный ужас оттого, что он там увидит, вошел внутрь. Румпельштильцхен смутно помнил, как пересек комнату, он лишь помнил боль, жуткую агонию, которая пронзила все его существо. Все трубки и провода были убраны, ведь поддерживать жизнь больше было не в ком, ведь Эмма больше не дышала. Ее волосы словно золотой ореол, были раскиданы по подушке вокруг ее головы; ее когда-то алые уста были бледны, как и ее когда-то раскрашенные румянцем щеки; больничная пижама была частично распахнута на ее теперь неподвижной груди, вероятно Эмму пытались реанимировать, и она… она была… мертва. Первый всхлип, вырвавшийся из его груди, был словно выстрел, резанувший по его ушам. Второй был уже едва слышен, а третий был заглушен еще теплой ладонью Эммы, в которую он уткнулся носом. В какой-то момент, он в слабой надежде пролил на ее губы несколько капель противоядия, и даже подумал, что получилось, когда чернота из ее вен исчезла, но все было, опять же, зря. Все остальное окончательно для него исчезло; казалось, весь мир мог загореться вокруг и исчезнуть, а он бы и не заметил. Ведь та, что столь быстро стала всем миром для него, уже покинула эту бренную обитель. И вот теперь, он сидел здесь, застывший, будто статуя скорби, сжимая ее холодеющие пальцы, и прижимая их к своим пересохшим губам. Что я теперь буду делать?.. Бессмысленный, по сути, вопрос, ведь он даже тело свое почти не ощущал, настолько его парализовала боль. Не физическая, а моральная, поглотившая его, как волна во время шторма. — Как ты это сделала?.. — вдруг нарушил гулкую тишину Румпельштильцхен, с трудом разлепив губы. — Довольно много людей пыталось меня убить, а ты смогла сделать это, даже не прилагая усилий… — и слегка усмехнувшись, добавил: — Маленькая дерзкая принцесса… Моя принцесса… Знаешь… — задумчиво прошептал он, уже не способный остановится. —…Она тоже была принцессой — Белль. Хотя ты должно быть знаешь, раз читала историю… Я был дурак, думая, что вырвав страницы, ты о ней не узнаешь… Я не хотел тебе лгать, я просто не хотел вскрывать старые раны… Но я же трус… Хотел оттянуть момент того, как узнаешь про нее… Не желал видеть в твоих глаза обиду или боль, или куда хуже — жалость… Но ты зря думала, что я ее люблю… Нет, я не спорю, она мне дорога, даже сейчас, но скорее, как память, чем как потерянная возлюбленная… Да, я хранил ту чашку, долгое время считая, что те болезненные ощущение, что вызывала она, были любовью, но как только ты вошла в мою жизнь, без труда забравшись мне под кожу, ворвавшись без предупреждения в мое сердце, разбередив душу, я понял, что то было скорее муками вины перед ней… По моей вине ее не стало… Я стал причиной смерти невинной девушки, которая первая за долгое время проявил ко мне доброту… Проявила доброту к Чудовищу… И я погубил ее… Как гублю все к чему прикасаюсь… — вновь горько усмехнувшись, он невесомо коснулся ее пальцев губами, и продолжил: — Твой мальчик, наверно, единственное прекрасное и чистое, что от меня осталось… Ведь даже мой сын, мой ребенок, стал не очень-то хорошим человеком, разбил тебе сердце, предал и бросил… Да, моя принцесса… Тот Нил, отец твоего ребенка, на самом деле мой Бей… Клянусь, я не знал об этом раньше… Да, даже если бы и знал, вряд ли бы это что-то изменило… Но не вини его слишком сильно, это моя вина, что он стал таким, когда-то он был чудесным юношей, добрым и сострадательным, но боюсь мое предательство, то что я с ним сотворил, ожесточило его сердце, сгубило его душу… Ох, Эмма… Я отпустил его… Как я мог?.. Я так сожалею… Каждый чертов день моей жизни… Ха, не поверишь, но еще буквально вчера, я до жути боялся смерти, несмотря на то, что свое уже давно отжил… Я боялся, что больше не смогу вернуть себе магию… Я желал всего и сразу, и все потерял… Но сейчас, все чего я хочу — чтобы ты жила… Я обещал твоему мальчику, что он увидит тебя, как только наступит рассвет… — отчаянно прошептал он. — Если бы я мог поменяться с тобой местами, я бы непременно это сделал, не раздумывая и секунды… Слышишь?.. Я никогда не для кого не готов был этого сделать, даже для собственного сына… Трус… Но ты, ты как никто заслуживаешь жизни… Жизни, которую я разрушил… Ты могла жить в прекрасном замке, с безумно любящими тебя родителями, и верными подданными… Может быть у тебя были бы сестры и братья… Да не может, а наверняка бы были, твои родители такие до ужаса влюбленные друг в друга, что было бы даже странно, если бы у них был бы лишь один ребенок… Но ты всего этого лишилась из-за меня… И мне так жаль… Это все из-за меня… У тебя были бы толпы кавалеров, а не… не я… Но я не могу найти в себе силы конкретно об этом сожалеть… Ведь я… — он с трудом встал, и прикоснувшись к ее щеки дрожащими пальцами, окончательно охрипшим голосом, закончил: — Я… я так люблю тебя… И склонившись над девушкой, он прикрыл глаза, и прижался к ее губам, в последнем прощальном поцелуе. Едва их уста соприкоснулись, как радужная волна разнеслась от них и по всему Сторибруку. Румпельштильцхен пораженно распахнул глаза, почувствовав внезапный прилив магии, но все это сразу отошло на второй план, когда его губ коснулось еле ощутимое дыхание. Дыхание Эммы. Ее еще пару секунд назад неподвижная грудь вдруг стала еле заметно вздыматься, а щеки стали наливаться румянцем. Не может быть… Неужели?.. Первые отблески солнца, которое только только стало вставать, упали ей на лицо, отчего ее волосы заблестели словно тончайшие нити, а вздернутый носик немного наморщился от надоедливых лучей. Он только и мог неверяще смотреть на девушку, чьи длинные ресницы задрожали, и с замиранием сердца стал ждать, когда эти чудесные глаза распахнутся и одарят его свои изумрудном взором, все еще не веря, что его поцелуй смог вернуть ее к жизни, ведь тогда это означает… Додумать он не успел, потому что ее глаза наконец распахнулись. — Румпель?.. — сипло прошептала Эмма, медленно моргая, пытаясь сфокусировать взгляд на лице нависшего над ней мужчины. Ее язык распух, губы пересохли, а горло зудело и дергало так, будто она долго и изнурительно кашляла. Да и вообще, все ее тело болело, словно ее переехало машиной. Пару раз. Кости невыносимо ныли, мышцы гудели, но в тоже время все будто онемело. Ее сознание тоже было как в тумане, она с трудом могла сосредоточиться хотя бы на одной мысли, составляющей в себе больше двух слов. Кажется, она слышала какой-то голос… Где я?.. Что случилось?.. Вновь попытавшись собрать в кучу разбегающеюся мысли, Эмма стала вспоминать. Она помнила вечеринку, свою глупую истерику, а потом… Змея!.. Теперь она окончательно все вспомнила. Как вниз спустилась, и как ее покусала трехглавая тварь, и… и как у нее отошли воды. — Ребенок?.. — прохрипела она, чувствуя, как в ней начала нарастать паника. Она, затаив дыхание, попыталась ощутить привычные пинки в животе, но ничего кроме странной пустоты не почувствовала. — Тш-ш, — успокаивающе сказал Румпельштильцхен, не веря в свое счастье; не веря, что хотя бы раз в жизни судьба была к нему благосклонна. И поцеловав ее в лоб, он тихо произнес: — С твоим мальчиком все хорошо… У тебя родился чудесный и здоровый малыш… — Родился?.. — со слезами на глазах, прошептала Эмма вмиг задрожавшими губами. У нее родился сын… Она стала матерью… Боже мой! Я — мама! Она все еще не верила в это, и наверное не поверит, пока лично не увидит малыша. — Да, принцесса… Родился… — с небольшой улыбкой на губах сказал Румпельштильцхен, прикоснувшись к ее щеке, в тайне желая убедится в ее тепле, убедится, что она действительно жива. Ему сейчас думать о том, что будет дальше, ведь проклятие однозначно рухнуло, а Реджина все еще на свободе… но ничего в голову не лезло. Он совершенно не хотел двигаться и куда-то уходить, разве что… Тихий скрип двери привлек его внимание, и слегка обернувшись, он увидел Охотника с уже знакомым свертком в руках. Вновь посмотрев на Эмму, которая еще явно не пришла до конца в себя, и незаметно кивнув головой в сторону шерифа, прося того подойти ближе, он опять вернул свое внимание у девушке. — Хочешь его увидеть? — ласково спросил Румпельштильцхен, проведя большим пальцем по ее скуле. Эмма ошарашенно похлопала ресницами, и выдохнула тихо «да». Он встал и подошел к Охотнику, требовательно вытянув руки, тот тут же отдал ему ребенка и поморщился. Румпельштильцхен только сейчас внимательнее посмотрел на шерифа, и понял, что выглядит еще более потрепанно, чем полчаса назад, после встречи с драконом, он вопросительно поднял бровь и выразительно глянул на Охотника, не желая озвучивать свой вопрос, чтобы не тревожить Эмму. Тот только покачал головой, вновь поморщившись, одними губами произнес «Реджина». Румпельштильцхен прищурился и открыл рот, чтобы все же спросить что случилось, но Охотник опять махнул головой, и с улыбкой посмотрев на пришедшую в себя Эмму, прошептал: — «Потом». После чего вышел за дверь. Темный еще пару секунд посмотрел на закрытую дверь, а потом вернулся к Эмме. Девушка уже немного отошла от шока, и приподнявшись села, облокачиваясь на подушки. — Ну вот, как я и обещал — с первыми лучами солнца, ты увидишь свою маму… — тихо сказал Румпельштильцхен, посмотрев в сонные глаза мальчика, и положил его в подрагивающие руки девушки. Как только она неуверенно взяла ребенка на руки, боясь его уронить или причинить вред, Эмма восхищенно и испуганно замерла. «Боже… Он такой маленький…» — была ее первая мысль. Правда, малыш был таким крошечным. Тем временем мальчик зевнул, и вытащив маленькую ручку из одеяла, прикоснулся к ее подбородку. Эмма, как зачарованная смотрела на мальчика, не веря, что это маленький человечек еще вчера пинал ее изнутри. Она продолжая одной рукой держать ребенка, а другой прикоснулась к его ручке. Пять крошечных, идеальных пальчиков тут же сжали один из ее собственных пальцев. Настоящий… Настоящий, теплый, маленький… Мой… Эмма не могла поверить, что он ее. — Привет… — еле слышно прошептала она, чувствуя, как по щекам потекли слезы, и слегка улыбнувшись, добавила: — Я та, кого ты еще вчера пинал… Малыш закряхтел, и освободив вторую ручку из одеял, схватил ее за волосы. Эмма выпустила дрожащий вздох, и прижалась губами к маленькому кулачку. А я ведь его чуть не отдала… От этой мысли у нее внутри все задрожало, а руки рефлекторно крепче прижали к себе мальчика. Все ее существо буквально захлестнул первобытный защитный инстинкт по отношению к малышу, а прилив любви и покровительства накрыл ее с головой, да так, что она на миг растерялась, ведь никогда прежде на подобного не чувствовала, и наклонившись поцеловала пухлую щечку, она твердо про себя решила: «Нет! Не отдам! Никому и никогда!» Откинувшись, Эмма еще раз с любопытством посмотрела на ребенка в своих объятиях, желая узнать на кого он уже больше похож. Она подняла руку и сняв небольшую шапочку у него с головы, чтобы узнать цвет волос, и с благоговением прикоснулась к макушке, подушечками пальцев погладив мягкие темные волосики. «Брюнетом будет…» — заключила она, после чего вернула свое внимание к еще немного мутным со сна глазищам. — «Карие. Как у…» Тут в ее голове всплыли слова, сказанные голосом, которые, как она думала слышала, пока пребывала в той странной темноте… Вроде и спала, а вроде и нет… Там не было ничего… Лишь голос… Знакомый голос… …Тот Нил, отец твоего ребенка, на самом деле мой Бей… Эмма будто наяву могла слышать эти слова. Нет! Этого не может быть!.. Не может же?.. Но еще раз посмотрев в глаза своего сына, Эмма начала понимать, что так он и есть. Карие глаза были у многих, но… Золотые крапинки возле самых зрачков, что ее так очаровали, когда она попала в больницу в прошлый раз, и которые она видела в глазах другого, того, кому она теперь была уверена принадлежал голос, были точно такими же… У Нила таких не было… Или правильнее будет звать его… Бейем?.. Она сглотнула и медленно подняла глаза. Вообще-то, Эмма с трудом смогла это сделать, ее сын так очаровал ее, что она и дальше бы им любовалась, но она хотела знать правда ли, что она услышала, пока спала, или это было просто взбрыком ее туманного сознания. И узнать она это хотела сейчас же.