И однажды... все изменилось...

Румпельштильцхен тихо стоял около кровати, смотрел в окно, очевидно давая им иллюзию уединения, чтобы она смогла насладиться первой встречей со своим ребенком. Эмма нахмурилась, впервые заметив, в каком он состоянии. Его волосы были слегка растрепаны, лицо бледное, а под покрасневшими глазами были темные мешки, будто он давно не спал. Вместо привычного костюма на нем были лишь брюки и непривычно расстегнутая на пару верхних пуговиц черная рубашка; галстука, как и жилетки на нем не было, лишь пальто. Он выглядел усталым и изнеможденным. Неужели?.. Из-за… из-за меня? Ее сердце сжалось от печали и сожаления, что она стала причиной его страданий. Эмма с неохотой убрала руку с макушки мальчика, к которой все еще продолжала касаться, и немного нагнувшись вперед, игнорируя резкую боль в животе, притронулась к запястью мужчины. — Румпель?.. Иди сюда, — негромко сказала она и потянула его к себе. Мужчина повернул к ней голову, и неуверенно моргнув, все же сделал как она просила. Он сделал робкий шаг вперед и сел рядом с ней, кинув мимолетний взгляд на сверток в ее руках. — Хочешь подержать Генри? — произнесла Эмма придуманное ею имя, и попробовав его на вкус, еще раз уверилась, что ей нравится, как оно звучит. Румпельштильцхен поднял бровь, и с ухмылкой спросил: — Генри? Эмма вдруг покраснела. — Я решила так его назвать. Генри Дэвид Свон. Кэссиди как-то не звучит, да это и ненастоящая, как я полагаю фамилия Нила, или точнее сказать… Бейя? — замявшись на последним слове, сказала Эмма. Мужчина перед ней несколько грустно вздохнул и устало опустил плечи, словно на них вдруг свалился неподъемный груз. Другого подтверждения ей больше было и не нужно. То, что она услышала, будучи без сознания, было правдой. — Как ты?.. — утомленно спросил Румпельштильцхен, внезапно ощутив вес всех прожитых им лет, который стремился согнуть его плечи. Теперь она точно меня возненавидит, и поцелуй ничего не изменит… А чего ты хотел, собственно?.. Ты же желал, чтобы она жила?.. Вот она вновь здесь… Радуйся… Он радовался, правда, но это не значит, что ему хотелось вновь испытать боль, когда Эмма его прогонит. А она наверняка это сделает… — Я слышала твой голос, пока была без сознания… — тихо ответила Эмма. Румпельштильцхен издал горько смешок. — Без сознания? Эмма… Ты была мертва, — с трудом смог сказать вслух он, все еще не до конца избавившись от того ужаса и потери, которые испытал в течение последних пары часов. Его все еще потряхивало, если честно. Эмма не верила своим ушам. Мертва?!.. Нет… — Как?.. То есть, я же сейчас жива… Так как… — непонимающе пролепетала она, посмотрев на вновь придремавшего ребенка в своих руках, а потом опять на мужчину, медленно понимая, что его глаза были красные отнюдь не от усталости, а от… слез?.. Господи!.. Я что, и впрямь умерла?.. — Ты сейчас жива, и это все что имеет значение, — твердо ответил Румпельштильцхен, не желая обременять ее правдой, к тому же он сам все еще поражен, ведь смерть от укуса змеи — не сонное проклятие, но в данный момент, он просто был рад, что сработало, на большие размышления его сейчас не хватит. Да и поверить в то, что он мог оказаться Истинной любовью девушки, он все еще не мог. — Не лги мне! — прищурив глаза, в которых полыхнула злость, жестко сказала Эмма. Отодвинув свое неверие и испуг по поводу того, что она, судя по всему, умерла, на задворки сознания, она что есть силы ухватилась за злость, чтобы не начать биться в истерике. Сейчас всё, чего она хотела — узнать, чего стоило ее возращение, чего это стоило ему. Эмма не сомневалась, что он успел что-то натворить, иначе как еще?.. Этот мир был не сказкой, таких чудес тут не случается. Мужчина затравленно посмотрел на нее и, как всегда не способный ей солгать, обреченно сказал: — Я поцеловал тебя… Эмма пару раз моргнула. По его трагичному лицу, она думала, что он сделал что-то ужасное, а не… поцеловал ее. Стоп! Поцеловал? С каких пор поцелуи возвращают к жизни? С тех пор, как ты узнала, что ты — ребенок сказочных персонажей, одного из которых если верить историям, как раз поцелуй и пробудил, помнишь, дуреха?.. О-о-о, она помнила, то была одна из первых историй в сборнике, которую она прочла, но… Это значит… — Я — твоя Истинная любовь?.. — еле слышно вымолвила она. Румпельштильцхен поморщился словно от боли, и со страданием в глазах посмотрел на нее. — Эмма… — все, что смог выдавить из себя он, и тяжко вздохнул. — Ты смотрю не очень-то в восторге от этого, — с трудом выдавила из себя Эмма, смаргивая слезы, и обиженно добавила: — Ну извини, что я не Белль… Румпельштильцхен с недоумением посмотрел на нее, а потом внезапно засмеялся. — Смотрю ты не все слышала… — со смешком сказал он, и аккуратно наклонившись, чтобы не навредить ребенку у нее на руках, нежно поцеловал. Девушка нахмурилась, но безропотно ответила на поцелуй, уже привычно тая от него. Мужчина оторвался от ее губ, и прижавшись лбом к ее лбу, тихо сказал: — Дурочка… Я же тебя люблю… К тому же, знаешь ли, Истинная любовь не так работает… Но если честно Эмма после слов «я люблю тебя» потеряла нить разговора. «Любит… Любит… Любит…» — с каждым стуком ее сердца раздавалось у нее в голове. Она не могла поверить, что ее собственные чувства оказались ответными. С усилием уняв бешенную гонку глупого органа, она сосредоточилась на том, что он продолжал говорить. — …Сердце любит того, кого любит… А мое насквозь прогнившее и черное сердце полюбило тебя… Эмма недовольно поджала губы. — Ничего оно не прогнившее. Черное, возможно, но у кого сердце абсолютно чисто?.. — и лукаво улыбнувшись она, добавила: — Мне и такое нравится. Кстати… Эмма, и схватив его за отворот пальто, в самые губы выдохнула:  — Я тоже тебя люблю… Последующий поцелуй был страстным, но коротким. Новоявленный Генри Дэвид, окончательно проснувшись, был отчаянно недоволен, что его так нагло игнорируют, поэтому завозившись в материнских объятиях, он недовольно закряхтел. Они оторвались друг от друга, и тяжело дыша, посмотрели на ребенка. Юный Генри морщил свой носик, но поняв, что на него наконец обратили внимание, и неосознанно улыбнулся. Ему было тепло, уютно, под ухом билось сердце матери, он был доволен. — У Генри твои глаза… У Нила были другие… — тихонечко сказал Эмма, краем глаза наблюдая за мужчиной. Тот грустно усмехнулся и пессимистично сказал: — Надеюсь, это все, что он от меня получил… Если честно, ему было довольно лестно, что внук был похож на него, но в тоже время… Он чувствовал ревность, ревность к собственному сыну, который в какой-то момент был в столь близких отношениях с Эммой. Его Истинной любовью. Он всегда был собственником и ревностно охранял то, что считал своим, и Эмма теперь была одной из этих вещей, как и Генри, которого в тайне отчаянно не желал делить с Бейем. Он хотел, чтобы мальчик был его, и чтобы именно отцом Генри назвал его, когда станет старше, а не дедом. Это было ужасно и эгоистично — ревновать к сыну, которого столько искал, от чьей потери столько страдал, но впервые за многие годы, он не хотел продолжать поиски. Он и впрямь был Чудовищем… Но с другой стороны, Эмма приняла его таким, какой он есть, иначе поцелуй бы не сработал. Господи! От всех этих противоречивых мыслей у него начинала болеть голова, это при том, что он, с тех пор, как девушка ожила изо всех сил в себе давил ослепляющую ярость на Реджину. Ох, как же он хотел ее убить! Чувствуя, как начинает выходить из себя, Румпельштильцхен обхватил нежно затылок Эммы, склонившейся над Генри, и прижался губами к ее виску. Почти сразу ему немного полегчало, и оторвавшись от девушки, он посмотрел на мальчика, неуверенно прикоснувшись к его макушке. Я выполнил свое обещание, маленький рыцарь… Хоть тебя не подвел, по крайней мере, пока… — Я где-то слышала, что маленькие дети сразу чувствуют плохих людей… А ты ему определенно нравишься, видишь? — хитро сказала Эмма, надеясь его немного приободрить. Румпельштильцхен закатил глаза, но улыбнулся, раскусив замысел маленькой хитрюшки. Неожиданно Эмма побледнела, и побелевшими губами сказала: — О, боже… Раз я… Ты сказал… Мэри Маргарет, наверное с ума сошла! — Нда-а, — протянул Румпельштильцхен, осознавая, что ему скоро предстоит встреча с четой Прекрасных, которые меньше всего будут довольны тем, что он влюблен в их дочь. — Насчет этого… Эмма подозрительно прищурилась. — То есть? — Боюсь, наш поцелуй оживил не только тебя, но разрушил проклятие, так что… — сказал Румпельштильцхен, и многозначительно поднял бровь. …Значит, мои родители все вспомнили. Как и все. — Черт, — тихо выругалась Эмма, не зная, как реагировать на предстоящую встречу с родителями, к которой она совсем не была готова. Она-то думала, что у нее еще будет лет десять до это момента… — Не бойся ты так, — отведя упавшую прядь волос ей за ухо, утешающей сказал он, и ухмыльнувшись добавил: — Из нас двоих бояться скорее нужно мне. Особенно твоего отца, который ну очень меня «любит». Да и мать твоя точно захочет всадить пару стрел мне в… Кхм. В общем, не бойся. Губы Эммы против воли изогнулись в легкой улыбке — Ничего, я тебя спасу, — дразняще сказала она. Румпельштильцхен улыбнулся в ответ, и хотел тоже ее подразнить, как вдруг заметил в окне стремительно несущееся по небу фиолетовое облако. Неужели?.. Я же бросил зелье в колодец до падения проклятия… — Эмма, — серьезно сказал он, не отрывая взгляда от окна. — Закрой глаза и не бойся. Девушка сглотнула. — Румпель, что?.. — Сделай, как я говорю, и не бойся, — отведя взгляд от окна, твердо сказал Румпельштильцхен, а когда облако уже дошло до больницы, вздохнул, и прижал к себе начинающую паниковать Эмму вместе с ребенком. Волна омывала их всего пару секунд, но для него это был словно долгий живительный дождь. Он сразу почувствовал прилив сил, а кровь в его жилах буквально загудела от волшебства. Магия вернулась!.. Румпельштильцхен отодвинулся и неверяще притронулся к своему колену, которое почти сразу перестало привычно ныть, а Эмма начала покачивать ребенка, который стал скулить и собирался вот-вот заплакать, растерявшись и совершенно не зная, что ей делать. Вновь обретший свою силу колдун сделал над собой усилие, и скинул с себя охватившую его эйфорию. — Принцесса… Я думаю, что юный Генри проголодался, — тихо сказал он, притронувшись к плечу девушки. Эмма подняла голову, и жалобно сказала: — Я не знаю, что мне делать… Он усмехнулся. — Я уверен, ты справишься. Доверься инстинктам… — сказал Румпельштильцхен, после чего с легкостью встал с кровать на обе ноги. — Ты что, уходишь? — напугано спросила Эмма. — И что это вообще было? Румпель?.. Колдун наклонился и трепетно поцеловал ее в лоб. После чего, он обхватил ее голову, и поглаживая щеки большими пальцами, уверенно сказал: — Не паникуй, принцесса. Проклятие пало, и магия пришла в Сторибрук. Моя сила вернулась, но и к Реджине тоже. И первые, на ком она захочет ее использовать, мстя за то, что ее проклятие уничтожено, будешь ты, Генри или твои родители. А так как в первые же секунды после того, как все все вспомнили, твоя мать не ворвалась сюда, то это значит, что скорее всего Охотник отправил ее домой… — И ты найдешь ее? И Дэвида?.. — с надеждой спросила Эмма. — Да, — кивнул он. Честно говоря, его не так уж и волновало, что будет с Прекрасными, даже если где-то глубоко внутри себя и питал к этой парочке некоторую слабость, но говорить Эмме, что на самом деле он хочет немедленно найти Реджину и убить ее, и тем самым напугать девушку, он не хотел. Да и с этими двумя у него все же общий внук, так что он найдет их, но только после того, как отомстит. — Тренируйся, мамочка, — дразняще сказал Румпельштильцхен, кивнув на ребенка, который уже ударился в полноценный плач, и вновь поцеловал ее в лоб, как и мальчика. — Я найду Охотника, который бродил где-то здесь, скажу ему присмотреть за тобой и Генри, так что не нервничай. Я никогда не дам вас в обиду. Веришь? — Верю, — мгновенно ответила Эмма, отчего сердце колдуна тут же радостно забилось. — Только вернись как можно скорее. Хорошо? — Хорошо, — твердо сказал Румпельштильцхен, с неохотой отходя от девушки. Много времени на то, чтобы отправить Реджину в Ад мне и не понадобится… Он не хотел уходить от Эммы, которая едва очнулась, но теперь, когда магия была в городе, он должен позаботится о безопасности ее и Генри, а значит должен первым нанести удар и поскорее вернутся назад. Пора привести в действие смертный приговор, который Реджина подписала себе в тот момент, когда натравила на Эмму ту тварь…