Дорога домой

Софья паковала вещи, Лиза просиживала на телеграфе — а Таня, неожиданно для себя, стала проводить все свободное время в госпиталях. Не сказать, что на нее так сильно повлиял разговор с Кузей и известия о Демьяне и Урге… Они сами жаждали войны, чего удивительного в том, что наступили ее последствия?! Они по заслугам получили за гордыню. Наивные глупцы. Крови Таня не боялась — привыкла, спасибо любимой охоте, и потому спокойно помогала докторам в уходе за ранеными. Нет, она не испытывала к ним особого сочувствия, просто… Только в госпитале девушка могла хоть как-то себя занять и отрешиться от действительности. Чужая боль заглушала пустоту в ее собственной душе. Здесь она чувствовала себя нужной. Здесь не нужно было размышлять — требовалось просто мыть раны, стерилизовать инструменты и иногда штопать человеческую кожу. Что еще оставалось делать? Привычный мир рушился. Впереди была неизвестность… Тане очень хотелось в загородное имение, вот только покоя не нашлось бы и там. Более того, в имении могло стать намного хуже… Здесь, по крайней мере, была жизнь. А также смерть — порою, слишком много смерти. Вчера произошло очередное сражение с Тартаром, и с самого утра начали поступать раненые… И Таня вновь молилась не встретить никого из знакомых: потухшего взгляда Тузикова ей более чем хватило. О Ваньке она старалась не вспоминать. В любом случае, ей следовало забыть об этом мужчине — и потому приходилось отчаянно отгонять стихийно возникающие о нем мысли. Подумаю потом, — говорила себе Таня, и вновь шла в госпиталь. К Лизон она испытывала определенную зависть: у законной жены будет от него ребенок — а у нее ничего, кроме воспоминаний, не осталось. Она даже его взгляд начинала забывать… Она просто зациклилась, знала Гроттер, но рассудок не успокаивал женское сердце — напротив. Нет ничего хуже незабытой любви. Апатия, что б ее. Апатия и пустота. Мир гибнет, мир рушится. Это еще не конец — но что будет, когда к власти придут тартарианцы? Люди всегда боялись неизвестности… Два экипажа с картинами и ценностями уже уехало в имение — а большую часть того, что осталось, Таня попросту сдала в фонд помощи солдатам. Опять же, не из сочувствия — всего не увезешь, решила она, и надавила на протестующую мать, в которой включилась «хватайка». На кой-черт нужно это барахло, если скоро их миру придет конец… Если вырученные от продажи средства окажутся для кого-то полезными — тем, кто верит, что они могут победить… помогут кому-то выжить… пусть будет так. Сама Таня не верила. Вечерами в их доме собирались дамы — те, которые по определенным причинам остались в столице. Были среди них и Пипа и Нинель Дурневы, и Настурция Пуппер, и Джейн Петушкова, и Кэрилин Курло… Как и провинциалки, дамы вязали и шили мундиры — а параллельно перемывали косточки всем своим знакомым. Сегодня Софья возилась с чаем, Таня ей помогала, и гостей развлекала Лиза: оправдываясь травмой, Кузя предпочитал не вмешиваться в женские посиделки и отсиживался где-нибудь в другом месте. У самых дверей до Тани, сжимающей поднос с кружками и готовящейся войти, донесся очередной весьма интересный разговор. — А это правда, что Татьяна — невеста тартарианца? — с любопытством вопросила Пипа. — Пенелопа, как можно! — притворно возмутилась Нинель, но более запретов не последовало: женщине самой было очень интересно. Таня закатила глаза. Ну все… А отчего бы не послушать этих двуличных куриц? — Невеста? — переспросила Лиза, — откуда такие глупости? Да, Бейбарсов ухаживал за ней, и она даже отвечала ему взаимностью — пока не наступила война, и они не оказались по разные стороны баррикад… Это очень трагично, дамы: любить врага! Подумайте только: как счастливы они могли быть, если бы не этот ужас! Дамы посочувствовали — кто-то даже почти искренне. — Как жаль, что этот конфликт разрушил их счастье… Они могли стать такой красивой парой, — продолжила Лизон. — А ходят слухи о розе… — пропела Джейн. - Последняя никак не могла простить Татьяне ухаживания Гурия. — Розе? — в голосе Зализиной отчетливо прозвучало недоумение, — ах, той черной розе! Она была подарена Тане задолго до начала войны. Какие могут теперь быть отношения с врагом?! Глупости какие! Не хочу об этом слышать. Гроттерша, конечно, редкостная стерва и профурсетка, но не до такой же степени. — Беременность сделала тебя сентиментальной, Лиза, — поморщилась Кэрилин, — ты ее никогда не выносила. — Беременность заставила меня переосмыслить собственное отношение к людям. Татьяна днями пропадает в госпитале — не потому ли, что чувствует вину за привязанность к тартарианцу? Дамы начали бурное обсуждение качеств Тани — спасибо, хоть мама не слышит… Моментально вскипев, рыжеволосая «стерва и профурсетка» вошла в гостиную и одарила всех самой приветливой улыбкой. «Сгорите в адовой низине», — отчетливо читали женщины на ее лице, но сказать ничего не могли: она казалась самой вежливостью и очарованием. Ухмыльнувшись, Таня начала разговор о том, что в госпиталях не хватает людей, чтобы ухаживать за больными — и вскоре женщины поспешили покинуть их гостеприимный дом. Их настойчиво тыкали в необходимость утирать кровь и пот и вдыхать «чудесные ароматы» старых ран: чего же в этом приятного?! А ведь даже Медузия, жена Сарданапала — премьер-министра Буяна, не гнушалась опекать лазареты… И высокие дамы вроде леди Зуби — супруги черноморовского заместителя стирали в кровь руки на заводах и предприятиях Тибидохса. Женщины не строили себе радужных иллюзий о скорой победе — просто делали, что могли. — Они тебе это припомнят, — равнодушно заметила Лизон. — Плевать. Заканчивалась четвертая неделя их пребывания в столице. Таня уже обсуждала с матерью скорый отъезд в имение — но, к несчастью, последняя слегла в постель. И слегла достаточно тяжело.