Дорога домой

— Ты действительно так сильно хочешь поехать со мной? Вопрос Глеба прозвучал настолько неожиданно, что девушка не сразу поняла, о чем говорит ее супруг. — Что?.. Да, конечно! — Тогда собирайся, мы выезжаем через два часа. Я не хотел, чтобы ты видела Тибидохс до того, как он будет восстановлен — но, наверное, Элен права: с некоторыми вещами лучше не оттягивать. — А как же прием кайзера? — До него три недели, и одну из них ты вполне можешь посвятить разъездам. Три месяца назад она потратила на возвращение домой больше суток, поскольку ехала окружным путем — но по короткой дороге до столицы было семь часов быстрой езды. Первые три часа Таня молча пялилась в полуприкрытое шторками окно, а потом заскучала. — Ноги затекли сидеть, — пожаловалась она. Губы супруга тронула легкая усмешка — а уже в следующее мгновение он опустился перед ней на колени, и его руки скользнули вверх по ее щиколотке. — Затекли здесь? — насмешливо спросил он, — или выше? А быть может… тут? — Глеб! — охнула Таня, пытаясь оттолкнуть его за плечи, — ты хоть иногда можешь думать о чем-то другом? Как будто только и ждал повода… — С тобой это сложно, Гроттер. Подол платья оказался задран высоко, а нижнее белье уже валялось где-то на полу. — Глеб, может… — Дорога длинная. Почему бы не провести это время в удовольствие друг друга? Проклятые тартарианцы… Думают ли они о чем-либо, кроме этого самого удовольствия… Гроттер очень надеялась, что сопровождавшие их всадники — личная охрана Глеба — не услышали ее вздохов, и потому последний час пути старательно приводила свою внешность в порядок. А муж только смеялся, наблюдая, как она пытается разгладить складки на измятом платье и тихо ругает его, на чем свет стоит. Плюнув на все, Таня попросту переоделась в свой «прогулочный» костюм — хоть переодеваться при Бейбарсове и было чревато… — Вечером! — взвыла девушка, и, фыркнув, тартарианец откинулся на спинку сиденья. — Ты сама виновата, — хмыкнул он. — Я?! — Ты слишком хороша. Даже для первой красавицы Буяна. Гроттер, — голос мужчины вновь стал насмешливым, — думаешь, что с тех пор, как твои зеленющие ведьминские глазенки прожгли насквозь мое сердце, я мог желать хотя бы одну другую женщину? — Не так уж это и… — Почти три года назад. С момента моего прибытия на Буян. Почти три года полного воздержания, Гроттер! После бурной молодости это очень тяжело воспринимается — особенно, когда предмет твоих симпатий еще и стреляет глазами направо и налево. Таня задумалась и поспешила перевести тему разговора. — Надеюсь, это не слишком позорный наряд для супруги генерал-губернатора. Взгляд Бейбарсова деловито скользнул по ее фигурке. Длинная мужская рубаха, обтягивающие брючки, высокие кожаные сапожки, пошитые на заказ, легкая курточка — вероятно, снятая с молодого Ягуна… — Думаю, супруга генерал-губернатора Буяна может позволить себе ходить в чем угодно — вплоть до костюма Евы. И никто ничего не скажет. Ты эффектна и прекрасна, дорогая… Как и всегда. Едва экипаж въехал на центральную площадь, к нему тут же подскочили несколько офицеров, а с ними и Ярослав. — Танька! — воскликнул он, когда девушка соскочила со ступенек. — Я покажу ей все, если Вы не против, — сообщил он Глебу, и мужчина махнул рукой. Новый Тибидохс совершенно не походил на тот уютный город, к которому она привыкла. Разрытые улицы, многочисленные строительные леса… Кругом кишели ремонтные работы. Деловито сновали толпы народа — как тартарианцы, так и жители Буяна. Все были заняты. В городе шла капитальная перестройка. Старые, исторические здания ремонтировались. Новые дома, строящиеся для широких масс населения, вполне соответствовали типичной тартарианской архитектуре: три или четыре этажа, высокие потолки, узкие лесенки… — Мы проводим единую систему канализации и водопровода — прежняя сильно хромала. И полное электрическое освещение… — без умолку болтал Ягун, — главным инженером и архитектором у нас Шурасик, жених Ленки… Похоже, Ярослав, и правда, много времени проводил с Бейбарсовым. Обо всех тартарианцах он говорил с такой фамильярностью, будто знал их половину жизни — и еще половину этой половины пил с ними на брудершафт. — Я не знала, что у нее есть жених. — Ну, как жених, — уши друга немного покраснели, — скорее… — Не поясняй. — Нет, ты представляешь! Полное электрическое освещение, как в Тартаре! — загорелись глаза парня, — во всем городе… — Но откуда… — Это спроси у Шурочки, там тоже он мудрит. Все заводы экстренно модернизируются… Электрическая станция строится… Кто-кто, а Ярослав, похоже, получал от процесса перестройки Буяна искреннее удовольствие. — Ягун, — перебила рыжеволосая, — ты можешь проводить меня к нашему особняку? — Там почти ничего не осталось, Танька… Ну, твое дело. Выражение глаз его подруги было таким, что парень не посмел спорить. Этот квартал еще не начали ремонтировать, и он остался в том состоянии, в которое превратил его штурм. Развалины — вот, что обнаружила Таня на месте дома, в котором она выросла. Обгорелые развалины и куча хлама. — Там обвалиться может… — начал юноша, но Гроттер уже полезла вовнутрь. Сломанные балки и перекрытия. Уголь. Обломки обгорелой мебели… Каменные стены — все в опалинах… Фрагменты обрушившейся крыши. Таня отчаянно пробиралась через труху. Неожиданно под ее ногами что-то звякнуло — и, наклонившись, девушка подняла крошечный предмет. Медальон Ваньки, забытый Лизой. Надо же… Уцелел. Все либо сгорело, либо оплавилось, либо погибло при обвале потолков — а эта штука сохранилась… Вот он, символ истинной любви! — хохотнула Таня. На протяжении всей ее свадьбы с Глебом Валялкин смотрел на нее — презрительным волком. Наверное, стань ее избранником буянец, бывший кавалер отреагировал бы куда проще — но ей не было дела до мнения Ваньки. Он сам выбрал Лизу, и Лиза его любила. Девушка спрятала «висюльку» в карман — Зализина из-за него чуть в пламя не полезла. — Здесь раньше была гостиная, — сообщила она, когда Ярослав, наконец, оказался рядом. — Я помню. Твой отец хочет восстановить дом — сразу, как появятся свободные руки… — А стоит ли? Это уже будет другой дом. ТОГО дома, в котором прошло ее детство, уже нет — он сгорел в пламени тартарианского оружия. Гроттеры давно переехали за город, и наведывались сюда от силы четыре раза в год — кроме отца, регулярно посещающего столицу по рабочим делам. Но Таня всегда любила этот особняк. Помнится, когда служанки мыли полы, воздух наполнялся ароматом старой мокрой древесины, который был для нее символом уюта… Лестницы в доме безбожно поскрипывали — несмотря на то, что их регулярно ремонтировали. Ох, сколько раз она разбивала коленки, спотыкаясь на этих высоких для ребенка ступенях! А когда шел дождь, девушка часами просиживала на широких подоконниках, прижимаясь носом к стеклу и любуясь тяжелыми каплями, скатывающимися по другой его стороне. Татьяна повернула голову на несоответствующий этому разрушенному месту живой звук. Отчаянно мяукая, к ней пробиралась кошка их местной экономки — экономка была приходящей, зато кошка постоянно обитающей. — Да, Рада… Мне тоже все это неприятно, — сказала Таня, наблюдая, как животное мечется по развалинам. Хвостатая тварь, кажется, плакала и никак не понимала, что происходит. Дома больше не было, а ее саму попросту бросили, когда тартарианцы подошли к городу. Место и запахи оставались те же — вот только теперь к ним добавилась вонь гари и пепла. — Хочешь? — Ягун помахал перед ней фляжкой, — ликер. — Отчего нет… Давай. Выпьем на развалинах моей зеленой юности, — усмехнулась Таня. С этим домом сгорели ее детство и юность: черта, которая определяла те или иные отрезки жизни, оказалась подведена судьбою резко и жестко. А ведь тогда казалось, что с домом она хоронила живого человека. Хоронила прошлое, которое никогда не вернется… Счастье… Юность кончилась, поняла в тот момент Таня. Начинается что-то другое. Начало конца. Она помнила, как пламя от деревянных перекрытий взвилось до небес. Ладно, хоть ноги унесли — жизнь дороже этих стен. Им было, куда бежать; многим не было. А ведь такие разрушения повсюду, подумала девушка. И всех их принес Глеб. Без сомнения, у людей Буяна было право на ненависть. И, выйдя за полководца армии, взявшего Тибидохс, она согласилась разделить с ним эту ненависть. И правда — предательница… ЭТА дорога домой оказалась для нее… сложнее. Сложнее, чем путь в загородное имение из горящего Тибидохса — может, потому что в этот раз дома не было? Три месяца до начала военных действий, загородное имение Гроттеров Рыжеволосая кокетка читала книгу и старательно не обращала внимания на «свиту». Свита же отчаянно скучала… Грустил деликатный Пуппер, злился более темпераментный Горьянов, Тузиков… Тузиков пытался играть с Леопольдом в шахматы и проигрывался впрах. — Ванька, — улыбнулась девушка. Валялкин принес ей выпечку с чаем. — Невыносимо, — неслышно бросил Глеб. Несколько часов спустя, особняк Бейбарсова Подробные отчеты отправлены, карты с тактическими планами изучаются лучшими стратегами. Тантал, его кайзер, заканчивает последние приготовления — Арей давно готов выступить, и Вторая Армия уже сформирована… Ждать осталось недолго. Двухлетняя работа Глеба подошла к концу, можно подумать и о себе. — Пожалуй, придется пойти по головам, — произнес Бейбарсов, вызывая своего секретаря. Варсус терпеливо ждал указаний. В его взгляде отчетливо читалось любопытство — шеф сегодня был задумчивее обычного… А еще он медлил. Интересно. — Сядьте. Я хотел бы попросить о небольшом поручении, — негромко произнес мужчина. — Вам достаточно приказать, господин. — Я, кажется, уже говорил не обращаться ко мне так… Особенно в Буяне. Молодой человек пожал плечами и опустился в кресло перед Бейбарсовым. — Оно личное и не входит в список Ваших обязанностей — и потому это не приказ, а просьба, — начал Глеб. Выходец с Эдема понятливо кивнул. Судя по всему, деликатная просьба. Что ж… Бывало и такое на его службе. Редко — но бывало. Приятно быть личным помощником и секретарем второго человека в Тартаре — даже если в этой стране о них ничего не знают. — Вы неплохо осведомлены обо всем, что происходит в Буяне, особенно касательно личных отношений вращающихся в высшем свете. Потому я задам прямой вопрос: что известно о связи Татьяны Гроттер с ее ухажером, Валялкиным? Вот оно что… Первая красавица Буяна. Как всегда — самое лучшее. А Варсус все гадал — кто следующей согреет постель его «патрона»… — Без всякого сомнения, они испытывают взаимный романтический интерес, но, тем не менее, Валялкин не может определиться между нею и Елизаветой Зализиной, — ответил секретарь, пролистав блокнот, — первая привлекательна связями и богатством отца, вторая вызывает более трепетные чувства. Но она намного беднее. — И здесь — деньги, — усмехнулся шеф, — что ж, тем проще. Так проблема его выбора заключается лишь в этом? Варсус согласно кивнул. — Если бы не плачевное состояние дел Валялкиных, полагаю, он давно женился на женщине, которую любит. Но за Татьяну дают приданое, которое заставляет задуматься о целесообразности этого союза. — Скажите, уважаемый помощник… А у Зализиной не может обнаружиться какой-либо дальний, очень дальний родственник, оставивший приличное наследство в приданое этой достойной, без всякого сомнения, леди? На случай, если она пожелает выйти за не слишком обеспеченного человека. Губы секретаря тронула легкая улыбка, насмешливая и понимающая. — Если поискать, то может, и найдется пара сентиментальных тетушек… — Тогда прошу приступать. Нет ничего приятнее, чем тайно и бескорыстно вложиться в молодую семью. — Поскольку это просьба, а не приказ, — усмехнулся Варсус, — я прошу позволить себе всего один вопрос — как будущую благодарность за содеянное. — Пожалуй, проще и правда было приказать, — в тон ему ответил Бейбарсов, — но Вы сообразительный молодой человек, и понимаете, какие вещи лучше держать при себе. — Разумеется… шеф. — Тогда слушаю Вас. — Зачем усложнять? Вы могли бы просто предложить девушке отношения. У Вас статус… да, в Тартаре, но также богатство и внешность. — К сожалению, Варсус, женское сердце — непонятная вещь, и его намного проще завоевать, когда оно разбито. Противника лучше устранить, прежде чем начать действовать — запомните на будущее. Юноша кивнул и покинул кабинет. Бейбарсов, не торопясь, завершил очередной рисунок углем и отложил его в тяжелую черную папку. Этих рисунков за последние два года скопилась целая стопка.