***
В незнакомой комнате Лоулесс проснулся в полном одиночестве. Голова гудела, словно пчелиный улей, ну а память о вчерашних событиях никак не хотела возвращаться. Хайд остекленевшим взглядом обвел помещение. В этой комнате все было не так. В этой комнате все было цветным. Кровать жалобно скрипнула, когда едва поднявшийся Лоулесс вернулся на нее, абсолютно не понимая, как с ним могло произойти подобное: он напился до беспамятства и случайно поцеловал своего соулмейта. Да вероятность того, что подобное вообще могло произойти, практически равна нулю. Однако, это не отменяло факта — Хайд различал ебаные цвета. Год начинается просто сказочно, что тут еще сказать. И самым паршивым было то, что предполагаемый соулмейт даже не оставил после себя и следа — ну вот что ему стоило забыть на помятой кровати, например, мобильник? Лоулесс прикрыл глаза, пытаясь привести мысли в порядок, и пришел к выводу, что это в какой-то степени хорошо — отношения с родственной душой, кем бы этот человек ни являлся, его не привлекали, ведь место в покалеченной душе уже давно занято той, чье имя слишком прекрасно, той, которая смог.. Стоп. С другой стороны соулмейта стоило бы посвятить в то, что после поцелуя с Хайдом у него все не будет радужно, ведь Лоулессу отнюдь не сдалось это треклятое родство душ, идеальное сочетание характеров и прочая-прочая дребедень, о которой обычно пишут влюбленные девочки в своих статусах (не то чтобы Хайд специально заходил на их страницы в соц-сетях, просто так выходило. Вы ведь верите, да?). Но это была уже проблема не Лоулесса, что соулмейт смылся, не оставив ни следа. Можно было бы, конечно, попытаться найти его, но зачем? Светловолосый поднялся с кровати, и голова заболела еще сильнее. Мельком глянув на настенные часы, Лоулесс решил, что стоит разыскать Махиру — уж он то точно уже не спит и наверняка имеет при себе какие-нибудь таблетки. С этим намерением он спустился на первый этаж, по пути разминая конечности и непрерывно зевая. Знакомые голоса он услышал еще на лестнице, а потому сразу же направился на кухню. Внимание привлек темноволосый парень, помимо Куро и Махиру находящийся там — было в нем что-то цепляющее, знакомое, словно где-то они с ним уже виделись. Но Хайд вел разговор, стараясь не обращать на это ощущение внимания. Парень, котрого, к слову, звали Лихт, вел себя недружелюбно — язвил в ответ (на что Лоулесс довольно сильно злился, хоть и делал вид, что это его, наоборот, забавляет), а в конце концов и вовсе замолчал, уставившись в экран телефона и игнорируя происходящее вокруг. В разговор он вернулся лишь когда речь зашла о возвращении домой. Куро и Махиру планировали (точнее, планировал только Широта, СлиппиЭш лишь покорно соглашался, чтобы не привести к недавней ссоре) остаться здесь еще, ведь дом снят на несколько дней, а вот Лихт заявил, что сегодня уже хочет уехать — он и так достаточно "повеселился". — Могу подвезти тебя до города, ангел, — предложил Лоулесс, который тоже был намерен вернуться домой, — если, конечно, общество Фреи и Идзуны тебе не больше по душе. Первое имя Лихту не говорило ни о чем, но вот связываться с чрезмерно болтливой Идзуной, если не имеешь при этом возможности переговорить ее, было равносильно смертельному приговору, так что Тодороки нехотя согласился — все-таки сейчас Хайд трезвый, вряд ли станет глупости творить. Если не считать обоюдных подколов, то ехали они практически молча, каждый был занят чем-то своим: Лоулесс вел машину и параллельно привыкал к яркости окружающего мира, а Лихт пытался переварить все произошедшее ранее и бесцельно смотрел в окно. Мелькающие черно-бело-серые пейзажи его не особо привлекали, но это было лучше, чем смотреть на Хайда. От самокопания Лихта отвлекли неожиданно раздавшиеся слова Лоулесса: — Слу-ушай, — медленно протянул он, чтобы уж наверняка привлечь внимание брюнета, — а эта твоя седая прядь в волосах — признак соматических мутаций*? — Что? Конечно нет. И вообще, что за глупый и бестактный вопрос? Я же не спрашиваю о твоих волосах, хоть ты и выглядишь, как придурок, которому просто не хватило краски. — Ладно-ладно, — Хайд примирительно махнул рукой, — чего ты на все так агрессивно реагируешь? — Потому что ты меня раздражаешь, — пояснил Лихт. Это было правдой, хоть и частично — не может же он ему сказать, что вчера они чуть не переспали. Тодороки указал на намечающийся впереди поворот, — ты можешь высадить меня там. — Хорошо, — Хайд затормозил, — надеюсь, до новых встреч, ангел? — и улыбнулся точь-в-точь, как вчера, отчего Лихта едва ли не перетряхнуло — было в этой улыбке что-то по-своему завораживающее. — Надеюсь, что нет, — переосилив себя, ответил он и, резко хлопнув дверцей и развернувшись, пошел по направлению к автобусной остановке. Лоулесс лишь пожал плечами, растерянно и разочарованно глядя ему вслед, а после вздохнул и поехал к себе. В квартиру, где его ждали лишь неуютная пустота, одиночество да несчастные неразобранные вещи. И вот сейчас Хайд совсем иначе, по-новому смотрит на фотографию с запечатленной на ней светловолосой девушкой, ради которой он готов отказаться от чего угодно, даже от собственного соулмейта да и от жизни тоже — она занимает в ней слишком много места, вытесняя своим чуть хитрым взглядом зеленых глаз все на этой ебаной планете. Она — его главная слабость, от которой невозможно отказаться.***
Хайд проспал. То ли будильник решил по-крупному его подставить и не прозвенеть, то ли сам Лоулесс такой раздолбай, что забыл его завести, то ли просто Вселенная решила немного позлорадствовать, но, так или иначе, он безнадежно проспал. Сегодня должна придти сестрица, слишком сильно волнующаяся за него (как там Хайд устроился, не успел ли развести у себя бомжатник), вместе со своей девушкой. Ну а Лоулесс пообещал приготовить для них лимонный пирог, так как это любимое блюдо Идзуны. Интересно, что бы было, если бы он так и не проснулся к их приходу — в квартире ни крошки хлеба, зато Хайд преспокойно спит вместе с пустой коробкой из-под пиццы и при работающем телевизоре. Быстро натянув прямо на футболку и шорты кофту и джинсы, а затем и куртку, Хайд обулся и, едва ли не сбивая случайных прохожих, помчался в ближайший супермаркет. У него в запасе оставалось всего два часа, и за это время он должен сделать кучу вещей. Ловко маневрируя с тележкой среди покупателей и высоких стеллажей с продуктами, Хайд закидывал в нее все, что по его мнению могло пригодиться — если честно, он даже точно еще не знал рецепт и ингредиенты для того злополучного пирога. Но уж лучше преподнести что-то, пусть даже невкусное, и надеяться на снисхождение (он же в первый раз готовит это сам, и вообще, как можно злиться на "любимого" младшего брата), чем совсем ничего, и получить заслуженный гнев Фреи, что было равносильно смерти. Преодолев препятствие в виде очереди, Лоулесс вернулся домой и, распихав купленные продукты по полкам и оставив только нужные, принялся за самую сложную и ответственную часть своей "миссии" — за приготовление пирога. Прекрасно понимая, что в выпечке он полный ноль, Хайд выбрал самый быстрый и простой рецепт, авторы которого пообещали минимальную трату времени, сил, нервов и непревзойденный результат. "Надеюсь, что это действительно так", — с подобной мыслью парень отложил планшет с открытым рецептом в сторону и надел***
— Ого, брат, я и не думала, что ты можешь.. Так, — удивленно, но не скрывая некой радости, произнесла Фрея. Идзуна поспешила ее поддержать, сказав, что пирог вышел просто нереально вкусным. — Да ладно, — застенчиво улыбнулся Лоулесс, — я практически даже не заморачивался. Сказать, что он немного покривил душой нельзя, потому что покривил он ею сильно. Чего стоила одна только уборка кухни, полностью перепачканной мукой. Но, что самое главное (и самое приятное) так это то, что пирог вышел действительно вкусным и, на удивление самого Хайда, даже не подгорел, воспользовавшись моментом, пока Лоулесс переодевается. Неплохо протекающий дотоле разговор незаметно перешел в совсем иное русло, отклонившись от всех изначальных тем — речь зашла о родстве душ. Прекрасно понимая, что сестра и сама рано или поздно обо всем догадается, Лоулесс решил не откладывать этот момент до точки невозврата и, как бы невзначай, как можно более легкомысленно произнес: — Ну-у.. Позавчера я случайно поцеловал своего соулмейта и теперь вижу цвета. Названия многих даже выучил. Вот, например, у тебя фиоле.. Девушки поражено вытаращились на него. — Погоди-погоди, Лоулесс, — Фрея жестом остановила светловолосого, — то есть ты хочешь сказать, что вчера встретил своего соулмейта, поцеловал его и теперь видишь мир цветным?! — Хайд согласно кивнул, — И ты так спокойно нам об этом сообщаешь?! — Тише, Фрея, не злись, — попыталась успокоить девушку Идзуна. — Я не злюсь.. Я.. Я уже сама не знаю, какое чувство я испытываю — мне то ли радоваться, что брат встретил свою судьбу, то ли огорчаться, что он у меня такой раздолбай. — Ну-ну, не спеши с выводами о судьбе, сестрица, — нервно усмехнулся Хайд и покрутил кольцо на пальце, — если честно, то я даже не знаю, кто это. — То есть как, "не знаю"? — В тот день я много выпил, — Лоулесс поднялся с дивана и отошел к окну, не выдерживая взгляда сестры, — вот и ничего не помню. А потом ко мне никто не подходил со словами: "Я твой соулмейт, давай уедем вместе в блестящий радужный закат". — Так, дай-ка подумать, — через пару минут напряженной тишины сказала Фрея и потерла переносицу, — вчера я видела тебя только на салюте. Ты держал за руку черноволосого парня, а потом вы вернулись в дом. Этот парень еще пришел вместе с Куро и Махиру. — О, так я знаю его! — неожиданно воскликнула Идзуна, а заметив вопросительные взгляды, поспешила рассказать, — это Лихт, он на кухню продукты вместе с Куро относил, там мы с ним и познакомились! Это точно он. Ты и танцевал с ним. — Лихт? В голове Лоулесса пронеслось слишком много мыслей: от "так вот почему он так агрессивно настроен, его не устроило, что я его соулмейт" до "пора совершать суицид, это пиздец". — Ладно, — закончив размышлять, Хайд повернулся к выжидательно молчащим девушкам, — он в любом случае, хоть соулмейт, хоть нет, не представляет для меня должного интереса. — Дело, конечно, твое, брат, но.. Ты ведь помнишь об условии? — светловолосый согласно кивнул и обреченно вздохнул. Столь мрачная тема безнадежно испортила разговор, да и Фрея с Издуной понимали, что Хайду стоит как следует все обдумать в таком нелегком вопросе, так что поспешили уйти, не забыв поблагодарить за теплый прием. "Пиздец", — прошипел Лоулесс, как только за девушками захлопнулась дверь. Откинувшись в кресло, Хайд зажал голову руками. Конечно же он знал условие. Какой идиот его не знал? Условие было глупым, жестоким, но диктовал его не кто-то, а жизнь — если через год после нахождения соулмейта любовные чувства между ними не будут искренними, один из них умрет. Ежедневно гибнут тысячи людей только из-за того, что они не заставили себя влюбиться. Пусть это не прозвучит черным юмором, но для Хайда это была действительно мертвая тема — он в своей жизни любил лишь единожды и больше сделать этого, кажется, не в силах — так, увлекается ненадолго, максимум, на месяц, а заполучив свое, прощается с человеком, словно с ненужной игрушкой. А здесь речь идет о том, чтобы связать свою жизнь с кем-то. Лоулесс где-то слышал, что влюбиться в соулмейта легко, ведь это человек, идеально подобранный судьбой (которая никогда не ошибается), достаточно лишь найти в нем все самое лучшее, чего нет в других. Для парня это самая невыполнимая миссия, ведь такого человека он уже нашел, и это, увы, ни на йоту не его соулмейт. Хайд поднимается с кресла, отходит к окну и закуривает, зажимая сигарету в дрожащих пальцах. В голове же просто какой-то пиздец из мыслей и прошедших событий.***
Офелия постоянно улыбалась, ну а Хайд не мог оторвать взгляд от милых ямочек на ее щеках. Офелия смеялась часто, заразительно и дразняще как-то, когда Лоулесс от волнения снова путался в словах. Офелия обожала длинные-длинные истории длинными-длинными ночами, когда звезды на небе горели слишком ярко, чтобы спать. Офелия любила плести венки из полевых цветов и трав, а после бросать их в реку и смотреть — куда поплывут? Офелия имела привычку всегда поступать так, как она сама считала нужным. Даже в этом сером, блеклом, напрочь прогнившем мире девушка для Хайда была словно яркий солнечный луч.как известно, на солнце можно обгореть и оно выжигает глаза. солнце Хайда, вопреки законам, попросту потухло.
— Помнишь, как ты предлагал мне сбежать куда-нибудь в глухой лес и, построив дом, жить там? — спросила Офелия, улыбаясь с какой-то неясной горечью, — я ещё тогда сказала не говорить глупостей, а ты обиделся. — Помню, — осторожно кивнул Лоулесс, не понимая, к чему клонит девушка. Светловолосая приобняла его и, прижавшись щекой к щеке, прошептала: "Так давай сбежим туда завтра?". Хайд не мог поверить своим ушам, так что решил уточнить, — я тебя правильно понял? — Я так давно не была в лесу, что хочу пойти туда едва ли не прямо сейчас. Я спрячусь среди заснеженных деревьев, а ты будешь долго меня искать, и так и не найдешь. — Найду, — заверил ее парень и крепко, но бережно сжал в объятиях. — Не-а, не найдешь, дурак, — хихикнула Офелия, несильно стукнув его ладонью по макушке, — ни за что не найдешь. Но я оставлю для тебя записку — когда почувствуешь, что не можешь меня найти, прочитаешь ее и сразу все поймешь. Но даже не думай читать ее раньше положенного, понял? — Понял-понял, — тихо хмыкнул он — Хайд и не догадывался, что задумала его девушка, но знал, что задумал он сам: когда он, с подсказкой или без, найдет Офелию, исполнит наконец то, для чего искал подходящий момент целый месяц — сделает возлюбленной предложение руки и сердца. Раз — Лоулесс закрывает глаза и честно медленно считает до двух сотен, пока Офелия скрывается среди одинаковых деревьев, на последок поцеловав его. Два — Хайд петляет среди тех же деревьев, внимательно всматриваясь в путаные следы, оставленные девушкой. Три — и сердце неожиданно резко дергается в груди, замирает, но после сразу же возвращается к прежнему ритму, словно ничего и не было. Хайд застывает среди сосен, пытаясь понять, чем вызвано столь странное, тянущее ощущение внутри: так нарастает тревога. Лоулесс снимает варежки с рук и, бросив их прямо на снег, достает из заднего кармана джинс отданную Офелией записку. Руки начинают мелко подрагивать, но совсем не от холода, а все внутренности словно сжимает ледяной рукой. Это не был удар ниже пояса. Это был прямой выстрел в висок.***
душно в комнате движения скованы в голове ветряная мельница вроде давно уже были проводы а что тебя нет — не верится в сердце слякотно в уши просятся звуки ночных причуд точно знаю сейчас бы плакала если б сидела тут
Хайд резко ударяет по оконному стеклу кулаком и едва ли не выплевывает недокуренную сигарету в стоящую на подоконнике пепельницу. От собственных мыслей чуть ли не выворачивало наизнанку, а самоненависть лишь усилилась: ну что он за жалкая тряпка. Никотин, раньше обманчиво успокаивающий, теперь не помогал совсем — хоть по три пачки за раз выкуривай и ебаным дымом к чертям давись, толку не будет. До чертиков хотелось снова взять в руки лезвие и провести им по запястью, прямо по старым, не до конца зажившим следам, лишь бы хоть ненадолго отвлечься от раздирающих изнутри воспоминаний, полностью наплевав на слова сестры, что, если она еще хоть раз увидит подобное, собственноручно закопает Лоулесса. Вместо этого Хайд снова опускается в кресло. Ему просто необходимо немного времени, чтобы взять над собой контроль и вернуться к прежней роли. Он ведь хороший актер, а иначе тут нельзя.***
— Опять ты, — нахмурился Тодороки, открыв блондину дверь, — преследуешь меня, что ли? — Вовсе нет. Просто я, как хороший и доброжелательный сосед, — не без хвастовства заявил тот, — хочу поделиться с тобой своим вкуснейшим пирогом. — Меня не интересуют твои пироги, — непоколебимо произнес Лихт, борясь с сильным желанием забрать угощение, а самого Хайда побить. Сделать этого, конечно же, нельзя — он же порядочный человек — так что пропустил парня в квартиру. С легкой полуулыбкой Хайд прошел внутрь. "Ну и зачем я это делаю", — пронеслось у него в голове.Потому что не хочешь сдохнуть от разрыва сердца, придурок.
Поежившись от своих же мыслей, он сел за стол и поставил на него тарелку с несъеденной половиной пирога. — Чтоб ты знал, — сообщил Лихт, расставляя на том же столе чашки и наливая в них чай, — это первый и последний раз, когда я пускаю тебя к себе. И только из-за пирога. — Сегодня ты открываешь мне двери в свой дом, а завтра в свое сердце. Таков закон жизни, ангел, — по-философски изрек светловолосый, но, заметив направленный на него злой взгляд Лихта, поспешил послушно с ним согласиться, — хорошо-хорошо, я понял, это первый и последний раз, да.. Пока Лихт занимался чаем и пирогом, который исчезал с тарелки со скоростью, стремящейся к скорости света, Лоулесс пытался вытянуть из него хоть какие-нибудь подробности личной жизни и в конечном итоге перешел к празднованию этого Нового Года. — Ты это к чему все клонишь? — решил уточнить Тодороки на все наводящие вопросы Хайда. — Ну, пожалуй, к тому, что ты мой соулмейт, — парень сообщил эту новость с такой же наигранной легкомысленностью в интонации, как сегодня днем Идзуне и Фрее. Лихт едва ли не подавился от услышанного, а перед глазами воспоминанием всплыло недавнее событие: — Охуеть.. — с каким-то восторгом выдыхает дотоле целовавший его Хайд, — какие у тебя глаза.. Яркие.. А ведь тогда Тодороки и не придал этим словам никакого значения, даже не совсем поняв, о чем говорил Лоулесс. Хотя бы просто потому, что сам ничего не почувствовал. Но не может ведь Хайд врать? Или может? — Невозможно, — по итогу своих соображений заявил Лихт, — не знаю, что ты там себе надумал, но я не вижу цвета. А это значит, что мы не соулмейты. В этот раз пришла очередь удивляться Хайду — он ведь думал, что ошибки здесь быть не должно, да и сам чувствовал некое подобие родства с этим парнем. Но не может ведь Лихт врать? Или может? — Не знаю, почему ты отрицаешь родство наших душ, может, я тебе не нравлюсь или еще что-то, но будь уверен, что я заставлю тебя в меня влюбиться. Хотя бы из принципа и потому что я не хочу умирать. С этими словами Хайд ушел, оставив растерянного Тодороки одного сидеть за столом и переосмысливать произошедшее.