***
Блондин ежится, берет телефон с тумбочки и, обув ноги в тапочки, уходит из квартиры, не забыв после этого надежно ее запереть. Звонит в соседнюю дверь. Ему ведь не должны отказать? Одетый в премилую пижаму с уточками и непрерывно зевающий Лихт пропускает Лоулесса в свою квартиру без лишних вопросов, еще не установив связь с реальностью, а потому и не посылает его куда подальше. Лихт укладывается на кровать к стене, уступив Хайду край одеяла и проворчав "главное, не беси меня", мгновенно засыпает обратно. Лоулесс ложится рядом, послушно стараясь не шуметь, накрывается частью одеяла и утыкается лбом в теплую спину соулмейта. Через пару минут он забывается тревожным сном, тихо что-то бормочет сквозь пелену своего забвения и время от времени рвано вздыхает, вздрагивая во сне. Перетягивает одеяло на себя, скидывает его полностью на Лихта (который, к большому счастью, крепко спит), ворочается, пихается и в конце концов, все так же не просыпаясь, слетает с кровати на пол и сворачивается там в калач. Момент, когда его переносят обратно на кровать и накрывают одеялом, Хайд также не застает (к удаче Лихта, иначе шутки о "заботливой жене" он получал бы не только от себя самого). Так или иначе, Лоулесс просыпается на кровати, до подбородка накрытый толстым одеялом. Сонно потягивается, жмурится от бьющего в глаза солнца (яркое солнце в январе — вы, должно быть, шутите; погода, ты в порядке?) и наконец озирается по сторонам, позабыв, что он тут делает и почему все так отличается от родной спальни. Вспомнив о произошедшем ночью (и мысленно отметив, насколько тупым был этот поступок), Хайд поднимается с кровати и, шлепая босыми ногами по полу, идет в коридор — именно там, на тумбочке, он оставил свой телефон (и ключи от квартиры тоже). "Возвращаться к себе не особо хочется, а Лихта вполне можно дождаться здесь. Тем более, если он сам все так подробно расписал", — думает блондин, прочитав оставленную Лихтом записку — тот, кажется, забыл, что Хайд живет в квартире напротив, так что подробно объяснил, откуда что можно взять (и красным маркером выделил, чтобы Лоулесс "не жрал" его дыню, иначе "руки и ноги выкручу". Очень то хотелось). Хайд кладет записку обратно на комод, тянется и идет в ванную комнату. А время уже близится к полудню.***
Пахнет крепким кофе — удивляться этому не приходится, учитывая, что Лихт находится у себя на рабочем месте. Где-то на фоне слишком активно суетится Махиру — эта функция вообще свойственна его натуре. Обычно это очень сильно бесило Тодороки, но сейчас он был увлечен другим (а конкретно — своими мыслями), даже работу выполняя на автомате. "Если этот ублюдок назло сожрал мою дыню, я ему не просто ноги и руки выкручу, я его полностью через мясорубку пропущу, и пусть потом Махиру наделает из него котлет". Как можно понять, мысли у него были действительно очень важные. Но если говорить серьезно, то Лихта действительно волновал оставленный в одиночестве Лоулесс. И даже не из-за того, что он вдруг может обнаружить в квартире Тодороки что-то постыдное, а из-за того, что он, по сути, остается один. Этой ночью Хайд явился на порог его квартиры чем-то напуганный и даже сломленный какой-то (об этом брюнет вспомнил только сейчас), бормотал что-то во сне (все же Лихт периодически просыпался в течение ночи) и ворочался, в конце концов оказавшись на полу. Сам факт того, что Хайд пришел к Лихту посреди ночи, уже означает, что Лоулесс просто не мог оставаться один в своей квартире. Это действительно тревожило Лихта, ведь, каким придурком ни был бы Хайд, как сильно бы не раздражал и не бесил, он оставался его соулмейтом, ну и в крайнем случае (если брать во внимание то, что Тодороки до сих пор не видит цвета, а значит насчет родства душ еще можно поспорить), он точно не был чужим человеком. — Мудак, — прошипел Лихт, злясь то ли на себя и свои слабости, то ли на своего нерадивого соулмейта, которого, словно маленького ребенка, нельзя было надолго оставить одного — не дай бог, найдет нож и порежется. Ну или вообще зарежется, если быть настроенным совсем фаталистично.***
— О-о, с возвращением, ангелочек, — улыбается Хайд, глядя на то, как разувается брюнет, — я рад, что ты пришел так быс... Что ты делаешь? Без лишних объяснений и слов вообще, Лоулесса заталкивают обратно в комнату. — Агрх, Лихт, да что с тобой? — довольно сильно приложившись затылком об стену, шипит Хайд. Он смотрит на Лихта и, кажется, не понимает, что он в нем, собственно говоря, может найти хорошего — грубиян, иногда матерится как сапожник и ему, Хайду, своей любви вообще почти не выделяет, будто они чужие люди какие-то. А потом Лоулесс на мгновенье встречается взглядом с глазами, которые он нарек ультрамариновыми, и понимает причину — это не простая заинтересованность или увлеченность. Это какие-то действительно новые ощущения, от которых отказываться глупо — Лихт ведь такой необычный и абсолютно прекрасный даже в своей грубости. Тем не менее, Хайд боязливо жмурится — Лихт его сейчас за что-то ударит, ведь так? — и, не выдерживая такого напряжения, прикрывает голову руками, скрестив их и сжав в кулаки. Удара почему-то не следует, вместо этого Тодорки неожиданно аккуратно тянет светловолосого все за те же руки вниз и целует — самому себе не свойственно. Лоулессу от этого, честно говоря, даже хуже, чем от самого сильного удара. Не совсем контролируя себя, он подается корпусом вперед, стараясь прижаться к парню еще ближе, а сердце тем временем устраивает какую-то сумасшедшую чечетку в грудной клетке и вот-вот норовит из нее выпрыгнуть, так что за всем этим Хайд не замечает того, как Лихт развязывает и бросает на пол бинт с одной из его рук. Лихт отстраняется первым и сразу же приподнимает руку Лоулесса, чтобы получше рассмотреть порезы на ней, пользуясь тем, что тот в данный момент восстанавливает связь с собственным мозгом и ничего не понимает. Лихт недовольно цокает языком — следы от лезвия хоть и не совсем свежие, но заметно, что им не более дней двух-трех — отпускает руку парня и тянется к другой, чтобы проверить и ее тоже. — Погоди, Лихт, так это была уловка?! — возмущается Хайд, отдергивая руку и подбирая с пола бинт, — я то понадеялся, что это ты так по мне скучал! Зачем ты вообще это сделал?! — Тодороки молча выходит обратно в коридор, — эй, не игнорируй меня, ангел! — Хватит орать, — Лихт отдает Лоулессу бумажный пакет с изображением ежа на нем, — я приготовил и принес тебе кофе, так что, будь добр, помолчи хоть какое-то время. — Если ты вздумал меня отравить моим любимым напитком, то знай — я восстану из могилы и съем всю твою дыню, — обещает Хайд, относя пакет на кухню и не сдерживая улыбки как на лице, так и в интонации. Все таки Лихт действительно невероятный человек.***
— Эй, гнилой еж, ты домой валить вообще собираешься? — интересуется Лихт, несильно пиная Лоулесса босой ногой в спину, — я тебя в этой квартире не прописывал. — Понимаешь, ангел, мне не нужна прописка в твоем доме, если у меня уже есть прописка в твоем сердце, — глубокомысленно изрекает Хайд. — Хватит молоть чепуху, — строго приказывает брюнет и, приподнявшись на кровати, отодвигает тарелку с двумя оставшимися кусочками пиццы от Хайда к себе, — недавно ведь целая была. Сколько же ты жрешь, чудовище? — Это обидно, ангел, — возмущенно восклицает Хайд, глядя на Тодороки, — я взял плату за то, что пол часа назад ты скинул меня с кровати. — Ну это не я загораживал собой весь экран телевизора, — не остается в долгу Лихт, — замолчи, а то я скину тебя уже с балкона. — Я не перестаю удивляться твоей доброте, любимый мой соулмейт, — язвит Лоулесс в ответ. Но в следующий момент становится серьезным, — кстати, насчет этого.. Ты до сих пор не видишь цвета? — Нет. Так что я вновь склоняюсь к мысли, что ты в чем-то ошибся и сейчас зря тратишь свое время. Хайд полностью поворачивается к Лихту и отрицательно качает головой: — Нет, я кучу людей расспросил, меня только с тобой и видели. Лихт пожимает плечами и вновь устремляет свой взгляд на происходящее по телеку. Со стороны может показаться, что ему до этого будто совсем нет дела, но все совсем наоборот — эта тема беспокоит его настолько сильно, что он даже не хочет об этом говорить, скрывая переживания за равнодушием. С ним что-то не так? В чем может быть проблема? Ответов на эти, как и на многие другие вопросы Лихт не имел. Зато имел кучу мыслей и заморочек, которые время от времени то собирались в один большой комок в горле, то становились тем самым тяжелым камнем на душе. Одними из самых главных переживаний для парня до сих пор оставались его отношения с родителями. Всемирно известные музыканты, а их сын всего лишь бариста в какой-то кофейне с дурацким названием. Конечно же они не одобряли выбор Лихта, о чем не забывали напоминать при абсолютно каждой встрече. Хоть в остальном они и были хорошими людьми, но это неодобрение стало для Лихта достаточной причиной навещать их как можно реже и обходиться нечастыми сообщениями, просто чтобы убедиться, что все в порядке. На этот вопрос вполне можно было бы закрыть глаза, все таки Лихту уже двадцать шесть лет, он давно принимает самостоятельные решения, но мысль того, что собственные родители им недовольны, по-прежнему в какой-то степени угнетала Тодороки. Интересно, что бы еще "хорошего" они сказали, узнав, что соулмейт Лихта — парень? — Эй, ангел, ты уснул, что ли? — перебивает поток мыслей Хайд, — ты вообще не слышал, что я тебе говорил? — Да наверняка опять какую-нибудь ерунду, — отмахивается от него брюнет. — А вот и нет, я говорил довольно логичные вещи, — надувает губы Лоулесс и подвигается к Лихту ближе, — для того, чтобы начать видеть цвета, соулмейтам достаточно простого поцелуя. А что если тебе для этого нужно нечто большее? — Чего?.. — Не прикидывайся невинным, ангел. Ты понял, о чем я. Всего один миг, и Хайд уже нависает над Тодороки. Их положение невольно заставляет Лихта вернуться мыслями к событиям дня их первой встречи, потому что уж слишком похожи эти две ситуации между собой. Самая большая разница в том, что они оба сейчас находятся в полном осознании происходящего и имеют возможность контролировать ситуацию, а не вслепую поддаваться инстинкту. Лоулесс наклоняется ниже, заправляет прядь волос Лихту за ухо и шепчет: — Знаешь, как говорят — за день нужно успеть и дыню съесть, и на хуй сесть. Свою дыню ты уже съел, понимаешь ведь, что осталось? Пару мгновений Лихту требуется, чтобы осмыслить услышанное и сообразить, что это с самого своего начала было шуткой. — Придурок, — фырчит Тодороки и спихивает Хайда с себя, а вместе с тем и с кровати, — точно придурок. — Да ладно тебе, ангел, — пересиливая свой смех, успокаивает его блондин, потирая ушибленное плечо, — я же просто хотел над тобой пошутить. Да и к тому же, считай это местью за дневной обман с поцелуем. А вообще, я же не знал, что ты такая неженка и с любого действия замираешь. — Ну все, демон, теперь тебе точно конец. Отращивай крылья, потому что сейчас ты полетишь из окна. Конечно Тодороки не мог просто так оставить подобное издевательство в свой адрес, так что с Хайдом они все-таки подрались. Лоулесс хотел пошутить, что драка является залогом крепких отношений и все в этом духе, но не смог, потому что его в тот момент душили подушкой. Можно сказать, это и к лучшему, а не то брюнет действительно бы исполнил свою угрозу скинуть его с балкона. И собирали бы тогда Лоулесса старшие братья по кусочкам.***
Лихт потирает ушибленный нос, из которого не так давно текла кровь, и смотрит на Хайда — спит в его квартире, на его кровати, даже в его толстовке, а предложение переспать оказалось розыгрышем, что за хрень то такая. Конечно же не Лоулесс был виноват, что Лихта так легко обмануть, но все же он воспользовался этой слабостью, едва ли не целый спектакль разыграв с собой любимым в главной роли. Тодороки вновь тихо фырчит от одного только воспоминания об этом. Помимо носа болят ещё и оба локтя, плечо, и под ребрами синеет несколько следов от ударов. Хайду, конечно, досталось сильнее, но тогда почему он, в отличии от Лихта, спокойно себе спит, а не сидит, занимаясь самокопанием и потиранием синяков? И вообще, почему Тодороки снова позволил ему остаться у себя? Лихт вздыхает, практически бесшумно поднимется с кровати и выходит в коридор — там, на тумбочке, у него осталась, наверное, последняя пачка сигарет. Лихт выходит на балкон и закуривает. А уже через пару минут к нему присоединяется и завернувшийся в одеяло Лоулесс. — Чего не спишь? — сонно интересуется он, вытягивая из кармана лихтовских штанов зажигалку, чтобы поджечь собственную захваченную из упаковки, лежащей в спальне, сигарету. Тодороки вяло пожимает плечами, а после зябко ежится — зимой даже на балконе холодно, тем более с открытым окном. Хайд это, конечно же, прекрасно понимает, поэтому и прислоняется к Лихту еще ближе и накрывает его краем одеяла. И Лихт абсолютно точно не может сказать наверняка, нравится ему это или нет. Но вместо того, чтобы в очередной раз впустую думать об этом, Тодороки поворачивается к соулмейту и без лишних слов, целует его. Хайду остается лишь покориться и ответить на поцелуй, что он (к слову, с удовольствием) и делает.