***
Они шли уже часов десять, когда солдаты стали жаловаться, что устали и желают устроить привал. Геральт вообще не понимал, на кой чёрт они взяли с собой людей, что в общем-то годились лишь на то, чтобы везти за собой провиант, поэтому злился и ворчал, что они только теряют время. Ведьмак был уверен, что хоть в этом коллега его поддержит, однако Эмиль, посмотрев на изнеможенного Лютика, согласился, что им пора передохнуть. Геральт скрипнул зубами и, игнорируя недовольный взгляд барда, забрал свою палатку и направился в дальний угол лагеря. Солдаты, перекусив, отправились разведать местность, чтобы убедиться, что поблизости нет гнезд чудовищ или болот, привлекающих кикимор. Генерал Роман как всегда ушел в свою большую палатку, скрываясь из виду, возможно, не желая выяснять отношения с двумя ведьмаками. В итоге в лагере осталось лишь несколько солдат, лекарь в том числе, и Лютик с Эмилем, которые вновь поставили одну палатку на двоих. «Они что, пытаются показать, какие чертовски хорошие друзья?» — закатил глаза Геральт, наблюдая за этими двумя. Плотва толкнула его носом, призывая наконец обратить и на неё внимание. Ведьмак вздохнул. — Ты тоже на их стороне, что ли? Лошадь посмотрела на него, как на идиота, после чего отвернулась. Без овса выслушивать бредни хозяина она была не готова.***
Лютик отложил лютню и поднялся с пня, чтобы осмотреться. Лагерь был почти пуст, Эмиль дремал перед ночным караулом, так что делать было откровенно нечего. Бард прошёл к телеге с едой, чтобы взять себе из мешка краюшку хлеба, после чего прислонился к столбу, глядя вдаль — туда, где стояла палатка Геральта. Самого ведьмака видно не было, лишь его сумка висела на сучке, да Плотва стояла неподалеку. Лютик вздохнул. Не так он год назад представлял себе их встречу. Он ждал извинений, раскаяния, красивых слов. Ждал, что его хотя бы будут искать, чтобы вернуть. «Какая наивность, — подумал про себя бард. — Наверняка у них с Йеннифер всё хорошо сложилось. А даже если и нет, ему не нужна компания какого-то барда, он предпочтет одиночество». На душе стало паршиво. Он уже несколько месяцев не вспоминал Геральта, кроме как во снах, а теперь тот вновь маячил перед глазами и тревожил одним лишь своим присутствием. Лютик бы всё отдал, чтобы чувствовать равнодушие, но нет, тот всегда вызывал бурю эмоций, и не важно, каких. Впрочем, теперь явно не положительных. — Поделишься едой? — послышался голос сзади, чужие руки обвили талию и прижали к себе. Лютик заулыбался. — У тебя своя есть. — Жадничаешь. В тебе говорит дворянская кровь, — поддел Эмиль, все же отщипнув немного мякоти. Бард надулся. — Будешь использовать моё происхождение против меня, и я поставлю себе отдельное поместье, милсдарь, — пригрозил он. — Ну что ты, для меня это честь, виконт, — Эмиль шутливо поклонился. Лютик закатил глаза, но не смог не расплыться в улыбке. Он оставил мягкий поцелуй на покрытой щетиной щеке. Ведьмак в ответ чмокнул барда в нос, после чего позвал с собой искать дрова для костра. Печальные мысли мгновенно улетучились, на душе стало чуть легче.***
Вечером солдаты пили и пели песни вместе с Лютиком. Тот не скупился на баллады об Эмиле и их совместных приключениях. Ведьмак самодовольно улыбался, с удовольствием слушая каждую и даже подпевая, в то время как Геральт, стоявший поодаль от всего балагана, хмуро хлебал эль и сверлил взглядом темную макушку. От баллад было тошно, и он планировал доесть как можно быстрее и пойти спать. — Эй, а можно эту, «монету», — попросил вдруг один из солдат. Остальные согласно загудели, причитая, как та хороша да весела. Геральт заинтересованно поднял бровь. Лютик замялся, покосившись на Эмиля. Тот помрачнел, напрягся всем телом. Бард, неловко улыбнувшись, покачал головой. — Извините, мужики, не помню, как ее играть. Давно уж не пробовал, — соврал он. Впрочем, про то, что Лютик ее давно не играл, он не лгал. Все баллады, что он посвятил Геральту, были исключены из его репертуара, и лишь одну бард всё ещё время от времени наигрывал — для себя, не на публику. Но знать кому-либо это необязательно. Эмиль заметно расслабился, когда бард вновь заиграл одну из своих песен про Ведьмака. Он посмотрел туда, где стоял Геральт и, заметив, что того и след простыл, довольно прищурился.***
Геральт, сжимая кулаки, быстрыми шагами направлялся к своей палатке. Он пытался убедить себя, что произошедшее его не задело, но внутри всё закипало от негодования. Чертов бард делал на его историях деньги не один год, но теперь же противился играть эти баллады. И как он посмотрел на Эмиля, спрашивая разрешения, точно шавка у хозяина. Геральт остановился. Возможно, это сигнал, что Лютику нужна его помощь, что Эмиль держит его против воли. Конечно, бард сам в этом не признался бы, скорее всего, он не только не доверяет Геральту после ссоры, но ещё и напуган. Несчастный глупец. Ведьмак искренне посочувствовал ему и даже почувствовал вину, что сразу не понял, как обстоят дела. А ведь всё было так очевидно: Лютик по своей воле не остался бы с таким, как Эмиль. «Он сегодня на карауле, значит, Лютик будет один. Приду и расспрошу его сам. Олуха надо спасать», — твердо решил Геральт. Уже подходя к палатке, он заметил Романа, что передавал письмо гонцу. Тот, оглянувшись, улыбнулся и потряс конвертом. «Жене», — одними губами сказал он. Ведьмак хмыкнул. Хорошо, наверное, когда есть, кому писать. Ни Йеннифер, ни Цири писем от него явно не ждут.***
Выждав несколько часов, Ведьмак вышел из палатки и, убедившись, что все легли спать, в обход пошел к палатке Лютика, осторожно ступая по сухой траве, чтобы не поднять много шума. Он добрался до палатки и аккуратно заглянул в неё, но внутри было пусто. Сердце ёкнуло при мысли, что что-то могло случиться, и Геральт готов уже был разбудить весь лагерь, когда услышал знакомые перешептывания. Ведьмак прошел вглубь лагеря, прячась за редкими деревьями, и остановился, когда заметил двух мужчин, сидящих у костра. Эмиль что-то говорил на ухо барду, который, прикрыв ладонью рот, смеялся. А затем, неожиданно для Геральта, поцеловал ведьмака в губы. Эмиль с удовольствием ответил, подхватив Лютика под бедра и усаживая к себе на колени. Бард прижался всем телом к чужому, крепкому и сильному, оглаживая сквозь ткань рубахи каменные мышцы. Ведьмак сжал чужие ягодицы и спустился поцелуями к шее, покрывая её укусами и засосами, выбивая из Лютика тихие скулящие стоны. Геральт замер, не в силах отвести взгляда от омерзительной картины. И пусть сладкие стоны вызывали мурашки по коже, видеть Лютика в руках Эмиля было невыносимо. Внутри бурлили отвращение, гнев, раздражение и обида. Неужели не нашлось ничего получше? Неужели он не мог отыскать себе хрупкую девчушку где-то в селе? Зачем ему этот нечестивый ведьмак? Вопрос за вопросом возникали в голове, а жжение в груди становилось лишь сильнее, пусть Геральт и не мог правильно его распознать, будучи уверенным, что это — обычная злоба. Послышался очередной стон, и Геральт поспешил убраться прочь от парочки, чтобы не видеть больше ни секунды блядского действа, но, даже вернувшись в палатку, Ведьмак всё ещё не мог избавиться от возникающего перед глазами образа. Извивающееся в чужих руках тело, и эти самые чертовы руки, которые по-собственнически прижимали к себе барда. Руки, что делали это, очевидно, не раз и не два. Лютик, выгибающийся под ласками, прося большего… Геральт заметил, что всё это время так сжимал кулаки, что ногти впились в ладони до крови. Сжав зубы, он вылил на ранки немного спирта, после чего повалился на шкуру, надеясь быстрее уснуть. Последней мыслью было то, что он всё-таки оказался прав. Лютик был идиотом и даже не понимал, с какой тварью связался. Его срочно надо было спасать.