Легенда Одинокой горы

Глава 5

Говорят, что у каждого есть своя правда. Прежде чем я начну рассказывать дальше, вы должны взглянуть на историю глазами второго влюбленного. Дженсен, до того как получить имя, родился у двух великих драконов. Возможно, вы этому и не поверите, но он был самым хилым из всего выводка, или мог бы быть, если бы группа людей, охотившихся на его родителей, так жестоко не раздавила своими сапогами из козьей кожи всех его братьев и сестер. Дженсен никогда не знал, что его родители оплакивали его так же, как оплакивали остальных своих погибших детей, и до последнего дня своей жизни молились о том, чтобы воссоединиться с ним и остальными детьми в Небытландии. То, что Дженсен увидел, когда был птенцом, навсегда застряло в его разуме и диктовало, как жить ему дальше. Он боялся людей, а они боялись его. Люди боялись того, чего не понимали, а не понимали они того, как такое существо могло удерживать мощь Солнца в своем сердце. Отсюда у них и родился страх перед драконами. Гномы, Эльфы, Духи и Короли Древности ничем не отличались от обыкновенных людей. Общепринятым было поверье, что дракона нужно было либо убить, либо быть им убитым, по понятной причине, должен я вам сказать. Драконы были жестокими творениями, движимыми жаждой обладания сокровищами, и столь же неукротимыми, как и огонь в их груди. Но они были не так плохи, как гласили легенды. Они были детьми Солнца, существами с душой, как и у всех созданий, которые ходили по земле. Простым людям вроде фермеров и крестьян не стоило бояться дракона — у них не было ничего интересующего зверя. Именно богатые лорды, обладающие несметным богатством, которое они не хотели терять, были авторами легенд, в которых драконы представляли собой жестоких монстров, беспощадно сжигающих дотла деревни и захватывающих девственниц в плен. Естественно, как самая настоящая болезнь, ненависть к драконам распространилась среди людей. На протяжении веков сами драконы взращивали в себе ненависть ко всему, что не изрыгало огонь. И только время от времени дракон, подобный Дженсену, бродил по земле. Вырастив сам себя в одиночку, Дженсен ни разу не слышал, чтобы драконы отзывались нелестно о других видах, и не держал в своем сердце на людей злобы, за исключением страха того, что они будут на него охотиться. Когда Дженсен нашел Одинокую гору, то зарылся в ее богатства так глубоко своим брюхом, как младенец к груди своей матери, а его встретили железными стрелами. Видите ли, когда народ Старой эпохи собирался вокруг костров, чтобы поговорить о легендах, всегда дело доходило до легенды, повествующей о том, что драконы были порождением черной магии, которым дали жизнь колдуны и ведьмы. А железо справлялось с любой магией, отсюда и взялись железные наконечники на стрелах. Дженсен уворачивался от них, пока кружил вокруг горы, пытаясь убедить гномов, что не желает им причинить вред. Поток из стрел прекратился, когда ему удалось схватить Короля гномов. Он отнес Короля-Под-Горой на вершину Одинокой горы и поставил свои условия: гномы должны были поделиться не менее чем половиной золота, что было в горе, в обмен на их дальнейшее мирное сосуществование, и разрешение поселиться в одной из многочисленных пещер в обмен на защиту дракона от любой неприятельской армии. Король гномов плюнул Дженсену в лицо, ну, не в лицо, ведь пусть Король гномов и был самым крупным среди всех гномов, он был все еще слишком низок ростом. Но переговоры, безусловно, не привели ни к чему хорошему. То, что рассказывают о побоище на горе после отказа Короля гномов, — правда. Некоторым гномам удалось бежать с горы, взяв столько золота, сколько уместилось у них в руках, но многие сгорели, не желая расставаться с металлом, от которого не было проку. Как и драконы, гномы говорили, что по их венам текла жажда золота. Я не собираюсь защищать Дженсена за зло, что он причинил гномам в тот день, скажу только то, что он уже вам сказал — это было в его природе. Когда к Одинокой горе пришли люди, они были совсем бедными, без единого гроша. Дженсен видел, насколько хилым и слабым был Старейшина, а он был самым упитанным из всех! У него не было никакой нужды убивать людей, поэтому он позволил им жить в тени своей горы, защищенным от любой внешней угрозы присутствием дракона. Однако именно люди когда-то пытались убить его родителей и убили его братьев и сестер. У Дженсена до сих пор перед глазами стояла картина с разбитыми яйцами и хрупкими телами его братьев и сестер, выглядывающими из-под обломков. Нечто подобное могло снова повториться. Страх был бесполезен — родители именно так поступили, а пытаться вразумить людей не имело смысла. Он смог бы получить стрелу в глаз, прежде чем успел бы прошептать хоть слово у них в головах. Дженсену пришлось соблюдать равновесие и заставить людей бояться его — отсюда и пошла необходимость сезонных приношений. Только Дженсен не знал, что найдется человек по имени Джаред из Деревни меж Холмов, который заставит его усомниться в своей натуре. День, когда Дженсен встретил Джареда, был днем, что запечатлелся в его сердце, как слова, высеченные на камне. Это был первый раз, когда кто-то на него посмотрел так, будто он был не монстром, а кем-то другим. Конечно, Джареду было страшно. Он боялся надвигающейся смерти, думая обо всех тех ужасных способах, которыми дракон мог убить человека. Пусть даже не находя особой ценности в своей жизни, Джаред не смог побороть естественную реакцию своего тела на опасность, и Дженсен чувствовал этот страх. Но Джаред по какой-то причине никогда не боялся его самого. Кроме того, он относился к Дженсену с искренним уважением, в отличие от мерзавца Старейшины, который рассыпался в лживых похвалах. Даже самый жестокосердный дракон не смог бы убить кого-то вроде Джареда, который был таким чистым и невинным. Дженсен видел решимость в его глазах и смелость в его позе, желание пожертвовать собой, не обращая внимания на свою собственную жизнь. Когда же Джаред предложил свою невинность, Дженсен не знал, смеяться ему или пожалеть наивного мальчишку. Джаред был чем-то редким, чем-то ценным и чем-то таким, чем стоило бы дорожить — возможно, человеком, который не боялся драконов. Дженсен не ожидал, что Джаред придет к нему сразу на следующий день, но он пришел. В тот момент, когда он вынырнул из своего сна, Дженсен был уверен, что Джаред собирался каким-то образом повредить его Камень Сердца. Ярость накрыла его, и огонь в груди накалился, готовый испепелить человека, угрожающего ему. Но, к огромному удивлению Дженсена, Джаред просто хотел прикоснуться к нему, любопытное маленькое создание. В тот день он получил имя. До этого Дженсена как только не называли: огнедышащий, зверь, монстр, большая летучая мышь и еще многими другими словами, будто он был чем-то настолько омерзительным, чтобы называться одними обидными словами. Но в тот день его назвали «Дженсен» в честь Солнца. Дженсену потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к новому имени и начать называть им самого себя. Каждый раз, когда Джаред называл его «Дженсен», каждый раз, когда Джаред улыбался ему, он чувствовал себя более уверенным в том, что был достоин этого имени и своего друга. Джаред называл его дитя Солнца, говорил, что у него в сердце были капли солнечного света, поэтому он мог дышать огнем. Джаред поклонялся Солнцу, даже пообещал свою невинность Богу света. Сравнение с божьим ребенком было тем, что Дженсен никак не мог принять после стольких столетий будучи для всех монстром. Когда их дружба расцвела как дикие розы, растущие на склоне горы, Дженсен начал влюбляться в своего спутника. Он хотел прижимать Джареда близко к своему сердцу, как делали люди с теми, кого любили. Но он не мог. Быть монстром означало, что сделай он хоть одно неправильное движение, оно могло бы запросто привести к гибели любимого. Именно поэтому он обращался с Джаредом как со своим самым драгоценным сокровищем, словно тот был сделан из хрупкого стекла. Быть так близко к своему любимому, видеть его каждый день, чувствовать его нежное прикосновение к своей звериной коже и не быть с ним как с партнером оказалось самой жестокой пыткой, которую когда-либо знал Дженсен. До того, как Джаред появился в его жизни, у Дженсена не было богов, потому что не было в них необходимости. Но после того, как Дженсен влюбился в Джареда, он молился каждую ночь после его ухода. Молился о возможности быть с тем, кого он любил, молился о жизни, в которой бы не был монстром, о жизни, в которой мог бы прижимать к себе любимого без боязни навредить ему. Вера Джареда в него перевесила его собственную веру в самого себя. В тот вечер, когда Джаред полетел с ним, Дженсен решил, что не позволит ничему в этой жизни помешать ему быть вместе с Джаредом. Когда Джаред отпустил руки, наслаждаясь ветром на своем лице и забыв обо всех проблемах, Дженсен понял, насколько сильно Джаред ему доверяет. Он понял, если кто-то такой хороший и чистый, как Джаред, смог поверить в то, что Дженсен не монстр, тогда в нем, должно быть, было что-такое, что заслуживало того доверия. Вот почему в первый день Весны Дженсен оказался у входа в пещеру волшебника. — Я знаю, что ты ищешь, — сказал Волшебник, прежде чем Дженсен успел выговорить хоть слово. — И я могу дать тебе это. Но тебе придется дорого за это заплатить. — Я готов пожертвовать всем ради шанса быть со своим любимым, — ответил ему Дженсен. — Никогда ничего не обещай волшебнику, пока не услышишь все условия сделки, — ответил Волшебник, тяжело опираясь на свой посох и вытягивая шею, чтобы взглянуть на дракона. — То, что ты просишь, — чрезвычайно могущественная магия. И у нее чрезвычайно огромная цена. Дженсен взял себя в руки и глубоко вздохнул. — Назови цену, какую пожелаешь. Я обеспечу тебе все золото мира и все драгоценные камни мира, если это именно то, чего ты хочешь. Я достану тебе манну с небес и гончих из ада. Я сделаю все, что понадобится. — Ха! Я могу сам достать все это. У тебя есть еще кое-что, что представляет для меня огромную ценность, — что-то, с чем тебе будет очень болезненно расстаться. — Назови, что это, и оно твое, — сказал ему Дженсен. — Я хочу все богатства, что есть в твоей пещере в этот самый момент… — Как я и сказал, можешь забрать их все. — Терпение, мой дорогой друг, — сказал Волшебник, трясясь как осиновый лист и пытаясь устоять на ногах. — Я хочу все богатства, что есть в твоей пещере в этот самый момент… и твой Камень Сердца, — закончил Волшебник с улыбкой. Дженсен застыл. С сокровищами, что он копил веками, можно было легко расстаться, но его Камень Сердца не был похож ни на какую другую чешую на его теле. Вырвать ее будет так же болезненно, как вырвать из него сердце. Но ради Джареда это была небольшая цена. — Он твой. Волшебник рассмеялся: — Ах, юная любовь! Она принесла мне много ценных предметов в прошлом, а сейчас дает мне то, чем я никогда за свои восемьсот девятнадцать лет и не надеялся завладеть. — Так ты сделаешь это? Превратишь меня в человека? — Нет-нет, дорогой друг. Я не могу превратить тебя в человека. Даже Великий Магистр Волшебников и Чернокнижников не сможет этого сделать. Что я могу тебе дать, так это человеческую форму, которую ты сможешь принимать, когда сам захочешь. Это очень похоже на одевание овечьей шкуры на льва, — сказал Волшебник, возвращаясь в свою пещеру. Дженсен последовал за ним, очень низко пригнувшись на входе и плотно прижав крылья к своему телу, чтобы избежать травм. Хотя пещера и не была такой большой и просторной, как Большой зал на Одинокой горе, она была достаточно вместительной, чтобы Дженсен смог в ней сесть и оставить место со всех сторон для передвижений Волшебника. — Тебе все равно придется питаться мясом, как и любому дракону, и время от времени подниматься в небо, или твои плечи деформируются, да и крылья тоже, если ты долго не будешь летать, — продолжил Волшебник, ища все зелья и ингредиенты, нужные для заклинания. — Однако я должен тебя предупредить, что у заклинания есть свои риски. Во-первых, если я добавлю хоть на крупинку больше какого-нибудь ингредиента, ты умрешь. Во-вторых, если заклинание будет успешным, то оно сократит продолжительность твоей жизни до продолжительности человеческой. — Я в любом случае не смог бы жить без Джареда. Это риск, на который я готов пойти. Сколько лет будет моей человеческой форме? — Твоей человеческой форме будет столько же лет, сколько сейчас твоей драконьей в пересчете на человеческие годы, и ты будешь стареть как и любой человек. — Это мне подходит. — Хорошо, — сказал Волшебник, растирая несколько листьев в смесь и выливая ее в миску. — Давай начнем с извлечения Камня Сердца. — Нет! — прорычал Дженсен. — Ты что, меня за дурака считаешь, старик? Я не отдам тебе свой Камень Сердца до тех пор, пока заклинание не подействует. — Наконец-то ты проявил хоть какой-то такт в общении с Волшебником! — воскликнул Волшебник с улыбкой в голосе. Но когда он обернулся, то его лицо было серьезным, на нем плясали тени, а спина была напряжена. Его подмастерья вздрогнули и отошли в угол, сжимаясь и наблюдая за своим учителем. Он посмотрел дракону прямо в глаза. — Но уже слишком поздно. Ты пообещал мне свой Камень Сердца в обмен на заклинание, а не взамен успешного превращения. Вот поэтому тебе следовало в начале согласовать все условия до мельчайших деталей, а уже затем давать обещание Волшебнику. Если все пройдет как нужно, тогда ты мне заплатишь всем золотом, что хранится у тебя в пещере. Ты принимаешь мои условия, дракон? Это был риск, который мог стоить ему жизни и который Дженсен был обязан, нет, который он хотел принять. — Да. Я избавлю вас от ужасных подробностей того, что произошло потом, но говорят, что крики дракона стали причиной землетрясения, достаточно сильного, чтобы превратить скалы в пыль.