Голодные Игры: Восставшие из пепла

Хеймитч расхаживает из стороны в сторону. Он зол, как никогда и это видно невооруженным взглядом. Я и сам не могу сдерживать эмоций, пока Сальная Сэй обмакивает мои раны пекущей жидкостью. В глазах женщины немой упрек, она продолжает бормотать себе под нос что-то нечленораздельное. Едва переродок уступил место моему сознанию к физической боли примешивается душевная. Изъедаю себя изнутри. Я позволил этому случиться. Я – человек клявшийся защищать ее до конца – едва не убил Китнисс. С ужасом вспоминаю ее серые глаза, концентрируюсь на каждой мелочи: вспыхивающих картинках пекарни, холодном полу, стеклах разбросанных повсюду. Надеюсь, боль отступит, но это ложь. Самообман, который раз за разом уничтожает меня. Никто кроме меня не мог, не может и не причинит Китнисс больше боли. – Я обработала раны, – безразлично говорит она, откладывая марлевую ткань. – Прости, Пит. Мне нужно проверить, как она. Я сжимаю ее сухую, истрескавшуюся ладонь и странным образом ко мне возвращается спокойствие. На долю секунды. На мгновение, которое обрывается, как только она уходит, одаривая меня улыбкой сострадания. И я остаюсь один на один с Хеймитчем. Надеюсь, он выкинет что-то уничтожающе, надеюсь, что лишит меня права видеться с ней. Китнисс слишком многое пережила, чтобы теперь я уничтожил её. В буквальном смысле. Тишина горным пластом давит на уши, но я не смею нарушить молчания. В конце концов, мне нужно услышать это. Просто избавится от ощущения сострадания со стороны ментора. Изгнание переродка, как затянувшаяся болезнь: либо неизлечима, либо пройдет сама собой. Но если вспомнить, что я человек – всего лишь человек – лишенный привилегии выбора, можно подумать, что Капитолий сделал мне одолжение: оставил подыхать в четырех стенах, вместо того, чтобы я имел доступ к Китнисс Эвердин. Сострадание ли я испытывал, когда мчался сюда? Дружескую эмпатию? Эгоизм? – Это жутко, парень, – наконец, раздается голос ментора. – Не то, что ты попытался убить Китнисс, а то, что я позволил тебе это сделать… – Хеймитч, ты здесь не причем, – резко обрываю я. – Тогда и смерть Прим не пятнает рук Гейла. Да, мы можем быть толерантными, скрывать это, но факт остается фактом. – Я не знаю, почему опять сорвался… – Аврелий говорил мне об этом, но я почему-то не послушал. Мне казалось, что ты сильнее этой твари. Я молчу. Смотрю себе под ноги и думаю о том, как все-таки ужасно вернутся домой. – Мне жаль, что ты ошибся. Хеймитч вздыхает и накидывает пальто. Он собирается уходить. Наверняка для того, чтобы проведать Китнисс. – Собирайся, парень. Сердце выбивает настойчивый, несущийся ритм. Неужели он все еще думает о том, чтобы отправить меня обратно в Капитолий? – Ты уверен? И тогда ментор по-доброму оборачивается ко мне, приоткрыв дверь и впуская в комнату прохладный воздух. Что-то в этом такое отцовское, не похожее на Хеймитча, но он произносит: – Если кто-нибудь, когда-нибудь скажет мне, что Сойка сможет взлететь без тебя, я изобью уроду морду в кровь, – сипит он. – Послушай меня, парень. Может раньше, пташка и не смыслила в любви, но теперь о ней забыл ты. Он выходит, оставляя после себя лишь натянутую тишину и запах пахучих трав Сальной Сей. Внутри бьется сердце. Я вдруг осознаю, что я по-настоящему жив. Что это все реально, что я человек, и что это моя жизнь. Ничья больше. И если это так, то мой выбор – оставаться среди своих кошмаров или ринуться вперед на свой страх и риск – только за мной. И я готов поддаться соблазну. Решить все. Измениться сейчас, чтобы изменить будущее. Простит меня Китнисс или нет, я хотя бы попытаюсь. Она смыслит в любви? Возможно, Хеймитч прав и я забыл об этом чувстве, но все изменится. Рано или поздно. Меня зовут Пит Мелларк. Мне девятнадцать. Моя родина – Дистрикт-12. И теперь у меня есть выбор.

***

Если у тебя нет выбора, и ты лишен сил – ты проиграл. Если ты хотя бы на минуту задумываешься о том, что победа выскальзывает из рук – ты сломлен. Если ты падаешь, надеясь на скорое приземление – ты убит. Я должен был умереть, но почему-то еще жив. Должен был проиграть, но партия все еще продолжается. Сменились короли, сменились масти, возможно, мы поменялись местами, но внутри остается чувство уверенности: я жив благодаря кому-то. Я так давно не орудовал ножом, что буквально с первого раза Гейл опрокидывает меня на лопатки. Будь это реальная схватка, он бы вспорол мне живот. В глазах недруга слабый огонек азарта. Могу поспорить, он думает над тем, как на это отреагировала Китнисс: усмехнулась, расхохоталась, едко подшутила. На самом деле, он дико ошибается. Ладонь выхватывает нож, и, рассекая воздух, со свистом задевает его плечо. Ни вздоха, ни вскрика. Гейл спокоен. Мышцы пресса напрягаются, когда его кулак врезается в область печени. Ощущаю привкус забытой боли, но по-прежнему не сдаюсь. Я ведь все еще жив, а Китнисс по-прежнему в плену Койн. За последние три дня ничего не изменилось. Бити по-прежнему безоружен, а все научное подразделение «Морника» безрезультатно стоит на ушах. Все это до дури глупо, и я мечтаю лишь о том, чтобы отправится вместе с остальными вооруженными солдатами на поверхность. Но приказ генерала – есть приказ генерала. Из «Логова Сойки» меня не выпускают, я нахожусь под наблюдением врачей и заботливой няньки Гейла. Иногда его сменяет Хейс, но, честное слово, его болтовня хуже укорительного взгляда напарника Китнисс. Но я отвлекся от тренировки, за что тут же получаю удар под дых. Гейл зря времени не терял. В отличие от меня. Когда вспышки белесых пятен (на этот раз боли, а не пробуждения переродка) проходят, а в легкие снова поступает кислород, я слышу насмешливый голос своего противника: – Ты вооружен, но, тем не менее, слаб и абсолютно бесполезен в схватке. Забудь о том, чтобы выбраться на поверхность. Я пропускаю его слова мимо ушей, привстаю на колени и перевожу дух. Меня ничуть не задевает такое положение вещей: в отличие от Гейла я стараюсь напрячь свое тело до предела. Хоторн выводит меня на эмоции, старается поддеть и уничтожить, а не натренировать. Все о чем могу мечтать я: жизнь Китнисс. Приоритеты уже давно заняли свои позиции. – Еще десять минут, – хрипло говорю я. – Мне нужно еще десять минут. – Здесь все по расписанию, так же, как в Тринадцатом. Я не советую тебе опаздывать на ужин. Ты провел в тренировочном зале шесть часов, Мелларк. Он разворачивается на пятках и размерено ступает к двери – Что на поверхности? Спина Гейла замирает. Он напрягается, но тем не менее бросает через плечо: – Мы оттеснили их к границам второго. Но от этого мало толку. Те, кто попадают в плен, не имеют никакого отношения к арене. Это пушечное мясо, которое Койн оставила для отвлечения нашего внимания. – Почему планолеты не выследили трибутов после Жатвы? Гейл надменно прыскает, все еще стоя ко мне спиной. – По-твоему ты самый умный, Мелларк? Твоя болтовня утомляет. Ужин уже начался, так что поспеши. Он не отвечает на мой вопрос, железный занавес дверей захлопывается за ним. Я остаюсь в одиночестве. И теперь, мне придется следовать совету Аврелия: расставлять факты по местам, вне зависимости от того, как бы больно это не было. Меня зовут Пит Мелларк. Мне девятнадцать лет. Моя родина – Дистрикт-12. Я участвовал в Голодных Играх. Однажды мне даже удалось выиграть. Во второй раз мне повезло меньше, и я стал марионеткой, искусственно выращенным переродком Капитолия. Пережив это, стоя на пороге счастья, я едва не сорвался в бездну страхов, отвращения, воспоминаний. И теперь я лишен всего. Девушки, которую люблю больше жизни. Жизни, что теперь адским клеймом жгла душу. Счастья, что теперь недостижимо. Ненависть. Наверное, это я испытываю к себе, миру, окружающим людям. За эти три дня произошло слишком много и слишком мало одновременно. Выписали из госпиталя, поселили в темной комнате в серо-голубых тонах. Мне вручили оружие. Выдали график тренировок, навязали няньку, объяснили мою значимость в игре правительства. Я многого стою – по крайней мере, об этом твердят Элмер и генерал Пэйлор. Ежедневно меня тестирует здешний психиатр, убеждаясь в моей адекватности. Или не совсем. И, пока, я плохо осознал причину провала плана по освобождению повстанцев. Собранность. Сдержанность. Контроль. Вот и все. Не так уж страшно, если подумать. Если только не вслушиваться в эти слова. Смахивая со лба пот, я бреду вон из тренировочного зала. На глаза попадаются удивленные, восхищенные и однообразные лица солдат, гражданских, людей, глаза которых окаймлены очками. Последних я ненавижу больше всего. Прошло три дня, а никакой нужной информации они так и не добыли. И это убивало. По всему Панему разбросаны тысячи подразделений «Огненного Морника», но никто не мог даже предположить, где расположилась арена новых Голодных Игр. Я вваливаюсь в свою комнату, сбрасываю вымокшую за день одежду, прохожу в душ. Здесь тесно, убрано и просто. Вместо кнопок и светящихся панелей, обычные краны из которых почасово бежит горячая или холодная вода. Регулирую струи, принимаю душ, собираюсь на ужин. Распорядок дня постоянно гудит и вспыхивает в моей голове. Так нужно, чтобы привести эмоции в порядок. Чем их меньше, тем продуктивней моя помощь. Тем дольше проживет Китнисс. Тем быстрее я найду ее. Тем больше шанс, что она по-прежнему жива… Конечно, жива. Как иначе, если дело касается Сойки? Сменив спортивную одежду на ту, что мне выдал Гейл, я выхожу из комнаты прочь. У самых дверей я сталкиваюсь с растерянным Элмером, что переминаясь с ноги на ногу, ждет меня под дверью. Ясно, он сменил Гейла. – Ты не думай, я полностью доверяю тебе, – по пути в столовую говорит он. – Это правила… – Не сомневаюсь, – успокаивающе говорю я. – Есть вести о трибутах? Парень размерено качает головой. – Ясно. И наш разговор обрывается.. Кухня открывается позже обычного, и мы подходим как раз во время. Не могу сказать, что после изобилия Капитолия желудок не требовал больше пищи, но есть не хотелось, а приходилось, поэтому я не жалуюсь. Мы усаживаемся под тентом, скрывающим нас от ослепительно яркого света неоновых ламп, что заменяли в Логове солнце. – Что на поверхности? – Все так же. Ни сном, ни духом об арене. – Бити? – с надеждой спрашиваю я. – Он пытается отыскать хоть какой-нибудь сигнал, но тщетно. Мы рассчитывали на то, что арена может затрачивать много энергии, но показатели прежние во всем Панеме. Элмер не нравился мне с самого начала, хотя не могу сказать, что на это были особые причины. После его слов становится еще хуже. Внутри зарождается ноющая, пульсирующая боль, что отравляет каждый мой напрягшийся нерв. И если раньше я мог сосредоточится, то теперь не остается ничего кроме того, как поддаться отчаянью. У нее получится. Конечно, получится. Но только успею ли я? И есть хоть что-то в этом мире, что зависит теперь от меня? – Мы рассчитываем на то, что рано или поздно они проколются в мелочи… – Рассчитывать на это бессмысленно. Это было ясно с самого начала. – Не думаю, – звенит чей-то голос рядом со мной. Напротив меня усаживается пепельноволосая девушка. На ней болтается военная куртка, а руки истерзаны шрамами и порезами. Вместо оскала или грубой ухмылки она улыбается и протягивает мне свою шероховатую ладонь. – Меня зовут Иллайн. Возможно, Гейл говорил тебе об этом. Я тупо уставляюсь на нее, не особо понимая, с какой это стати Хоторну распространяться о ней. – Что ты все заладила? Девушка, девушка… – встревает Хейс. – Ты не во время. – Девушка? – едва не давлюсь я. Девушка передергивает плечами. – Не столь важно, раз он умолчал об этом. Я рада познакомится с тобой, Пит. Мне жаль, что на этот раз спасли тебя, а не Китнисс. Ее слова попадают в цель. Она первая, кто посочувствовал мне. Первая, кто захотел, чтобы на моем месте оказалась Китнисс. Я забываю о том, что Иллайн девушка Гейла. Теперь я не могу даже представить, что еще секунду назад это имело для меня какое-то значение. – Это закономерно, – продолжает она. – И если ты в обиде на Гейла, то могу тебя уверить, что Китнисс полностью поддерживала его в этом выборе. Она хотела, чтобы ты был жив, Пит. – Не такой ценой, – хрипло произношу я. – Иллайн, не время, – перебивает ее Хейс. – Ты должен понимать, что даже если она не сможет выбраться, ты должен будешь завершить начатое. – Я не Сойка. И уж точно никогда не займу ее места… Неожиданно раздается слабый писк, и девушка с ужасом уставляется на свои наручные часы. Секунду и выражение ее лица приобретает белый, несравнимый ни с чем, оттенок. Серо-зеленые глаза впиваются в меня взглядом, прожигая до самых костей. В ушах стучит пульс, монотонным стуком он пронзает тело. Я все понимаю. Глаза выдают ее с потрохами. Она привстает со скамьи, но я резко выбрасываю руку вперед. – Ты не можешь… Запрещено… – Ты не посмеешь меня остановить. И в этот момент Иллайн расслабляется, высвобождает свою руку и тихо просит следовать за ней. Она быстро перебирает ногами, так, что, кажется, будто она бежит. Шаги Хейса растворяются в сером коридоре, пропахшем медикаментами и сыростью. События – один за другим – вырываются в сознание яркими, мелькающими картинками. Переродок внутри зашевелился пронзающим чувством страха и безвозвратного горя. Она ранена. Не мертва. Китнисс жива. Жива. Конечно, жива. Я повторяю молитву раз за разом. Вздыхаю, пропускаю в легкие воздух. Повторяю молитву. Следую за Иллайн. В костяшках пальцах пылает боль, но она не смеет отвлечь меня. Пепельный хвост девушки взметается вверх, снова раскачивается из стороны в сторону, замирает у ее плеча и повторяет свой полет. Еще один поворот, темный коридор, освещаемый одинокой, вспыхивающей лампой, повторно раздавшийся писк. С каждым новым шагом сердце замирает все больше. И я снова повторяю молитву, надеясь, что она спасет меня. Чья-то холодная ладонь приостанавливает меня. – Ты точно уверен? – слабо спрашивает Хейс. Я только проношусь вперед, нагоняя Иллайн. Мы останавливаемся перед дверьми, пока девушка выуживает пропуск. Но этого и не требуется, металлические пласты разъезжаются в стороны и на меня налетает Гейл. – Подполковник Хоторн! – Я не в состоянии на это смотреть, – отталкивая меня в сторону, бросает Гейл и скрывается в темной пелене коридора. Тогда глаза натыкаются на полупрозрачный экран. Я сдерживаю крик, просто шагаю внутрь помещения. Пэйлор отдает приказ вывести меня, но я уже увидел. До того, как руки смыкаются у меня на плечах, я встречаюсь взглядом с мертвенно-бледным лицом Китнисс. С безумным, разъяренным взглядом, лишенным жизни, ума, адекватности. Кровь на ее лице, кое-где брызгами или коркой, остается на лице, смешиваясь с грязью и потом. На ней нет защитного костюма, от плотного пальто, что в последний раз было на ней в день Жатвы, ни осталось и следа. Тонкая, ситцевая рубашка бирюзового цвета истерзана и измочена кровью. Китнисс оглядывается, сидя на корточках, а потом вдруг вскрикивает и приникает к земле. В этот момент мир становится с ног на голову. Я слышу этот крик. Вижу ее глаза, ощущаю ее боль, но ничего не могу с этим поделать. И тогда я замечаю в ее руках бездыханное, белое, девичье тело. Из меня выбили последние остатки воздуха. Слабое пощипывание, крик Пэйлор. Мне ввели сыворотку, я успокаиваюсь, сдавливая чью-то руку. Китнисс сжимала ее руку. Ее бездыханную руку, в которой должна была биться кровь. Золотые глаза, обращенные к небу; курчавые, длинные завитки волос: безмятежная улыбка освобождения. Свет и комната поплыли перед глазами. Все кончилось так же быстро и стремительно, как и началось. Выключили свет, забыв отключить звук. Ее всхлип, слабый, неживой, истерический всхлип: – Хейвен…