***
Джено хмуро смотрит на то, как за напускной холодностью Ренджун скрывается от реальных проблем. — Мы должны поговорить. Ребята стихают, и даже Донхёк, задорно смеявшийся ещё пять секунд назад, перестаёт улыбаться. Ренджун бы побледнел, не будь его кожа с рождения оттенка снега. — Ты правда хочешь делать это сейчас? — интересуется Марк, намекая на оставшихся в комнате Джемина и Джисона. Те неловко переглядываются. — Слушайте, мы, наверное, пойдём, — говорит друид на правах старшего. Джисон с сожалением смотрит на ладонь Чэнлэ, которую сжимал всё то время, что они пили чай и пытались отогреться, но покорно поднимается вслед за Джемином, до последнего держа тонкие пальцы в руке. Опечаленно опущенные уголки губ и лёгкая растерянность во взгляде мага слишком очевидно говорят о его чувствах. — Останьтесь. Ты, — внезапно говорит Ренджун, показывая на друида, — всё равно всё увидишь в зачарованном зеркале в пещере среди ночи, — с губ Джемина срывается смешок, а Джисон неловко сжимается под указывающим на него пальцем. — А тебе Чэнлэ выложит любой секрет просто за то, что ты возьмёшь его за руку. — Ренджун, — шипит Донхёк, намекая на чужую бестактность. — Какая разница, все уже давно знают, что они будут встречаться. Чэнлэ покрывается пунцовыми пятнами. Они очаровательно неловкие в своей симпатии, и, кажется, первая любовь мага не разобьёт ему сердце, как это обычно бывает. Джисон, заметив такую реакцию, сжимает губы и пытается подавить улыбку, ползущую на лицо. — Перестань язвить. Мы здесь, чтобы поговорить о тебе, — Джено раздражён, но стоит Джемину вновь сесть на ковер у его кресла и положить ладонь на коленку, как злость отступает на второй план, оставляя только желание понять чужие мысли. — Мне лестно, что ты думаешь обо мне так много, — Ренджун паникует. Его пальцы мелко трясутся, а глаза бегают по комнате в поисках того, что сможет спасти его от выяснения отношений. Ему трудно выражать свои мысли, трудно говорить о сокровенном, и Джено хорошо это усвоил за годы дружбы. Но они взрослые люди. И в таких ситуациях, полных непонимания, злости, где каждый пытается сделать другому больнее, стоит просто успокоиться и поговорить. Джено пытается следовать этому принципу, поэтому прочищает горло и начинает. — Ты боишься, что Чэнлэ причинит нам боль. В комнате повисает тяжелая, давящая тишина. Донхёк удивлённо смотрит на Марка, Марк — на Джено, а Джено не может отвести взгляда от поджимающего губы полукровки. — Да, боюсь. Что ж. Хотя бы с принятием у них не будет проблем. — Я сказал, что Чэнлэ меня пугает и что я боюсь того, что он навредит вам или даже кого-то убьёт, — объясняет Ренджун, тушуясь под непонимающими взглядами с разных сторон комнаты. Пока Марк устало вздыхает, а Донхёк хлопает глазами, пытаясь понять хоть что-то, Джено вздрагивает, почувствовав, как Джемин начал выводить на его коленке какой-то узор. От порхающих по ткани пальцев у Ли бегут мурашки, и он, затаив дыхание, медленно ведёт взглядом по запястью с кучей браслетов, рассматривает россыпь родинок на предплечье. Джемин смотрит на него снизу вверх. Глаза в глаза, не отрываясь, не моргая. Джено смущенно отворачивается, но уже через секунду снова косится в сторону друида, ловя дерзкую ухмылку. Ему бы сейчас думать о назревающем конфликте, но от близости Джемина сознание туманится, и все мысли сводятся к тёплому прикосновению. Джено скрещивает ноги, видя насмешливый взгляд друида, а потом с удивлением замечает, как Джисон, сидящий на подлокотнике кресла, где устроился Чэнлэ, вскакивает со своего места. — Ты же его друг, как у тебя язык поворачивается говорить подобное?! Чэнлэ хватает его за пальцы и тянет назад, усаживая рядом и неосознанно опуская руку на худое бедро, поглаживая, успокаивая. — Всё нормально, — Чэнлэ не выглядит удивлённым. Скорее всего, он слышал, о чём они говорили в пещере. А может, давно заметил странное отношение Ренджуна к себе. Джено не представляет, что происходит в голове у мага, но изменить ничего не может, и от этого становится мерзко, неприятно настолько, что Ли кривится, кидая взгляд на полукровку. — Ренджун, — начинает было Донхёк, но, не найдя подходящих слов, замолкает, поджимая губы. — Я говорю это как человек, объективно смотрящий на вещи. Чэнлэ опасен для них, и сегодня рядом оказались я с Джено. Оборотень и полукровка. Но завтра это может быть Марк или, того хуже, Донхёк. Они не смогут за себя постоять. Чэнлэ сжимается от каждого сказанного слова. Джисон крепко держит его ладонь и выглядит так, будто прямо сейчас набросится на Ренджуна, если острые как лезвия слова не перестанут срываться с его губ. Брови парня сошлись на переносице, и в глазах столько разочарования, боли за человека, которого он встретил всего неделю назад. Джено хочет успокоить их обоих, сказать, что всё будет хорошо, но сейчас главный приоритет — Ренджун и его пугающее отношение к происходящему. — Не считаешь, что это лицемерно? — начинает Марк, скрещивая руки на груди. — Так можно сказать про любого из вас. Ты вампир и в любой момент можешь наброситься на Донхёка, если он порежет палец. Джено — оборотень, в луну теряющий всякий намёк на самоконтроль. Должно быть, нам вообще не стоит рисковать и общаться с вами? Ренджун вытягивается и впивается пальцами в бёдра, понимая наконец, как абсурдно звучат его слова. Но он никогда не отступится, даже если не прав, поэтому Джено заранее готов к той боли, которая последует за сказанными в пылу обиды словами. В сложившейся ситуации виноваты они все, но смелость признать это есть только у четверых. — Возможно, нам всем просто стоит прекратить видеться и идти своей дорогой. Донхёк внезапно начинает плакать, пугая и шокируя каждого в комнате. Тихо, с отрывистыми вдохами и судорожным всхлипыванием, как ребёнок, выпятив нижнюю губу и кулаками стирая крупные, катящиеся по щекам слёзы. Джено поражённо смотрит на то, как плачет самый весёлый и беззаботный человек в их компании. — Твой рот такой мерзкий, Ренджун, почему мы вообще дружим с тобой столько лет? — Донхёк обмахивает лицо руками, пытается успокоиться, но у него ничего не выходит, и он только беспомощно хлюпает носом, вытирая сопли рукавом толстовки. Джено замечает, как сконфуженно смотрит на друга полукровка, как его рука, до этого сжимающая джинсы, дёргается вверх от желания успокоить, погладить по голове. Но Ренджун так и не дотрагивается до русой макушки. Джено впервые видит, как Донхёк настолько сильно чем-то опечален. Он тот ещё любитель пореветь: плачет над грустными фильмами, над историями про кошек и собак из приютов, ревел над первым «не удовлетворительно» за экзамен, а ещё заливался слезами, когда Марк сломал руку. Его эмоциональность — одна из тех причин, по которой Донхёка так любят. И сейчас, наблюдая за тем, как один из его близких друзей буквально разваливается от брошенных в попытке защитить себя слов, Джено не может сделать ничего, застыв каменным изваянием в кресле у окна. Слова — самое мощное и страшное оружие, которое за годы эволюции смог придумать человек. — Серьёзно? — раздаётся насмешливый голос Джемина. Его интонация ироничная, презрительная. Джено удивлённо смотрит на друида, откинувшегося назад и поддерживающего тело руками, и замечает знакомый блеск в карих глазах. Он уже видел Джемина таким. На заднем дворе его дома, в их первую встречу, когда Донхёк пытался прощупать его с помощью магии, считая, что он умнее друида. Самоуверенная, властная поза, серьёзное выражение лица и глубокий, пронизывающий душу взгляд. — Перестань жалеть себя и разуй глаза. Эти люди любят тебя, несмотря на то какой ты придурок. Из-за собственного страха ты причиняешь им боль. Трусливо сбегаешь, говоришь обидные вещи лишь потому, что тебе не хватает мужества быть счастливым. Ренджун склоняет голову и ощетинивается. — Какое право ты имеешь мне указывать? Я не помню, чтобы разрешал тебе комментировать мою жизнь. Джемин поднимается с пола и отряхивает джинсы. Он совершенно спокоен, и ни одна эмоция не мелькает в его глазах после чужих слов. — У меня нет никаких прав. Поэтому я ухожу. Но когда ты останешься один и проведёшь все следующие годы, запирая себя в собственных утопических мыслях, вспомни, что ты сам виноват в такой судьбе. И не смей обвинять кого-то из них. Джемин, напоследок окинув Джено странным, непонятным взглядом, уходит, тихо закрывая за собой дверь. Джисон поднимается следом. — Пожалуйста, пойдём со мной. Я не хочу, чтобы ты выслушивал это, — он обращается к Чэнлэ так, словно в комнате вокруг них никого нет. И Джено немного завидует этой картине. Их симпатия словно вышла со страниц книги, где вихрь событий сближает героев так быстро и крепко, что в конце истории единственной правильной строчкой может стать только «и жили они долго и счастливо». Джено надеется, что благодаря Джисону Чэнлэ сможет побороть свой страх и стать тем, кто разрушит предубеждения, что маг-демонолог приносит только хаос и разрушения. — Иди. Я зайду вечером. Тебе давно пора вернуться к работе. Чэнлэ поднимается с кресла и обхватывает широкие плечи, поглаживая коротко стриженный затылок. Длинные руки Джисона с силой прижимают парня к себе, а его нос утыкается в чужую шею. Джено слышит, как друг что-то шепчет в покрасневшее ухо, но слова разобрать не пытается. Это только для них. Слишком личное. — Итак, ты действительно считаешь, что тебе будет лучше без нас? — спрашивает Марк, когда остаются только они. Ренджун жуёт губы. Он через силу заставляет себя кивнуть, и Джено отчётливо видит в чужих глазах панику. Ренджун за слоем этих колючек, ядовитых слов и сощуренных глаз — просто ребёнок, главным страхом которого является пустить кого-то в своё сердце и испытать привязанность. Вот только он опоздал с этим на добрый десяток лет. Тогда, когда мама Чэнлэ пригласила на день рождения своего знакомого вампира с маленьким полукровкой на руках, пугливо озирающимся по сторонам. — Это мой сын, и он очень хочет найти себе друзей, — голос папы Ренджуна в голове такой же отчётливый, каким был множество дней назад. Словно с той встречи прошла всего пара часов. Джено помнит очень красивого ребёнка, живого, подвижного. Нежно греет в воспоминаниях образ талантливого подростка, решающего четыре варианта контрольных по математике, потому что только Ренджун мог отличать косинус от логарифма. А ещё видит перед собой испуганного, потерявшегося в размышлениях о будущем парня, готового оттолкнуть собственных друзей, чтобы защитить то хрупкое и ранимое, что живёт внутри него с самого детства. Джено встаёт с кресла. Он медленно опускается на кровать прямо напротив Ренджуна и кладёт руку на острое колено, крепко сжимая пальцы. — Ты мой лучший друг, Джун. Я буду ждать столько лет, сколько потребуется, чтобы ты осознал это. Просто будь с нами мягче. Мы так сильно любим тебя, и такие слова действительно ранят. Джено не выдерживает, когда по белоснежным щекам начинают течь слёзы. Он прижимает друга к себе, поглаживает мягкие волосы и продолжает повторять, что всё хорошо, расслабляясь под ответной хваткой узловатых пальцев. Краем глаза Джено следит за Чэнлэ, вытирающим слёзы, и улыбается, когда Марк, стоявший до этого момента в стороне, обхватывает дрожащие плечи мага рукой. — Прости, прости, Чэнлэ. Я так не думаю, правда. Вы всё, что у меня есть, кроме папы. И мне так страшно. Каждую секунду я боюсь потерять кого-то из вас. Я не хочу остаться один. Никто и никогда не будет похож на вас. Как я смогу жить один? Донхёк не выдерживает следующим. Он воет в голос и обхватывает их кольцом, размазывая сопли по макушке Джено. — Вы такие придурки. Марк отчаянно сопротивляется групповой терапии, но, когда Джено бросает на него недовольный взгляд, сдаётся, обвивая их руками. Чэнлэ мнётся рядом, боится подойти, однако ладонь Ренджуна, быстро выпутавшаяся из глубины, хватает его за пальцы и тянет в их кучу. — Прости, Чэнлэ. Я люблю тебя и очень сильно переживаю, что с тобой случится непоправимое.***
Ренджун лежит на его коленях и крутит в руках шнурок от толстовки. Джено аккуратно прочёсывает короткие волосы, тычет пальцем в морщинку, периодически появляющуюся на чужом лбу, отчего полукровка каждый раз хмурится лишь сильнее. — Меня тошнит от нас, — говорит Ренджун, поднимаясь и устраиваясь в изголовье кровати. — Расскажи нам что-нибудь, — говорит Донхёк, лежа на ковре и разглядывая потолок. На его веках лежат мокрые ватные диски, которые должны хоть немного привести красные глаза в порядок. — Кто знает, может, это последний раз, когда из тебя можно что-то выпутать. Ренджун тяжело вздыхает и, намотав верёвку на палец, ведёт плечами. — Что ты хочешь, чтобы я рассказал? Донхёк поднимается на локтях, снимая один диск. — Почему не рассказал нам про маму? — Джено осторожно смотрит в сторону полукровки, после того как ему задали вопрос. Для таких разговоров, вероятно, ещё рановато, но они задавались этим вопросом долгие годы, пока Ренджун хранил всё в себе. Джено, с одной стороны, хочется защитить друга от эмоциональной встряски, а с другой — узнать ответ, не дающий ему покоя. — Мне кажется, нужно начать с чего-то полегче, — пытается свернуть разговор Марк, но Ренджун мотает головой. — Всё нормально. Я расскажу. Он впивается взглядом в собственные пальцы и опускает голову. — Папа выбрал маму, когда ей было около двадцати. Он хотел себе ребёнка, но не хотел жену. Вы знаете, что я не совсем бессмертный. Мне предстоит жить очень долго, я не могу заразиться смертельной болезнью, но если это будет тяжелая авария, или мне снесёт голову, или, я не знаю, упаду с огромной высоты, то исход будет летальным. Однако я всё равно живу куда дольше, чем человеческие дети, поэтому папа так пытался найти подходящую женщину, чтобы она смогла меня выносить. — Сколько живут полукровки? — спрашивает Чэнлэ. Он устроился в кресле у окна, и впервые за вечер его лицо не окрашено негативными эмоциями. Чэнлэ, скорее всего, всё ещё ведёт борьбу с демонами внутри, но, по крайней мере, снаружи он остаётся собой. — Три, четыре сотни лет? Зависит от того, насколько долго жил вампир и насколько сильной была женщина, родившая полукровку, — Ренджун поджимает ноги и опускает подбородок на коленки. — Мой отец живёт восьмую сотню лет. А мать умерла только через пятнадцать лет после родов, так что я сильнее большей части своих сородичей. — Всё это время она была человеком? — удивлённо спрашивает Джено. На уроках биологии в школе им рассказывали, что человеческие женщины обычно не выдерживают силы плода и умирают сразу же, стоит ребёнку сделать первый вдох. — Да. Отец нашёл ей лучших медиков, и все месяцы беременности она провела под наблюдением. Меня вытащили раньше, чем я начал выгрызать себе путь на свободу. Джено морщится, вспоминая, что дети вампиров развиваются очень быстро и что за несколько месяцев плод формируется полностью, буквально выгрызая себе путь на свободу, лишая мать жизненных сил. — Её спасли, но организм поменялся. Она больше не могла родить, и некоторые органы деформировались, из-за чего ей приходилось ежемесячно проходить осмотры. Папа помог ей встать на ноги, и она ушла, получив огромные деньги, которые изначально были ей обещаны. — О боже, Ренджун, — Джено тянется к сгорбленной спине, но его останавливает короткий взмах руки. — Нет уж, хватит на сегодня прикосновений, — с печальной улыбкой говорит Ренджун, отодвигаясь чуть дальше. Джено кивает: полукровка не особо любит прикосновения, и объятия сегодня, пожалуй, были первыми за два прошедших года. — Я не виню её и могу понять. Её жизнь не была хорошей, и суррогатное материнство было единственным выходом, — Ренджун действительно верит в то, что говорит. На его лице застыла грусть, но в ней нет злости, нет обиды. Он просто не знает женщину, которая дала ему жизнь. Какой смысл в ненависти к человеку, которого никогда не было рядом? — Поэтому я не рассказал. Это не настолько важно… — Нет, Ренджун, — Марк произносит это громко, решительно. Он серьёзно смотрит на друга, скрестив руки на груди и свесив ноги с подлокотника. — Всё, что связано с тобой и твоей жизнью, — важно для нас. Ренджун впервые не язвит в ответ на заботу, не огрызается. Он просто долго молчит, разглядывая их по очереди, а потом кивает. — Важно, хорошо. Впредь я буду делиться такими вещами, если вам это нужно. — Стой, подожди, — говорит Донхёк, резко принимая сидячее положение. Второй ватный диск с его глаза валится на пол, и Джено надеется, что кто-нибудь вспомнит про него потом и уберёт. — Пойми, что ты не обязан это делать. Проблема не в твоём молчании, а в твоем недоверии. Ты привык переживать всё в одиночку, но это необязательно. Мы рядом, и ты сам сказал, что ближе нас у тебя никого нет… — Я что, правда сказал такую дрянь? — Ренджун в шутку кривит лицо, за что получает по макушке пушистой подушкой, которую Марк кидает со своего места. — Просто живи тем, что происходит сейчас. Перестань всё время думать о каком-то далеком будущем, где нас с тобой не будет. Твоё прошлое, будущее не определяет тебя, и это не чей-то дар, расписанный по минутам кем-то свыше. Ты сам выбираешь как жить, так есть ли смысл постоянно бояться чего-то, что случится только через десятки лет? Все удивлённо смотрят на Донхёка. Первым не выдерживает Марк. Он отворачивается и начинает тихо смеяться, прикрывая рот ладонью и разрушая звенящую тишину в комнате. — Что за чёрт, Донхёк. Где ты все эти годы скрывал мудрые мысли? – Донхёк хватает гогочущего Чэнлэ за лодыжку и тянет вниз, пытаясь за ногу подвинуть его к себе. — Я защекочу тебя до смерти, Чжон Чэнлэ. Джено смеётся, чувствуя невероятное облегчение, и краем глаза видит, как радостная широкая улыбка расползается на губах Ренджуна. Они справятся с этим. И главным пунктом на пути к успеху станет умение говорить. Делиться проблемами, а не рыть яму в собственном сознании.***
Cigarettes After Sex — Apocalypse
Когда Джемин открывает ему дверь, из глубины дома слышится лёгкая, нежная музыка, а в руках у друида бокал вина. Щёки парня покрасневшие, взгляд туманный, радостный, и всё в нём буквально кричит о расслабленности и спокойствии. Оказывается, что всё, в чём нуждался Джено после долгого, утомительного дня, — это человек из деревянного дома, спрятанного среди леса. — Чем обязан? — спрашивает друид, кивая головой в такт мелодии. Джено любуется довольной ухмылкой, растрёпанными волосами и улыбается, когда замечает, что Джемин без обуви. Так куда привычнее. — Расслабляешься? — Джено не может перестать смотреть в хитро прищуренные глаза напротив. Джемин легко покачивается из стороны в сторону и поднимает правую руку вверх, двигаясь под приятный гитарный рифф. Он путается в собственных ногах, но не перестаёт танцевать, заливаясь смехом, и Джено смело проходит вперёд, закрывая за собой дверь. — Музыка — лекарство от всего. Потанцуешь со мной? Джено непонимающе смотрит в ответ. — Потанцевать? — Давай, волчонок. Когда последний раз ты забывал обо всех взрослых проблемах и по-настоящему веселился? — Джемин ставит бокал на комод в коридоре и вытягивает вперёд ладонь. Он предлагает, не настаивает, но Джено, кажется, больше никогда не сможет сказать ему «нет». Он стягивает ботинки, аккуратно вешает куртку на крючок и делает шаг вперёд, уверенно сжимая чужие пальцы. Джемин светится. Его глаза блестят от выпитого вина, а запах трав, которым пропитался каждый уголок дома, становится тяжелее, насыщеннее. Джено удивлённо тянет носом, не понимая, почему вокруг пахнет цветами, и оглядывается. Высушенные растения, пучками висящие на стенах под потолком и на лестнице, ведущей на второй этаж, снова расцвели, вытянулись и вернули яркий зелёный окрас. Джемин тащит его в центр комнаты, не дав рассмотреть собственную магию, горящую сегодня по-особенному прекрасно, и уверенно сжимает ладони Джено, раскачивая их в стороны. Ли смеётся, когда они наступают друг другу на ноги, не может перестать улыбаться, когда друид закручивается в их руках, пытаясь сделать красивый поворот, и забывает как дышать, стоит уставшему от диких танцев Джемину обвить его талию руками и пристально посмотреть в глаза. — Это странно, что меня так тянет к тебе? — шепчет Джено, боясь звука собственного сердца, отчаянно бьющегося под рёбрами. Они не знают друг о друге ничего, впервые встретились два дня назад, но почему у Ли ощущение, что нет никого в этом мире, кто сможет понять его лучше, чем Джемин? — Смотри на меня, — тихо говорит Джемин. Интонация его голоса ровная, спокойная, отчего Ли начинает нервничать, переживая, что сказал лишнего. — Джено, посмотри мне в глаза. Друид отстраняется, и Ли пытается сдержать постыдное желание снова прижаться к теплу, ощутить на себе руки Джемина, быть единственным, к чему прикован его взгляд. Он робко поднимает глаза, когда на его щёки ложатся сухие горячие ладони. Джемин очень близко. И Джено соврёт, если скажет, что в глубине души он не мечтает чувствовать эти ладони на себе всю жизнь. — Каждое решение, правильное и неправильное, каждый выбор, каждая мысль вела тебя сюда, — Джено не может оторвать взгляд от потемневших глаз. Его тело снова окутывает знакомое ощущение лёгкости, и в каждое слово, падающее с покрасневших от вина губ, он верит. Действительно верит всей душой. — Природа звала тебя. Её магия привела тебя к этому дому и показала мне, что ты придёшь. В этом нет ничего, что можно назвать неправильным. Джено кивает, принимая каждое слово. Джемин такой красивый, что перехватывает дыхание, и магия, незримо витающая вокруг него, мягкая, успокаивающая, добрая. От давящих, сильных эмоций в груди Джено закрывает глаза и опускает лоб на чужое плечо, пряча горящее лицо. Единственное, что имеет значение в данный момент, — длинные пальцы, перебирающие волосы на его затылке, и тихое пение Джемина, согревающее лучше любой печки.