***
Марк никогда не замечал никого, кроме него. С первой встречи и до сегодняшнего дня в его жизни так и не появился человек, чьему сиянию удалось бы затмить естественный, ослепительный блеск Донхёка. — Я всё ещё помню тот момент, когда ты первый раз переступил порог класса, — в кинозале они одни, но Марк всё равно оглядывается, выискивая среди рядов чужие заинтересованные взгляды. Единственный фильм, который идёт в столь поздний час, — слащавая романтическая комедия, давно вышедшая в прокат и не отбившая даже себестоимость. Неудивительно, что здесь больше никого нет. Они всегда так делают. Если нужно поговорить, Марк дожидается, когда Донхёк перебесится, будет готов его выслушать, забирает с работы и покупает билеты на случайный сеанс. Есть вероятность, что только благодаря этим разговорам в темноте они и продержались так долго. Его глаза возвращаются к парню на соседнем кресле. — Знаешь, что я подумал? — Донхёк поворачивается к нему, и Марк испуганно опускает глаза вниз, пытаясь скрыть, что всё это время он рассматривал чужой профиль. — Что ты нелепый заучка с комплексом отличника. Марк хмыкает, потому что предполагал такой ответ. В те дни его совсем не заботил внешний вид, он дёргался в ответ на любую попытку одноклассниц поговорить с ним и упорно исправлял ошибки учителей, если те рассказывали что-то неправильно. А ещё носил обед с собой в класс, потому что организм с трудом справлялся с тяжелой человеческой пищей, наполненной сахаром и химией. — И посмотри, где мы сейчас, — усмехается Донхёк, откидываясь на спинку кресла. Его глаза сосредоточены на экране, но Марк уверен: он не имеет и малейшего понятия о том, что происходит с сюжетом. — Ты же знаешь, почему мы здесь, — вязкая слюна наполняет рот. Марк поджимает губы и впивается пальцами в джинсы, пытаясь хотя бы так почувствовать землю под ногами. Его волнение с трудом можно объяснить словами. Сама мысль о том, чтобы сделать Донхёку больно, невыносима. Но так больше продолжаться не может, потому что он заслуживает чего-то большего. Кого-то, благодаря кому он сможет продолжать сиять, а не меркнуть с каждым годом все больше. Донхёк не отвечает несколько минут, задумчиво отбивая пальцем ритм по подлокотнику. Он всегда кладёт руки на оба, не заботясь о чужих неудобствах. Марк хранит подобную ерунду на подкорке сознания, и как бы он не пытался обмануть себя, но эти мелочи, связанные с Донхёком, занимают гораздо больше места, чем врачебная терминология и воспоминания о прошлой жизни. Он любит его так сильно, но есть вещи внутри, из-за которых счастье является для него невозможной роскошью. — Ты долго тянул с этим, — Марк до боли сжимает кулаки, пытаясь не показать эмоции. — Но сначала расскажи мне. Донхёк забирается на кресло с ногами и полностью разворачивается в его сторону, внимательно смотря Марку в глаза. Удивительно серьёзный, с одним только желанием в глазах — узнать. — Что? — удивлённо спрашивает Марк. Донхёк грустно улыбается и протягивает обе руки к его сжатым кулакам. Он тянет сцепленные ладони к себе, раскрывает побелевшие пальцы, особенно нежно обводя тот, на котором тускло сияет подаренное им кольцо, и принимается осторожно массировать фаланги. — Всё. Расскажи с самого начала, не скрывая от меня ничего. Хочу знать, как ты попал к нам в школу, что делал, после того как сбежал, почему… — его голос угасает с каждым новым словом, — почему у тебя в голове так прочно засела мысль, что ты не заслуживаешь счастья. В фильме главные герои начинают петь о крыльях за спиной, красочном мире и счастье. Они молоды, влюблены и готовы горы свернуть, но эта парочка слишком зациклена на хорошем, забывая, что у всего есть обратная сторона. Марк не знает, каково это — любить кого-то, не испытывая при этом ежесекундное сожаление, боль от осознания, что история неизменно закончится плохо. — Почему ты хочешь это узнать? — свет падает на лицо Донхёка только с одной стороны. Его губы немного приоткрыты, а глаза сосредоточены на руке Марка. Ресницы тёмным веером опустились на щёки, и краски, бегающие по залу от экрана, ложатся на его лицо, раскрашивая кожу в яркие цвета. В тот момент когда он поднимает взгляд, вдох теряется в груди Марка, останавливая время вокруг и притупляя звуки. — Разве это не очевидно? — увиливает от прямого ответа Донхёк, но в его глазах россыпь эмоций, отражающих то, что дрожащим облаком клубится внутри самого Марка. «Потому что люблю тебя». Он закрывает глаза, неспособный выдержать уязвлённый, открытый взгляд, который Донхёк столь редко показывает. Последний раз Марк видел его в свой день рождения, когда среди ночи младший пробрался в его комнату, чтобы первым поздравить именинника. Донхёк разбудил его поцелуем в лоб, и Марк в полудрёме, не думая ни о чём, кроме опаляющего чувства в груди, крепко прижал его к себе, слушая сбивчивый шёпот с благодарностью за своё появление на свет. Он вспоминает слова Джено в Снежной Ночи, когда Донхёк сбежал от разговора под предлогом покупки сувениров. Если Марк не может подпустить ближе, то стоит хотя бы объяснить почему. Открыть глаза и посмотреть в другие напротив гораздо сложнее, чем он думал. — Хорошо, — он поворачивает ладонь тыльной стороной вверх и сжимает горячие пальцы. — Ты не первый меченый, которого я встретил в своей жизни. Довольная улыбка, появившаяся после согласия Марка, мгновенно слетает с губ Донхёка, выражая крайнее удивление этими словами. — Что? — Для того чтобы стать человеком, недостаточно просто желания. Только если ты не меченый, чьё везение сделает всю основную работу, а тебе останется только кивать в нужных моментах. Донхёк перестаёт моргать, из-за чего Марк смеётся и легко ведёт подушечкой большого пальца по нахмуренным бровям. — Когда я пересек границу, то не имел понятия, как сильно ритуал повлияет на меня. Откровенно говоря, принимать решение на эмоциях — полная хрень. — Ты на что намекаешь? — возмущенно выгибает бровь Донхёк. — Ты сам знаешь, что мог бы избежать половины наших ссор, если бы не реагировал столь буйно, — на обиженно поджатые губы Марк только продолжает улыбаться. — Я подготовил всё для оказания первой помощи, но понимал ли я, насколько слабее организм человека? Определённо нет! От болевого шока и потери крови я мог бы умереть ещё там, на границе. — Но не умер. Тебя спас меченый человек? — Донхёк взволнованно сжимает его пальцы. Под звук первых признаний в любви они замирают, смотря друг другу в глаза. Марк сходит с ума от мысли, что другой человек когда-нибудь увидит Донхёка в его очаровательной впечатлительности, под слоем шуток и беззаботности разглядит ранимое, удивительно доброе сердце. — Да. Те часы как в тумане, потому что с каждым шагом я терял воспоминания, не понимая, где нахожусь и почему все ориентиры, изученные годами, вдруг пропали. Было... больно. Марк тогда сотню раз пожалел о глупом, импульсивном желании быть тем, кем он никогда не являлся. Мышцы слабели так же быстро, как покидало его сознание, а кровь всё никак не останавливалась, несмотря на умело сделанную давящую повязку. Тени смеялись над ним, деревья отворачивались, не понимая, как он посмел предать свою сущность, а лес впервые за столько лет полностью замолчал, пугая гнетущей тишиной. Донхёк отвлекает его от мыслей тёплым прикосновением. Он заправляет прядь волос Марку за ухо, и в этом жесте нет ничего особенного: они сотню раз проделывали подобное из-за взаимного неконтролируемого желания касаться. Но в темноте кинозала, в укрытии десятков одинаковых кресел и разделённого на двоих воздуха, даже легкое движение разжигает внутри пламя. Марк медленно подаётся вперёд, соединяя их лбы, не отводя глаз и мелко, поверхностно дыша. Донхёк пахнет кофе, стаканчик которого они разделили пока ехали сюда, но сквозь эту горечь отчётливо чувствуется естественный запах его волос, кожи и почти растворившийся аромат стирального порошка. Марк ведёт носом по горячей щеке, ломаясь внутри от протяжного выдоха, коснувшегося шеи, и происходящее до боли напоминает тот день, когда они чуть не совершили эту же ошибку. Весенний семестр второго курса, когда Донхёк почти поцеловал его. Они жутко напились среди недели, устав от бесконечных пар и нудных лекторов, под вечер сбежали из общежития, чтобы расслабиться в ближайшем клубе, где постоянно развлекались толпы студентов. Громкая музыка, дикие танцы и стена едкого тумана, в дымных клубах которого отчетливо прослеживался запах сигарет. Донхёк из настоящего упрямо смотрит ему в глаза, не давая Марку ни малейшего шанса сбежать. Его грудь тяжело вздымается, а пальцы вспотели, с силой сжав ладонь Марка. И в прошлом они смогли остановиться только из-за того, что Донхёк смущенно отвел глаза, внезапно протрезвев от их близости. Стоило ему сделать это, как атмосфера вокруг сломалась. Шум вернулся, как и тяжелый запах пота, влажный воздух и дикие крики. Но теперь он такой ошибки не допускает, следя за каждым движением старшего. — Пожалуйста, — Марк не узнаёт собственный дрожащий голос. Он хочет отпрянуть, но тело не слушается, преисполненное желания почувствовать на себе чужую любовь. Губы Донхёка совсем не мягкие. Искусанные от постоянного волнения, потрескавшиеся, и Марк жадно припадает к ним, языком обводя ранки. Он отчаянно подаётся вперёд, когда Донхёк сдавленно стонет, и хватается ладонями за мягкие бока, кончиками пальцев ощущая каждую нитку тёплого свитера. Подлокотник больно впивается в живот, поэтому Марк поднимает его вверх суматошным движением и тянет младшего ближе, помогая сесть к себе на колени. Его трясёт изнутри, когда Донхёк дрожащими пальцами поглаживает разгорячённую шею, запуская их под воротник и царапая позвонки. Первые несколько недель после того как Марк сбежал из дома, его волновало только одно: выживание. Возня с поддельными документами, махинации с оформлением квартиры, разбирательство с органами опеки и куча мелких дел вроде покупки одежды, подачи заявления на учёбу и обучения минимальным навыкам социального взаимодействия. В те дни он не мог нормально ответить даже продавцу в магазине, опасаясь, что его раскроют, заставят вернуться в город, страшащий его сильнее всего на свете. Многолетний жизненный опыт канул в небытие, стоило Марку пересечь линию, отделяющую его мир от больших городов, шумных улиц и заразительно смеющихся людей. А потом случился «эффект Донхёка», чем-то похожий на тепловой удар. Марк долго не замечал никаких симптомов вроде излишней опеки, постоянного желания быть поблизости и просто ощущать меченого рядом. Всё то же самое он чувствовал и к остальным парням, когда те радушно приняли его в компанию, словно он всю жизнь был её частью, но оказалось, что отношение к Донхёку в корне отличалось от благодарности и братской любви к парням. Из-за длительного, непрерывного нахождения подле солнечного ребёнка он не заметил, в какой момент наступило болезненное состояние перегрева, когда организм больше не в состоянии поддерживать нормальную температуру тела. — Я так тебя люблю, — шепчет Донхёк ему в губы, вынуждая Марка открыть глаза. — Так сильно и так долго, что просто не представляю, каким бы я был без этого чувства внутри. От этих слов Марк застывает. Неправильно. Эти слова ужасно неправильные. Он ушёл из дома, потому что не мог вынести того, как низко поступали эльфы в отношении людей. Но чем лучше он сам, если на протяжении стольких лет своим присутствием заставляет Донхёка ежедневно страдать, сходить с ума и теперь, как оказалось, терять себя. Чем он лучше? Он резко поворачивает голову в сторону, зная, что следующими словами убьёт как Донхёка, так и себя. В тот день, когда они впервые встретили Джемина, тот сказал, что Марк должен оберегать меченого, должен охранять хрупкое человеческое сердце. Потому что если его разбить, то у людей не остаётся ничего. Он хорошо запомнил эти слова. И сделает всё, чтобы сохранить внутренний свет Донхёка. Даже если их расставание разобьёт сердце самому Марку, ведь теперь он такой же человек. — Нам нужно домой, — Марк тянется к своей куртке на соседнем кресле. Донхёк — всё ещё у него на коленях — непонимающе хлопает ресницами, и его руки медленно съезжают с чужих плеч, безвольно повисая вдоль тела. — Это всё, да? — шёпотом спрашивает он. И Марк совершает огромную ошибку, решив посмотреть ему в глаза в этот момент. Потому что, побывав столь близко к самому заветному желанию и не сумев коснуться его в последний момент, означает в одно мгновение опустить до незначительной мелочи все яркие эмоции и моменты, что помогали жить долгие годы. Всё равно, что за секунды сломать себя до неузнаваемости. Донхёк не знает, каким бы мог быть без этой ежедневной боли, которую Марк доставляет ему своей неспособностью отказать напрямую. Но даже сейчас, когда в распахнутых глазах застыли слёзы, он не может найти внутри силы, чтобы сломать всё окончательно. — Я не знаю, — отвечает он. Донхёк ничего не говорит. Он молча поднимается на ноги, забирает пальто и послушно идёт следом за Марком к машине. В какой-то момент его шаги стихают. Донхёк останавливается посреди парковки, стеклянным взглядом смотря куда-то под ноги. — Донхёк? — Марк останавливается немного дальше, специально не подходя ближе. Он крепко сжимает пальцы, ногтями впиваясь в мягкую кожу ладоней, потому что видит, как крупные слёзы начинают падать на асфальт. — До чего же больно, — говорит он, смотря на Марка. Его глаза сильно покраснели, из носа нещадно течёт, из-за чего он остервенело стирает влагу с лица рукавом, раздражая нежную кожу. — Я дышать рядом с тобой не могу, но никогда не смогу уйти. Какая ирония, что удача сопутствует мне во всём, кроме того, за что я готов жизнь отдать. Сердце Марка разбивается об асфальт, и ноги становятся настолько легкими, что сделай он одно неверное движение — и они подкосятся, безжалостно бросив его вниз. — Поехали, — Донхёк проходит мимо, стирая слёзы и хлюпая носом. Только после этого Марк позволяет себе моргнуть и наспех стереть мокрые дорожки на щеках.***
Ренджун встречает их в коридоре, нервно расхаживая из стороны в сторону. Когда дверь хлопает за спиной Марка, он останавливается и смиряет их обоих озадаченным взглядом. — Что случилось? — спрашивает он, но потом, будто что-то вспомнив, вздрагивает. — Ладно, сейчас это не важно. Вы просто не поверите, кому было продано кольцо. Чёрт, это просто смешно! — Та фея звонила тебе? — Донхёк стягивает шарф с шеи и кладёт его на полку. Умело притворяется, что всё отлично, за столько лет научившись скрывать происходящее между ними от друзей. Тем более от Ренджуна, который много лет назад постоянно бесился из-за них двоих. — Да, радостно напомнила, что через два дня ждёт в своей лавке мою кровь, а потом назвала имя. — И? — спрашивает Марк осипшим голосом. Он случайно задевает плечо Донхёка, и, когда тот дёргается от его прикосновения, становится совершенно плевать на то, где это чёртово кольцо. Может Марку просто стоит перестать искать его и сдаться? — Кольцо купил вампир, живущий сейчас в нашем городе. Донхёк удивлённо вскидывает голову, забыв, что хотел поставить ботинки на полку. — Твой отец? — на выдохе интересуется он, не веря, что всё так просто. — О нет, лучше. Но не переживайте, вы с ним тоже хорошо знакомы. Марк хмурится, перебирая в голове всех знакомых вампиров из их города, но не представляет, кому могло бы понадобиться кольцо. Пока его не пробивает осознанием. — Ты шутишь? — спрашивает он, широко раскрыв глаза. Ренджун скрещивает руки на груди и ухмыляется. — Это просто нелепо, — резюмирует Ренджун, на что Донхёк напоминает о своем существовании протянутым «эй». — Я всё ещё не понимаю, о ком речь. — Вампир, живущий в нашем городе, не мой отец, который может позволить себе заниматься коллекционированием столь дорогих и редких вещей. Маленькая, корыстная рептилия… Донхёк соображает туго, но к концу предложения и его озаряет. — Ренджуни встретится со своим первым парнем, как мило, — произносит он елейным голосом. Его ресницы всё ещё слипшиеся от слёз, но он улыбается, делая вид, что всё хорошо. Донхёк всегда так поступает. Каждый раз, стоит им крупно поссориться из-за Марка, он, полностью разбитый, сбегает домой, набирается сил, получает заряд любви от самых близких людей и возвращается назад. Потому что они болезненно привязаны друг к другу. Настолько, что отпустить попросту неспособны. — Мы никогда не встречались! — Да-да, конечно, — продолжает Донхёк, обнимая полукровку за плечи. — Ты заказал пиццу? Я не ел целый день, просто умираю от голода. — Мы не встречались, Донхёк! — голоса постепенно скрываются на кухне, оставив Марка одного посреди коридора. Он ставит ботинки Донхёка на место. Вешает свою куртку и устало опирается на дверь, закрывая глаза. Что, если сейчас отступить? Найти эльфов, сдаться добровольно и соврать, что все эти годы он жил один, скитаясь по городам и странам в попытках сбежать от ответственности. Он перестанет причинять боль Донхёку, перестанет испытывать её сам, и в таком исходе одни сплошные плюсы. Возможно, совет эльфов поверит ему. Проблема только в одном. Кто он такой, чтобы подвергать опасности стольких людей, сводить весь труд человека, спасшего его в самом начале, помогшего встать на ноги и начать жить, к совершенно бесполезной трате времени? Где гарантия, что после смерти Марка они успокоятся, не найдут Джено или Чэнлэ, прекрасных родителей Донхёка и его самого? Всё-таки эта вещь — реликвия, поэтому есть вероятность, что ему просто не дадут умереть, пока он не согласится помочь вернуть кольцо, пытая не только физически, но и морально, причиняя боль близким. К сожалению, Ёнхо видел Ренджуна и Донхёка, видел фотографию и без особого труда нашёл Марка среди огромного мегаполиса. Марк никогда не сможет сдаться. — Кола или пиво? — кричит Ренджун с кухни, обращаясь к нему. — Не хочу есть, — отзывается он. — Пойду к себе, позвоню Джено и Чэнлэ. — Скажи, что мы присоединимся позже, — слышится стук посуды, а потом недовольное возмущение Ренджуна. — Почему ты так беспечно относишься к своему здоровью? — Между прочим, я из-за вас не смог пообедать! Марк тихо закрывает дверь собственной комнаты и, не включая свет, прямо в одежде падает на кровать лицом вниз. Он так и не рассказал ничего Донхёку. Тот не узнал о Ли Тэёне, который в день побега Марка случайно проезжал по трассе и заметил ослабленного грязного человека, из последних сил идущего по обочине незнамо куда. Именно он стал первым меченым, которого Марку посчастливилось встретить. О том, как они придумали план с продажей кольца, как тот помог ему с квартирой и документами, как Тэён лечил его и помогал на первых парах. Как выхаживал безвозмездно, по доброте душевной. Марк хотел бы поделиться с ним каждой мелочью, но забыл о контроле, позволил себе слабину и решил закончить всё раньше, чем они оба были готовы. Он достаёт телефон из кармана джинсов и снимает блокировку экрана, долго разглядывая значок мессенджера. Ему просто нужно сделать вид, что всё хорошо. Он здоров, дышит, а самое главное — жив. Разбитое сердце — это ерунда, учитывая, что у тысяч людей ежедневно диагностируют рак, кто-то теряет близких или становится калекой. Разве происходящее с Марком может хоть на одну сотую сравниться с этим? У Чэнлэ и без этой драмы хватает проблем, а Джено никогда не лез в их дела, предпочитая молча утешать Донхёка, когда тому это было нужно. Марк не станет портить им настроение, рассказывая о случившемся сегодня. Воспоминание о поцелуе Донхёка надёжно запечатает ему рот. Он делает три глубоких вдоха и жмёт на вызов. Изображение долго прогружается, но в конечном итоге картинка становится более-менее чёткой, и Марк радостно улыбается, смотря на счастливого Чэнлэ на экране. — Эй, куда вы пропали? Джено как раз собирался звонить Ренджуну, — звук немного отстаёт от изображения, поэтому Марк выжидает несколько секунд. — Привет. Как вы там? Познакомились со старшими? За спиной Чэнлэ кухонный гарнитур, но Марк не успевает его рассмотреть, потому что в кадр влезает Джено. — Не могу поверить, что ты соизволил позвонить только сейчас. Когда вы приедете? Ренджун в порядке? Марк немного успокаивается, смотря на их взволнованные лица. Как бы тяжело ему не было, он никогда не сможет бросить всё и сдаться. Никто из друзей не заслуживает мучиться из-за его ошибки. Поэтому он пытается принять максимально беззаботный вид и, почесав макушку, начинает свой рассказ. — Надеюсь, что вы сидите, потому что я приготовил максимально безумную историю.