Прорвемся

Робкие мягкие тапочки останавливаются возле плиты. Щелчок газа, следом чайник оказывается на деревянной доске. Чонгук слишком сильно наклоняет, заставляя пакетик чая упасть в кружку и потонуть под кипятком. Закусывает губу, чтобы не нервничать излишне, с громким грохотом и стуком вилок и ложек о поверхность ящика достает десертную вилку, чтобы спасти, словно спагетти, ниточку. Спасение утопающих дела рук самих утопающих, как часто любил повторять Тэхен. Часы почему-то стучат громче, чем обычно, пока Чон отхлебывает горячий чай, еще не успевший завариться, кусает свежепорезанную дольку лимона и морщится. Наверное, стоило надеть рубашку после перекуса. Спокойствие так и исходит из всего его существа, шагающего в прихожую, бросившего кружку на столе с так и недопитым чаем. Чонгук накидывает пальто, забавную шапку с бубоном, растрепавшемся и слабо пахнущем сигаретами Тэхёна. Берет ключи, перебирая в руке и находя нужный, закрывает дверь, поднимая плечи от ветра, ласкающего шею в открытых от перекрученного шарфа участках кожи. В такси душно, темно и молчаливо. Чон без интереса смотрит в окно машины, провожая взглядом серые здания, улицы, небо, людей; ему надоедает то, как глаза постоянно перемещаются справа налево, и по кругу, поэтому останавливает их на водительском кожаном сидении. В кармане начинает перебирать ключи, поглаживая прохладное железо значка, выигранного им для Тэхена в одном из игровых автоматов, в том, который светился изнутри фиолетовым. Открывшаяся и следом равнодушно захлопнувшаяся дверь только усилила скованность, Чонгук поправил ремень, заткнув рубашку ниже, стараясь расправить. — Как мой малыш написал контрольную по физике? — Тэхен тут же оторвался от спинки стула, придвинувшись к стеклу. Место менеджера в банке с оливкой-микрофончиком, психбольница, кассир в аптеке, приемное отделение в поликлинике, даже окно, которое одновременно стекло и зеркало, Чон мог говорить сам с собой или Тэхен мог быть его галлюцинацией. Чонгук мог оказаться во всех этих помещениях, они все подходят наличием стула, стекла и двери. И история могла быть проще, теплее и добродушнее, ведь мы — писатели — должны отражать хотя бы в том, что пишем радость и свет. Если бы по ту сторону стекла не находился ряд камер для преступников. И если бы Тэхен не был одним из них. — На отлично, — выдавливает улыбку Чонгук. Да, люди улыбаются, когда говорят веселые вещи. — Хороший мальчик, — обычно Тэ трепал его по волосам после этих слов. — Как там девчонки? Не донимают? — Терпимо. Я им говорю, что уже встречаюсь с красоткой-иностранкой и уже занят. — Оу, ну не стоило, не такой уж я иностранец, — Тэхен кладет лицо на ладони, ухмыляясь. — А про остальное? — Ты же называл меня красавчиком, в смысле. — Знаешь, я делал это, когда кончал, следовательно… — Детка, если бы не это стекло. — Да-да, боюсь, понял. А у тебя? Я слышал, что могут… припереть к стене. — И отжарить. Всякое бывает, — беззаботно пожимает плечами Ким. — Жаль, что я не чувствую, как ты пахнешь, детка. Дурацкое стекло. — Тобой. — Как и всегда. Чонгук пытается сказать что-то утешительное, выразить ту боль, что разъедает изнутри кислотой, простыми и понятными словами, крикнуть «Так скучаю», но продолжает с мольбой смотреть на Тэхена, по-глупому улыбаясь. Потому что Ким возмужал за последнее время, стал меньше болтать и прикалываться. Отсутствие сигарет заметно помогло ему быть более собранным, однако Чон любил засматриваться на его длинные изящные пальцы с кольцами, держащие между обветренных губ медленно убивающий легкие яд, и обижался, когда Тэ не позволял затянуться хоть раз. Всё для здоровья своего мальчика, но Чонгук чёртов романтик, его даже немного возбуждала мысль коснуться и незаметно облизнуть фильтр там, где касались губы Кима. — Прорвемся, — как в дешевых и не очень мелодрамах, Тэхен прикладывает ладонь к стеклу, подпирает трубку телефона щекой, чтобы приложить и вторую. Позволить ощутить фантомное тепло через тупую раздражающую грань между двумя мирами — преступностью и однообразностью и спокойствием и вечной спешке куда-то. На самом деле Чонгук не чувствовал, потому что руки Тэ всегда прохладные, но Чон представил, хорошенько представил, как по ночам воображал объятия и дыхание. — Детка, будь тише, — Киму пришлось зажать рот сухой ладонью надоедливому мальчику, который застал его за кражей кое-чего важного в кабинете директора. За дверью послышались знакомые шаги, тройные благодаря трости, и Тэхен затолкал Чона в шкаф. Ученик не должен был оказаться там, вообще все были в другом крыле, план Кима проработан всегда хорошо, он даже договорился с одной мелкой, чтобы она признала его своим дядей, и его пустили в школу. Мальчишка попался строптивый, брыкался и постоянно давил своей хорошенькой задницей прямо на член, наверняка не замечая этого до того момента, пока тот не затвердел и не стал упираться в бедро. Директор, наконец, ушел, но Тэ сжал Чонгуку рот сильнее. — Из-за тебя у меня стоит, — зарычал тому на ухо Ким. Он ожидал заминки, смущения, хотя бы приличного отстранения, но школьник усмехнулся, а его рука скользнула к ширинке, сжав орган совсем слегка, но уверенно. — Ты ничего не попутал, детка? Это член, а не вагина. — Похуй, у меня пубертат, — Чонгук сжал сильнее, вырвав из уст Тэхена выдох, тот оттолкнул от себя Чона, но не успел потянуться к ручке двери, как оказался прижатым к стене шкафа. Было темно, сухо, они путались в пиджаке и куртке, Чонгук спрашивал, кто его нанял и зачем он что-то искал у директора в кабинете. Тэ молчал, а сам путался в запахе дерзкого одеколона, самой дерзости и смелости, улыбался и смотрел свысока, вцепившись в талию и прижимаясь к школьнику, чтобы прошептать: «Не детского ума дело, малыш», и покинуть предмет мебели, не ожидая встретить Чона у светофора, да еще и быть узнанным. — Прорвемся, — кивнул Чонгук, поставил телефон обратно и задержал дыхание. Потому что прорываются они уже год. И с каждым днем это слово теряет смысл.