Лилит понадобилось время, чтобы прейти в себя после телепортации и понять, где они очутились. Хватка Люцифера ослабла, и она смогла осмотреть крохотную, не протопленную комнатку, находившуюся, в таком же малюсеньком доме, очевидно, пустовавшем уже пару лет. Это помещение уязвило самолюбие Лилит, ибо она надеялась, что будет медленно и мучительно умирать в месте поприличнее.
— Дом принадлежал старику, который когда-то продал мне душу. Тот сдох, насколько помню, года два назад. Так что, добро пожаловать в твои новые владения!
Вместо ожидаемой благодарности Люцифер столкнулся лишь с негодующим взглядом Демоницы. Тот цокнул и продолжил, закатывая глаза и всем своим видом демонстрируя недовольство, тем, что ему, такому замечательному и добросердечному, вообще приходится что-то пояснять:
— Я, как справедливый и гуманный правитель, дарю тебе эту хибару. Живи и загибайся.
— С какой стати такая щедрость? — Лилит, как ранее уже упоминалось, собиралась мучительно умереть пару минут назад, поэтому привычная покорность сменилась на некое подобие дерзости:
— Принимай и радуйся, посмотрим, сколько ты протянешь, живя такой жизнью, —Повелитель подмигнул и скрылся в языках пламени.
Лилит всем нутром чуяла, что все не так просто. Ощущала это, когда увидела, что снова находится в теле католички-учительницы. Все ее естество понимало это, даже когда на пепелище души начало прорастать семя самой отвратительной штуки на этой жалкой планете — надежды.
Она не хотела умирать. Ни мучительно, ни героически, ни как-то еще. В Лилит всегда присутствовала невероятная жажда жизни. Любой жизни: будь то скитания сбежавшей из Эдема девочки или подстилки Сатаны, Королевы Ада или его изгнанницы. Лилит всегда находила тысячу причин не умирать. И даже сейчас, когда все максимально ужасно, она продолжала бороться за свое, давно уже жалкое, существование.
И все же, что-то было не так.
Следующие пару-тройку дней прошли подозрительно спокойно, и Демонессе начинало казаться, что ее действительно оставили в покое. Она разожгла камин, раздобыла бутылку вина и даже сходила поохотится. Улов был небольшим — щупленький мальчик, даже не девственник. Она тогда подумала, что на этой неделе устроит еще одну вылазку — по удачнее. Не случилось.
На следующий день она проснулась с болью во всем теле. Был непонятен ее очаг и происхождение, но ощущалась она слабо и, привыкшая к боли, Лилит предпочла ее проигнорировать. Она налила себе бокал красного сухого и доела остатки мальчика.
Ей было скучно. Мысли о Зельде не давали покоя, как не старайся она их отогнать. В моменты, когда чувство вины было особенно невыносимым, она даже рада была присутствию ненавязчивой боли, на которую можно было отвлечься.
Поговорить было решительно не с кем, делать решительно нечего. Она не знала, как жить теперь — без чей-то указки, без ада, без рая, без своенравной осточертевшей девчонки и ее тети, завладевшей крошечным дотлевающим угольком, именуемым сердцем Матери Демонов.
Она решила провести ревизию книжного шкафа — вдруг найдется то, что она за свою, кажется, бесконечную жизнь не прочла бы. Из всех книг она не видела от силы штук пять. С одной из них, выглядящей наиболее серьезно и презентабельно, написанной на старом французском (смогла бы эта вудистка понять его, так легко, как делает это Демонесса?), Лилит устроилась в кресле. От остальных четырех книг, с названиями типа: «Ты и я», «Я и ты», «Мы с тобой», «Сто блюд из сколопендры», а так же «Пособие для настоящей хозяйки», Лилит брезгливо открестилась. Ей всегда казалось, что в доме стариков, продавших душу дьяволу, должна находится иного рода литература.
В области живота скручивался неприятный, тяжелый узел, и все тело периодически простреливало, но Демоннсса предпочитала упорно игнорировать болезненные ощущения.
Через день боль стала ощущаться явственнее, игнорировать ее не получалось, что отвлекало Демонессу от скуки и тоски постоянными размышлениями о ее причинах и, что наиболее важно, способах лечения. Понятно было, что причина — магия, ясно было и чья она. Интереснее было то, каким образом он на нее воздействует, и к чему это приведёт. Она потратила почти весь день, перебирая все возможные порчи, заклинания и болезни, сопоставляя их симптомы со своими и вспоминая способы их наложения. Компанию, как всегда, составлял бокал красного, в этот раз, полусладкого.
Наверное в первый раз за все демоническое существование, подъем с кровати стоил Лилит таких усилий. Боль проявлялась все сильнее и сильнее, становясь острой, иногда пульсирующей, а иногда тянущей. Демонесса, шипя и морщась от нового спазма, все же встала с кровати и, в скрюченном состоянии, добрела до малюсенькой гостиной. Прихватив книгу и бутылку — копанию, стабильно отвлекающую от одиночества и тяжелых мыслей, направилась на такой же тесный и крохотный, как весь этот дом, да что там дом — город, задний двор. Как только Демонесса открыла деревянную дверь, с облупившейся грязно-коричневого цвета краской, ее отбросило ударной волной на метра два назад. Колкая, темная, как сама тьма и слишком знакомая магия пронзила оболочку, добираясь до демонического нутра.
«Сукин сын поставил защитный барьер»
Как только Лилит встала и нашла в себе силы расправить плечи, ее скрутила пополам усилившаяся в разы боль. Та будто вцепилась во все внутренние органы разом, каждую секунду цепкими острыми зубами отрывая по куску. Мучительно медленно разъедая сущность Демонессы. Женщина рухнула на пол, запрокинув голову назад, прикусывая руку, в попытке не закричать. Лилит прижала колени к животу — эпицентру боли. Там она концентрировалась, по ощущениям, сворачивалась жгутом, прихватывая с собой все органы, чтобы затем ударить новой волной. Лилит прислонилась к стене, надеясь, что все скоро закончится — помочь она никак себе не могла.
Приступ длился, казалось, вечность. Было очевидно, что приступ вызван попыткой покинуть здание. Больше Лилит рисковать не решилась, поэтому снова устроилась в пыльном потертом кресле и не делала ничего. Она не пила, не читала, даже не думала, просто тупо смотрела в стену с противными обоями в уродливый цветочек — причиной ее будущей депрессии. В какой-то момент, она сама не понимала когда и как, пришло осознание: она умирает.
Ей, на удивление, не было страшно, не было и морально больно — физическая боль давала о себе знать постоянно. Пришло какое-то опустошение, а следом за ним — облегчение и спокойствие. Все эти месяцы, а может и много дольше, она тряслась в ожидании чего-то пугающего и неизвестного, но все же — как не старайся — неизбежного. Сейчас все уже произошло и боятся стало не очень-то и нужно.
Просидев еще немного, Лилит почувствовала, как глаза наполняют влагой.
Видит Бог, черт или еще кто, она так устала бороться. Она боролась столько, сколько себя помнит: с Адамом, с Богом, с Чертом, со всем Адом. Боролась за равенство, за свои принципы, за свободу, за трон, за Зельду, за себя. Она сражалась за всё, за всех, со всеми и всё в одиночку. И сейчас она, наконец, может перестать и просто ждать конца. Лилит смотрит в потолок и улыбается почти счастливо. Она чувствует больное, искаженное изувеченное и вывернутое на изнанку, но подобие почти счастья. Ей можно остановиться.
Еще через пару часов такого сидения, в голову Демонессы приходят два других озарения: сначала она поняла, что за напасть ее преследует.
И как она сразу не догадалась? Она сама приложила руку к созданию своей «болезни». В аду тогда были беспорядки, и они с Люцифером придумали новый вид наказания — «волшебный» порошок, действует на демонов любого ранга, смерть медленная и мучительная, антидотов в природе не существует. Можно травить не придавая огласке, можно, как показательный пример несогласным. Этот, казалось бы, идеальный яд тогда знатно нашумел в аду, но решено было прекратить ее использование — совет побоялся сосредоточения такого грозного оружия в руках своенравного и властолюбивого Темного Повелителя, да и ингредиенты слишком редкие и дорогие.
Порошок нужно было куда-то подсыпать, отсюда еще один вывод: вино. Маленькая слабость, преследовавшая Демоницу из тела в тело всю жизнь, станет причиной ее смерти. Как глупо и банально.
Сейчас, вспоминая чудесный букет воздействий сего средства, Лилит как никогда хотела выйти на улицу — собрать ингредиенты для обезболивающего и найти что-нибудь, что убьет ее быстрее и безболезненнее — на случай, если станет совсем невмоготу, но сукин сын уже все продумал.
***
Больно. Чертовски больно. Больно ходить, больно лежать, больно пить, не больно только спать, но не получается. Демонессу знобит и колотит, будто бы она жутко замерзла, но в доме не просто тепло — жарко.
Она мечтала потерять сознание. Забыться, чтобы больше не ощущать, как невидимые раскаленные штыри впиваются в позвоночник, пока когти дерут плоть. Она бы даже расплакалась, если бы были силы, но слезы не брызжут из глаз даже при особо сильных спазмах.
Вот уже несколько дней Лилит билась в горячке. Она сминала простыни под собой и елозила по влажной от пота и слез подушке. Демоница все же наскребла силы и заплакала, точнее просто позволила слезам течь по лицу. Она не скулила и не всхлипывала — на это сил не хватало, а слезы все катились и катились по острым скулам — просто не могли остановиться. Она плакала от боли, от обиды и беспомощности, плакала потому что устала, плакала, потому что не делала этого слишком долго.
Она тяжело дышала, перекатывалась с одного края кровати на другой и все сжимала в потной ледяной ладони нечестивый крест — Ее крест. Зельда носила его не снимая почти всю свою жизнь, а сейчас вряд ли заметила пропажу.
Лилит скучала. Лилит ждала. Она понимала, что Зельда не придет, что рыжеволосой дела нет до предавшей ее Демоницы. Но, метаясь в новом приступе боли, в момент, когда воспаленное сознание немного прояснялось, а разум успокаивался, она смотрела на дверь и крепче сжимала крест.
***
Демонесса тянется к стоящему на тумбочке кувшину, но обнаруживает его пустым. Пить хочется безбожно и почти всегда. Наполнить кувшин она не может — боится рухнуть с кровати и не залезть обратно, а сдыхать на полу не хочется совсем.
Лилит бессильно откидывается на подушки чувствуя, как противная, тягучая плотная и тяжелая дымка снова заволакивает разум. Если бы она помогала притупить боль, но нет. Лилит чувствовала ее так же остро, просто голова становилась будто набитой ватой, отчего соображать нормально было невозможно.
Демоница бредила. Ей чудился то приглушенный стук каблуков о поверхность ветхого пола, то нотки знакомого парфюма, то зовущий ее голос рыжеволосой. Иногда, галлюцинации были настолько убедительны, что Демоница, превозмогая слабость во всем теле, пыталась отправиться следом за манящим голосом своей Зельды (наделе же получалось только слегка приподняться над пыльными подушками). Ей мерещились налитые свинцом глаза Повелителя и оба Адама, чудились теплые ветра Эдема и синие языки пламени преисподней.
***
Когда она уже хотела умереть, когда она уже сдалась, когда страх неизвестности отступил, и было уже плевать куда и как, лишь бы подальше от этого мира. Когда она уже точно была готова принять смерть с распростертыми, ей вдруг стало легче. Боль слегка притупилась, давая возможность поспать, а после даже сходить за водой и в уборную. Лилит предусмотрительно наполняет водой все возможные емкости, дабы на смертном одре не мучатся хотя бы от жажды.
Лилит не верит в свое чудесное исцеление, скорее это — последняя подачка умирающему. Небрежно швырнутый в сторону несчастного кусок надежды, но она на такие штуки не поведется. Демонесса знает, что пройдёт день, ну может два и все будет так же, хотя, нет. Все будет хуже.
Она чувствует на себе дыхание смерти. Та была шлейфом Матери Демонов так долго, так долго шли они под руку, что Лилит не может ни чувствовать, как теперь неразлучная спутница тянет к ней свои костлявые руки.
Лилит разрешает себе приземлится в скрипучее кресло-качалку и выжидающе смотреть в пустоту коридора. Никто не придёт, и Демонесса это знает и все же…
Она не может удержатся и вспоминает Зельду. Воображение рисует Спеллман такой, какой Демонесса ее любит. Ее нарочитую холодность, взыскательный взгляд в обрамлении густо накрашенных ресниц, дым, вылетающий из приоткрытого рта, матовость покатых плеч, стройность талии, белизна кожи.
Лилит так и сидит в скрипучем кресле-качалке пыльного домишки на окраине крохотного города. Сидит и смотрит в коридор, боясь спугнуть желанный образ.
Она боится смотреть в зеркало, но знает, что в нем увидит — истерзанное болезнью, потасканное и исхудевшее лицо да потухший взгляд брошенной собаки. Женщина горько ухмыляется, аккуратно приподниматся и в полусогнутом состоянии добирается до постели — боль возвращается.
***
Она снова мечется, окончательно сворачивая простыни, сбрасывая их с кровати. То стаскивает с себя одеяло, то снова, в полу бессознательном состоянии пытается укрыться. Лилит распластывается на кровати, и снова заходится, черт знает откуда взявшимся, кашлем, и дышит тяжело, и говорит не умолкая что-то невнятное, а может и внятное — разобрать некому. Стонет, сворачиваясь в клубок. На один бок. На другой. Снова занимает всю кровать и рука, все еще не выпустившая крест, свисает с постели. Вдруг Демонесса выпрямляется, выгибается в спине, и, на секунду придя в себя, смотрит в темный коридор.
—Пришла, — выдыхает она и блаженно улыбается.
Нечестивый крест болтается на пальце и в конце концов падает на пол.
