numb.

— мне жаль, что так получилось. жаль, что я отстранился от вас и жаль, что я считаю себя никем. ещё мне по истине жаль вас, потому что вы видите, как я превращаюсь в ничто. депрессия, загоны, бред, помутнение, называйте это, как хотите., а мне ведь, просто жаль.

— Сынхун, ты готов? — голова просунулась в проёме двери. Парень, что сидел на своей кровати и смотрел на плотные шторы, кивнул. — Тогда выходи через пару минут, папа сейчас подъедет. И снова кивок. Дверь закрылась и в комнате снова стало тихо. Сынхун ненавидел тишину. Хотя в последнее время она постоянно его окружала. Даже когда музыка в наушниках работала на всю громкость, тишина и пустота всегда были где-то рядом (наверное, внутри него самого). Находясь в своей комнате, Ким всегда включал музыку, потому что если он не будет этого делать, то его мысли окончательно поглотят его. Хотя, может быть так оно и лучше будет? Вдруг оставшиеся чувства исчезнут и ему больше не нужно будет терпеть отвратительную пустоту в собственном сердце. — Сынхун, выходи! Парень тяжело вздохнул и взял маску, что лежала рядом. Зеркал в его комнате не было, а все остальные зеркала в доме были завешаны, поэтому брюнет даже не знал, как он выглядит (знал, что ужасно). Используя костыли, он вышел из комнаты в коридор, где его дожидалась мама. — Можешь идти в машину или, если хочешь, то дождись меня и- — Я сам, — оборвал её сын. Сынхун вышел из дома и сразу направился к машине. Его самым ненавистным во всём этом было то, что каждый раз, когда ему нужно было вставать или садиться, у всех становился такой вид, как будто они смотрят на умирающего. Хотя может оно так и есть. Когда госпожа Ким села на пассажирское сиденье, машина тронулась с места. Как и всегда, Ким хотел надеть наушники, чтобы не слушать разговоры родителей. Но заметив это, его мама тут же начала говорить. — Мы приедем на приём чуть раньше, не хочешь погулять, чтобы не ждать в больнице? — Нет. — Сынхун, — на этот раз влез отец. — Рано или поздно тебе придётся вернуться к своей обычной жизни. — Обычной жизни у меня уже никогда не будет. На этом разговор закончился. Все знали, что это правда, поэтому спорить не было смысла. * На приёме Сынхун не услышал ничего нового: «Тебе нужно начать ходить без костылей», «Иногда нужно гулять», «Нужно вести дневник с записями», одно сплошно нужно. Как будто они не понимали, что на самом деле ему нужно, чтобы жить так, как раньше. — Сынхун, — позвала его мама, снова возвращая в реальность. Она всегда так делала, когда видела, что сын витает где-то в своих мыслях. — Давай заедем в кафе и купим какой-нибудь тортик? — Я посижу в машине. — Сынок, — женщина посмотрела на него через зеркало заднего вида. — Пожалуйста. Мы так давно никуда не ходили вместе. Просто на пару минут. Ким долго сидел и смотрел в глаза своей мамы. В них было столько отчаяния и надежды, как тогда в больнице, когда он только проснулся. Уже год прошёл. А смотрит она всё также. Потому что волнуется и каждый день в родительской комнате слышны всхлипы. Из-за него. — Ладно, — быстро ответил парень, отворачиваясь к окну. С пассажирского сиденья послышался облегчённый вздох. * Они приехали к их любимое кафе, которое находилось в пятнадцати минутах от больницы. Брюнет поправил маску, чтобы она точно закрывала правую щеку, и вышел из машины с помощью мамы, которая подавала ему руку и сразу же костыли (ладно, вставать ему всё ещё тяжело). Они втроём направились к кафе. Народу на улице было достаточно, поэтому Сынхун старался передвигаться как можно быстрее, чтобы сесть уже в кафе и чтобы никто не него не смотрел. Но как только они подошли к двери кафе, она резко открылась и оттуда вышел парень. А дальше всё начало происходить, как в замедленной съёмке: вышедшей парень с красными волосами останавливается, боясь сбить, поднимает голову вверх, чтобы извиниться, но замирает. Потому что понимает, кто стоит перед ним. — Сынхун…