Серп и Молот над Вестеросом

Принимая командование Черноморским флотом, я не мог себе даже представить, что настанет тот день, когда боевая задача наших кораблей станет заключаться в том, чтобы обеспечить вывоз беженцев и эвакуационных грузов из средиземноморских стран, тех из них, что обратились к Советскому Союзу с просьбой о помощи. Сербы и болгары, греки и итальянцы, даже англичане и французы из колониальных администраций – пока Эгейское и Средиземное моря ещё были судоходны, наш флот находился в постоянной боевой готовности… И.С.Исаков, Адмирал флота Советского Союза. Огненное крещение. Л.: Военмориздат, 1987

СССР, Екатеринбург, 3 января 1941 года       Несмотря на только что наступивший Новый год, на станции Шарташ Уральской железной дороги кипела работа. Здесь, на окраине Екатеринбурга, по плану размещения новых производств было решено организовать завод транспортного машиностроения, с оборудованием германских заводов Siemens и AEG.       Все пути станции были уже забиты вагонами, ждущими своей очереди, и маневровые паровозики типа «мягкий знак» подобно большим жукам ползали по заснеженной стройплощадке, подтаскивая тот или иной вагон к месту, где возводился очередной будущий цех. Опорожнённые вагоны собирались в обратном парке, и их утаскивали обратно на запад – теми же электровозами, что привезли их сюда.       Городское и областное начальство хваталось за головы – где и как организовывать размещение прибывающих в город людей – пассажирские с западной границы приходили раз в несколько дней, и всех германских и венгерских беженцев нужно было где-то размещать и чем-то кормить. Хорошо, вместе с заводами строили и жилые районы вблизи от центральной проходной, и первые дома в посёлке нового Трансмаша уже приняли жильцов. А так все имеющиеся в городе гостиницы были забиты новоприбывшими и их семьями.       И ведь не первый это был завод, да и не последний. Прямо возле нового Трансмаша ещё один завод на немецких станках строят – будущее производство кузовов, шасси и рам, бывшее оборудование фирмы «Krauss-Maffei». А несколько севернее, там, где завод электрического машиностроения стоит, там ещё и трамвайный завод подселяют, тоже из Германии.       «Сколько народу в городе прибавится после всего этого?», озадаченно думал председатель горисполкома товарищ Федичев. «По переписи шестьсот тридцать четыре тысячи с полтиной насчитали в запрошлом году, а сколько сейчас приедет? Двести? Триста? Это ж сколько домов строить… только брёвна да кирпичи подвози. Хорошо, с запасом закладывали в тридцатые годы, вот и пригодилось теперь».       Но, тем не менее, даже несмотря на мороз, стены заводских цехов и жилых домов росли вверх, и к будущей проходной нового завода уже потянулась нитка трамвайного пути. Вторая индустриализация набирала обороты. *** СССР, Москва, 9 января 1941 года       Очередное заседание Совнаркома, собранное Сталиным, было посвящено резкому увеличению количества населения страны и сопутствующим вопросам.       - По материалам переписи тридцать девятого года, население Советского Союза составило двести двадцать восемь миллионов человек, - зачитывал Сталин. – Сейчас, по плану «Ковчег», ожидается прибытие ещё не менее пятидесяти миллионов, проживавших ранее в Германии, Венгрии, Югославии, Италии, Румынии, Болгарии и Греции. Главные вопросы, которые волнуют нас в связи с этим – где новоприбывших размещать и чем кормить.       - С жильём всё в порядке, товарищ Сталин, - заверил народный комиссар строительства Кучеренко. – После того, как мы стали строить жильё быстрее, чем растёт население, нехватки жилых помещений удалось избежать. Но пока для домов второй очереди, кроме заводских посёлков, вынуждены прибегнуть к временным мерам – строим деревянные бараки с печным отоплением.       - Благодарите Вашего предшественника, товарищ Кучеренко, за созданный задел для совершения такого рывка, - усмехнулся в усы Сталин. – Есть мнение, что такая импровизация в таких условиях оправдана, но только в таких. Когда ситуация с притоком населения пойдёт на спад, необходимо переходить к замещению деревянных бараков благоустроенными капитальными домами.       - Капитальное строительство тоже ведём, товарищ Сталин, - заверил вождя товарищ Кучеренко. – Пока из дерева возводим только временные квартиры на окраинах. Однако из нашего профильного НИИ передали новую технологию ускоренного строительства. Первый способ – сборка домов на монолитном каркасе, второй – сборка из бетонных плит, панелей. Оба способа сейчас проверяем на практике, заключение Вам доложим.       - Если Вы сможете ускорить темпы строительства, не ухудшая качества сдаваемого жилья, это будет только нам во благо. Однако не пытайтесь экономить копейки там, где потом потеряете сотни рублей.       Сталин бил не в бровь, а в глаз. Не так давно ему на утверждение принесли проект расширения ленинградского метрополитена, и там кто-то от большого ума решил урезать расходы на прокладку второй и третьей линий путём сокращения длины станций на два условных вагона. Более того, на третьей линии, должной пройти под Невским проспектом, тот же великий мудрец решил исключить из проекта половину станций, намечавшихся к постройке. Говорят, когда товарищ Жданов по этому поводу объяснял горе-архитекторам причину сталинского неудовольствия, матерный загиб был слышен аж у Финляндского вокзала, и чайки от сотрясающегося воздуха натурально падали замертво. Так что проект утвердили в первоначальном варианте, без удешевлений и сокращений, и уже начали сооружать первые километры новой линии. Узнав о разносе, учинённом ленинградцам, киевляне, составляя свой проект метрополитена, не рискнули экономить на спичках. В результате товарищ Сталин получил на утверждение проект трассы от «Святошина» до «Дарницы», станции на которой рассчитывались на восемь вагонов, и проект этот был одобрен без возражений. Даже работы уже начались.       После проблем со строительством подняли вопрос о провизии.       - Сейчас, товарищи, нам помогают немцы и мадьяры, отправляя вместе со своими гражданами эшелоны с продовольствием. Но приближается весна, а с ней – и посевная, - доложил нарком земледелия Вениаминов, сменивший на этом посту умершего в 1936 году Нестора Махно.       - Все ли машинно-тракторные станции обеспечены техникой? – спросил вождь.       - Все, товарищ Сталин. Однако есть необходимость расширения количества обрабатываемых земель, поскольку площадей в Чернозёмном районе, Новороссии, на Кубани, на Алтае и в Маньчжурии может не хватить. Резерв есть – большие площади целинных земель на южном Урале и юге Западной Сибири, в Актюбинской, Петропавловской, Акмолинской и Павлодарской областях.       - А там есть, кому обрабатывать землю?       - Ещё в прошлом году выехали первые отряды колхозников и геодезические партии для разметки земель. В посевную наступившего года планируем вспахать и засеять первую очередь пригодных земель до десяти километров вдоль железных дорог, чтобы сократить подвоз зерна к станциям. Достигнута договорённость с немецкими товарищами об обмене опытом, в том числе в повышении урожайности. Предполагаем тех из поселенцев, кто прежде обрабатывал землю, направлять на целину на помощь нашим.       - Правильно делаете, товарищ Вениаминов, что расширяете сотрудничество с нашими соседями. Сейчас есть возможность практически задаром перенять от них то, что в обычных условиях обошлось бы нам дорого. Так что продолжайте в том же духе, товарищ Вениаминов, и весной мы выслушаем Ваш доклад о подготовке к посевной кампании. Далее. Товарищ Ковалёв, доложите о состоянии перевозок эвакуационных грузов.       - Выполняем в соответствии с планом! – начал доклад народный комиссар путей сообщения Иван Владимирович Ковалёв, осенью сменивший на этом посту Лазаря Моисеевича Кагановича. – Эвакуационные грузы идут практически без задержек. Вычистили все базы запаса, все паровозы и тепловозы тяжёлых серий, какие смогли снять с регулярных рейсов, сосредоточили на западных дорогах. Отменено регулярное пассажирское сообщение западнее станции Двинск Прибалтийской дороги, Смоленск Западной, Гомель Полесской, Киев Юго-Западной, Николаев Одесской, Гельсингфорс Финляндской. Западнее Москвы пассажирское сообщение сокращено наполовину, за исключением линии Москва – Ленинград. По всей сети западнее Урала, исключая линию Москва-Ленинград, введён параллельный график движения, с ограничением скорости до семидесяти километров в час, так мы устраняем разницу в скоростях поездов.       - Каково техническое состояние подвижного состава? Не подведёт?       - Не должен, товарищ Сталин, - ответил Иван Владимирович. – Имеем некоторые резервы тяги, кроме того, германские товарищи передают нам свои паровозы и вагоны, мы их постепенно переделываем на нашу колею и пускаем в ход. Мобилизовали германских рабочих, что к нам перебираются, под гарантии дальнейшего трудоустройства на наших заводах. На Привислинской дороге доля такого подвижного состава достигает тридцати процентов. Идёт передача и электровозов, но там посложнее, и напрямую пустить в дело мы сейчас можем только итальянские после их переделки на нашу колею, так как их и наше напряжение совпадает.       - Пополнение с заводов идёт?       - Так точно, товарищ Сталин. Все новые паровозы и тепловозы сразу после их приёмки в составе локомотивных колонн гоним на западные дороги. На внутренние пока идут только электровозы, туда, где они уже работают. Хотя на дорогах восточнее Москвы электрифицируем все значимые направления, чтобы снять потребность в паровозах там.       - Вы правы, товарищ Ковалёв, на перспективу такой ход нам поможет. Продолжайте выполнение плана, мы должны успеть перевезти как можно больше.       - Сделаем, товарищ Сталин! *** СССР, станция Граница-Стрыйская Львовской ж.д., 16 января 1941 года       Этого пассажира, прибывшего с поездом, полным беженцев из Будапешта, пограничники заметили сразу. Да и сложно было не заметить, поскольку явился сей пассажир второго класса едва ли не единственным мужчиной среди полного состава женщин и детей. Но если беженцы прошли проверку быстро, и уже садились в поезд широкой колеи до Львова и Киева, а трое военнослужащих в чине поручика, капитана и полковника мадьярской армии имели при себе командировочные предписания и также прошли досмотр благополучно, то за этого взялись всерьёз.       - Та-а-а-ак… Тивадар Шварц, венгерско-подданный, уроженец Будапешта… - прочитал предъявленные бумаги капитан-пограничник. – Паспорт есть, но советской визы в паспорте нет. Предписание на эвакуацию при себе?       - Да, господин капитан… При себе… - подозрительный пассажир подал пограничнику ещё одну бумагу.       - Так ведь липовое у Вас предписаньице-то, уважаемый, - усмехнулся пограничник, ознакомившись с текстом.       - П…почему? По какому праву?       - По плану приёма эвакуированных. Правом на эвакуацию в составе первой очереди обладают дети обоих полов и женщины детородного возраста, а также учёные, студенты и преподаватели технических и естественнонаучных специальностей, медицинские работники, инженерно-технические служащие, рабочие фабричных, заводских и сельскохозяйственных производств и члены их семей. У Вас же, я вижу, предписание первого разряда, но ни к одной из упомянутых категорий переселенцев Вы не принадлежите. Бумаг, подтверждающих Ваше право на проезд вне очереди, то есть за личной подписью первого лица Венгерского королевства, у Вас нет. Соответственно, права пересекать государственную границу СССР в порядке приёма беженцев Вы не имеете. В связи с этим Вы будете выдворены с территории Советского Союза на обратном поезде. Прошу пройти обратно в Ваш вагон.       - Вы не имеете права! Я буду жаловаться!       - Да хоть на деревню дедушке пишите. Нам никто слова не скажет. Бумаг не имеете, предписание на эвакуацию с явными признаками подделки, но, тем не менее, проявляете настойчивость в проникновении на советскую территорию. Что, гражданин Шварц, изволите провозить контрабанду? Потрудитесь предъявить к досмотру все личные вещи.       Приданный пограничной заставе батюшка к тому моменту уже окропил святой водой каждого из прибывших и собрался было уходить с перрона, но увидел нештатную ситуацию и подошёл ближе. При виде священника гражданин Шварц поёжился, словно был должен тому большую сумму денег. А стоило пограничнику протянуть руки к его чемодану, и вовсе заорал:       - Нет! Я не позволю! Что за произвол! Это покушение на частную собственность! Я это так не оставлю!       - Полегче, полегче, уважаемый, - пресёк вопли пограничник. – Ещё не вся станция слышала, что Вы при себе бумаг не имеете. Досмотр вещей – это штатная процедура при проходе границы. Извольте предъявить чемодан к осмотру.       - Заодно позволь мне, сын мой, окропить сего раба Божия, - обратился к капитану батюшка. – Те жёны и дети уже прошли.       - Позволяю, отче, а то пассажир что-то упорствует.       Батюшка брызнул на вещи и одежду Шварца святой водой, однако случилось непредвиденное. Одежда подозрительного лица в местах попадания освящённых капель вдруг задымилась, а само это лицо начало дёргаться и верещать, словно задев оголённый провод.       - Вот оно что! – опешил пограничник. – Нечисть! Вот почему ты, тварь, так нахрапом сюда лезешь! Нет тебе веры!       - Прислужник Лукавого! – вырвалось у батюшки. – Изыди, демон, сгинь, пропади, нет тебе хода на землю русскую!       Батюшка ударил нечистого крестом по лбу, и исходящий дурнопахнущим сизым дымом гражданин Шварц вдруг рассыпался в прах вместе со своими вещами. Прах этот, воняющий серой, батюшка снова окропил святой водой, и тот, зашипев, истаял на перроне.       - Вот и всё, - удовлетворённо кивнул пограничник.       - Не всё ещё, сын мой, - покачал головой священник. – Мы пресекли путь лишь одного слуги нечистых сил, но много их ещё будет пытаться попасть на наш ковчег, дабы осквернить его и помешать чадам Божиим обрести спасение. Смотри в оба глаза, сын мой, и пусть вера твоя спасёт тебя… *** Святая гора Афон – Чёрное море, 21 января 1941 года       Старец Дионисий жил среди братии, сколько себя помнил. Многое пережил, и турок, и англичан, и войны, и разорения. И стояла Святая гора нерушимо все эти годы. Но вот случилось неслыханное, о чём никто из служителей Божиих даже представить себе не мог – прислужники того, чьё имя не произносят вслух, призвали своего господина в мир живых, отворили врата геенны огненной для всех людей и зверей полевых. Земли за океаном уже погибли в пламени, и пожраны души населявших те края. Остался лишь Свет Старый, но недалёк уже тот час, когда преисподняя разверзнется и здесь.       Однако видит Господь Всемогущий всё и всех, и даровал он спасение людям в час гибельный. Будет ковчег, и спасутся на нём те, кто успеет войти в его пределы. Ковчегу сему быть в землях, где говорят по-русски и исповедуют веру православную. Владыка Сергий, предстоятель Русской церкви, знает сие, и правитель земель тех, чьё имя Иосиф, тоже знает. И отцы-настоятели во всех обителях на Горе об откровении Божием, владыке Сергию посланном, наслышаны.       Вот только отозвались о сем откровении главы обителей по-разному. Кто-то принял, и помогает спасти наследие, а кому-то гордыня очи застила, думает, что сам убережётся.       …Со своего места, откуда открывался вид на пристань, старец видел, как подошёл к берегу быстрый корабль под русским флагом, а там уже наготове – принялась братия помогать матросам, грузить на палубу образа святые, книги благочестивые да иные реликвии былых времён.       Когда корабль поднял якоря и отвалил от причала, старец довольно кивнул головой сам себе – то, что веками собирала братия, не будет разворовано, не канет в забвении, но сохранится с теми, кто верует…       …Крейсер «Малахит» был новым кораблём, поднявшим флаг только в сентябре сорокового. Построенный по новейшему проекту, он мог развивать скорость до сорока узлов, соперничая с эсминцами прошлой войны, а двенадцать шестидюймовых орудий позволяли отбиться от любого другого столь же быстроходного корабля. Именно из-за большой скорости имевшиеся на Черноморском флоте крейсера типа «Изумруд», собственно первенца серии, «Аметист» и «Малахит» - четвёртый, «Сапфир», ещё достраивался – приказом командующего флотом отрядили на эвакуацию церковных ценностей со Святой горы.       «Изумруд» и «Аметист» сходили к полуострову и вернулись обратно без замечаний, а вот «Малахит» на выходе из Босфора, уже в обратном рейсе, обнаружил, что за ним в погоню пустился турецкий линейный крейсер «Султан Селим Явуз», некогда германский «Гёбен», и даже успел несколько раз выстрелить. Однако турок мог дать только двадцать восемь узлов, да и то в молодости – сейчас же не больше двадцати трёх – так что «Малахит», обладая более чем полуторным преимуществом в скорости, легко удрал от преследователя. Зато в штаб в Севастополь он о погоне сообщил, так что навстречу незваному гостю вышли пребывавшие как раз близ этих вод линейные корабли «Синоп» и «Чесма», по восемь шестнадцатидюймовых стволов на каждом. Так что на предвкушавшем вкусную добычу турецком дредноуте в один прекрасный момент увидели, как из тумана показались два корабля, по виду явно не крейсера, которые тотчас открыли огонь с запредельной для османов дистанции. Падавшие в воду снаряды поднимали всплеск выше мачт. На «Селиме» при виде такой живописной картины, вполне достойной кисти Айвазовского, попытались отвернуть и драпать назад, но первый же полуторатонный привет с «Чесмы», угодивший в корму турка, поставил на этих попытках жирный крест. Крупповская броня, почти тридцать лет тому назад рассчитанная на защиту от десяти дюймов, спасовала перед шестнадцатью, и снаряд лопнул в погребе пятой башни. Парой секунд позже сдетонировал и погреб четвёртой, напрочь оторвав корму старого корабля. То, что осталось от «Селима», почти мгновенно погрузилось в море, и из всей его команды выжило лишь пятеро успевших спрыгнуть за борт матросов палубной команды, поднятых на борт «Синопа». Советские линкоры потерь и повреждений не имели.       В Севастополе был праздник – всё-таки это случилось, и старый, давний враг, немало досаждавший черноморцам ещё с той войны, наконец-то уничтожен. Так что командующий флотом недрогнувшей рукой подписал командирам обоих линкоров, а заодно и «Малахита», представления на ордена. Проход в Босфор был открыт, и теперь турки ничем не могли воспрепятствовать выходу кораблей в Средиземное море. А значит, можно было водить конвои и в Италию – ведь есть же там люди, заслужившие своего спасения… *** Югославия, окрестности города Ниш, 25 января 1941 года       Старенький грузовичок «Фиат», принадлежавший виноградарю Душко Савичу, трещал по швам, когда сам Душко, его сыновья и супруга наваливали в кузов всё то, что, по их мнению, могло пригодиться им в новой стране.       - Куда стол тащишь? Мебель не берём больше, уже не лезет! – говорил серб жене.       - Ты что, не помнишь? Этот стол мой отец купил, когда на матери женился! Как мне его оставить! – причитала супруга.       - Ты посмотри, уже не лезет ничего! Развалится машина, что, на горбу всё потащим? Найдём мы в России и столы, и стулья!       - Сходи соседа спроси, у него вон на телеге место ещё есть.       - Побойся Бога, Зорка! Куда ему там ещё наш стол!       - Сам-то все свои лопаты взял.       - Я ещё и саженцы со всех своих кустов беру. Чем там на хлеб зарабатывать будем? Мебель – дело наживное. А такого винограда, как у меня, нигде у соседей нет.       - Ну-ну, знаю я тебя. Вино ещё не всё из подвала достал?       - Пара бочек осталась, но я почти всё распродал, скоро из города за ними приедут. Нам я только самое хорошее оставляю, с собой повезём.       Из личных вещей Душко забирал с собой все иконы из дома, семейный крест и старинное Писание, что ещё его прадеду принадлежало. Саблю взял, с которой его отец на турка ходил, да ружьё охотничье. Сам Душко и его жена разместились в кабине грузовичка, а оба сына пароконную повозку запрягли, с бочками вина. Марко, старший, ещё невесту свою рядом с собой на телегу усадил, а батюшка тут же и обвенчал молодых.       Как собрались на скорую руку, так и двинулись, помолясь, со всем селом вместе. Кто пешком, кто верхом, кто на телегах, и пара автомобилей среди толпы мотором трещала. Сельский полицейский и батюшка впереди шли, с крестом и знаменем. Следом, за колонной людей, гнали скот, коров, лошадей, овец и свиней – сербы не оставляли в покинутых домах ничего живого, даже собак и кошек забирали.       Третий раз за всю свою историю сербский народ уходил из своей страны – весь, до последнего человека. Первый раз был во времена давние, тогда уходили на север, в Венгрию, спасаясь от турок. Второй – не так уж и давно, в прошлую войну, тридцати лет ещё не минуло с тех пор, когда уходили от австрийцев на юг, в Грецию. Но давно сгинула Австрия, и нет её больше, а вот уходить снова нужно – то, что идёт на сербскую землю, куда страшнее что австрийцев, что турок, вместе взятых.       Кто-то запел, когда на очередной перевал поднимались, и все подхватили, кто слышал:       Тамо далеко, далеко од мора,       Тамо jе село моjе, тамо jе Србиjа,       Тамо jе село моjе, тамо jе Србиjа.       Тамо далеко, где цвета лимун жут,       Тамо jе српскоj воjсци jедини био пут.       Тамо jе српскоj воjсци jедини био пут…       Так прошли границу с Румынией, где при недоброжелательности местных властей помогали священники, сопровождавшие колонны Третьего Сербского Исхода до самой границы, до румынской таможни в Брэиле и советской в Галаце. И по всей Румынии к колоннам сербов присоединялись люди – такие же, как и они, крестьяне, горожане из числа небогатых, служители Божьи, даже солдаты и офицеры румынской армии, кто не желал оставаться на верную погибель.       Лишь перейдя Сирет, на левом берегу которого стоял ряд красно-зелёных пограничных столбов с гербом Советского Союза, сербы – крестьяне, рабочие, женщины, дети, священники – все, кто проходил границу, мог вздохнуть свободно. Здесь, на земле русской, не бросят и не продадут. *** Италия, Бари, 3 февраля 1941 года       Итальянский флот, и военный, и гражданский, раскололся при известии о грядущем. Кто-то предпочёл поверить словам Папы, что ничего бояться не стоит. Кто-то, наоборот, беспокоясь за судьбы своих близких, решил отправить их на север. Благо из Турина, Милана и Вероны можно было уехать в соседнюю Германию. На заводах «Ансальдо» полным ходом демонтировали оборудование, то, что можно было отправить по железной дороге, уехало в вагонах, не вместившееся грузили на пароходы – пойдёт кружным путём через Чёрное море.       Здесь же, в Бари, крупных заводов не было. Зато здесь содержали одну из главных святынь христианского мира – мощи Николая Чудотворца, одинаково значимые как для католиков, так и для православных. Оставлять их на поругание нечестивым силам было нельзя никак. Именно поэтому для вывоза всего, что окажется возможным, в Бари под охраной крейсеров «Адмирал Лазарев» и «Адмирал Нахимов» пришли теплоходы «Абхазия», «Аджария», «Армения» и «Сванетия» - после уничтожения «Селим Явуза» проходить Босфором можно было безбоязненно. Второй конвой, из больших грузовых теплоходов, шёл в Геную под охраной линкоров «Рымник» и «Кинбурн», в надежде, что итальянцы поведут себя более цивилизованным образом, нежели турки. Дуче Муссолини, конечно, злился, негодовал и исходил руганью, но против слова Геринга ничего сделать не мог.       Прибывшие на «Абхазии» сотрудники НКГБ присутствовали при выносе мощей из собора, и начальник спецкоманды лично опечатал ящики, в которых ценный груз пойдёт в СССР, имея местом назначения Морской собор в Кронштадте.       В каюты как «Абхазии», так и остальных трёх кораблей, набивались гражданские – женщины, дети, врачи и учителя. По шесть, по восемь человек на каюту, уже не считали, какая там категория мест, лишь бы взять побольше, увезти от гибели. Служители собора святого Николая тоже взошли на палубу советского теплохода. Те, кому места на борту кораблей не хватило, сообща решили пробиваться на север самостоятельно или же на поездах, во всяком случае, на вокзале о бедственном положении прекрасно знали и пообещали выделить паровозы и вагоны.       Заполнившись беженцами, четыре советских корабля отвалили от причалов. В открытом море встретились с вышедшими с противоположного берега «Грузией» и «Крымом» - из черногорского Бара – и «Лениным», что шёл из Сплита. А уже у выхода из Адриатики конвой догнал итальянский лайнер «Рекс», ещё утром отваливший от причала в Венеции.       Путь до Одессы и Севастополя прошёл без сучка и задоринки. В греческих водах к ордеру конвоя присоединились несколько грузовых пароходов со станками с пирейских верфей, у Афона подошли быстроходные крейсера «Изумруд» и «Аметист», принявшие на борт очередную партию ценностей, а по выходу из Проливов курс лежал на Одессу и Севастополь, куда конвой пришёл к десятому февраля. Однако кампания ещё не окончилась, и после разгрузки и приёма топлива теплоходы немедленно вышли в море – в греческих, югославских и итальянских портах ещё оставались люди, ждавшие спасения. *** Турция, Стамбул, 16 февраля 1941 года       Пароход «Бердянск», возвращавшийся из рейса в Геную, где в его объёмное чрево загрузили тяжёлое гидравлическое оборудование с верфей Ла-Специи, даже не собирался заходить в порт бывшей турецкой столицы. Но вот пришлось – ветер сорвал с креплений переднюю грузовую стрелу, и она требовала срочного ремонта – без этого разгрузиться в Одессе было бы проблематично. Собственно говоря, починили и сами, своей командой, но вот набившиеся в каюты команды пассажиры подыстощили запасы провизии, заодно, раз уж всё равно зашли, капитан отрядил кока и пятерых матросов закупить еды, чтобы хватило до Одессы.       - Тащ капитан! Смотрите! – механик, глянувший на причал, поначалу ничего не понял. К трапу шли коты. Самые обычные коты и кошки, серые, рыжие, чёрные и полосатые, пушистые и не очень, породистые и обыкновенные – они словно почувствовали, что у причала стоит пароход, и попытались забраться на него.       - Это что такое? Они что, к нам?       - Как ни странно, тащ капитан, но скорее всего, к нам.       - Чуют беду, - кивнул седоусый боцман. – Если коты бегут из Стамбула, то беда городу настанет.       - Что же с ними делать?       - С собой заберём. Кот на корабле – к счастью. С нас не убудет, а живые души спасутся.       - Как знали, кока на базар отправили.       - Ничего, до Одессы прокормим, а там мурлыки себе дом быстро сыщут.       - Смотрите, сколько их! – кошачья стая тем временем принялась ловко запрыгивать по трапу на палубу советского парохода.       - Если столько котов вместе в стаю собралось – значит и впрямь быть беде, - задумчиво проронил боцман. – Значит, недолго нам сюда ходить осталось…       Когда кок и матросы вернулись с базара, хвостатая орава уже была на борту. Так, под разноголосое мяуканье, и отвалили.       В одесском порту, узнав о некоторых обстоятельствах продолжения рейса, сначала радист, а потом все вплоть до начальника пароходства, полдня лопались от хохота, не в силах остановиться. Когда же «Бердянск» ошвартовался у родного причала, и вся орда усатых и полосатых рассосалась по одесским улицам, кто-то из местных острословов запустил в обиход понятие «полосатый рейс» - а следом и сам теплоход оказался удостоен почётного звания «кошковоз», над чем по всему Чёрному морю смеялись ещё очень долго. *** СССР, Нижний Новгород, 28 февраля 1941 года       Инженер Иржи Билак, родом из Пльзени, работавший на заводе «Шкода», не ждал и не гадал, когда неожиданно в управление заявился человек из Берлина и сообщил, что по плану эвакуации германской промышленности их завод подлежит полному демонтажу и вывозу в Советский Союз. Возражения в расчёт не принимались. Рабочие, конечно, были возмущены, но взялись за подготовку своих станков к перевозке с таким же энтузиазмом, как и раньше на них работали. О бушующей на той стороне мира преисподней многие слышали, но мало кто пока принимал угрозу всерьёз. Однако обсуждать прямой и недвусмысленный приказ, исходящий как бы не от самого Геринга, никто не стал.       Сборные составы отправлялись с пльзенского вокзала по меньшей мере ежечасно, рабочие и инженеры ехали следом в пассажирских вагонах. Цех следовал за цехом, людей на проходные с каждым днём приходило всё меньше и меньше, и вот, наконец, настал черёд отправляться и конструкторскому бюро, в котором работал Иржи – для них на новом месте как раз закончили возведение нового здания.       Пассажирский поезд прошёл через Германию, на вокзале в Лодзи все пассажиры поезда пересели из западных вагонов в восточные, ещё два дня пути – и пан Билак, сойдя на перрон, обозревал окрестности Московского вокзала в Нижнем Новгороде – месте, где ему отныне предстояло жить и работать.       На электричке их отвезли в предместье под названием Сормово, где кипела грандиозная стройка с вывеской «СОРМОВСКИЙ ЛОКОМОТИВОСТРОИТЕЛЬНЫЙ ЗАВОД» над входом. К превеликому удивлению, здесь уже работали не только старые знакомцы и друзья пана Иржи со «Шкоды», но и швейцарцы из города Винтертур, чей завод тоже попал под план Геринга, а также французы с бывшей фирмы «Альстом», которых по нынешнему оккупированному положению Франции никто не спрашивал вовсе. Как Москва собиралась впрягать в один завод столь разных лебедя, рака и щуку, всех и каждого со своими идеями и своим же видением, как должны выглядеть современные локомотивы и вагоны, над этим судачили долго, однако, как показалось пану Иржи, какой-то план у Сталина всё же был.       К исходу второй недели совместной работы что-то даже стало получаться. Во всяком случае, понимание того, что паровозам осталось недолго, а будущее за дизельной и электрической тягой, было у всех. Швейцарцы притащили с собой проект нового электровоза для горных участков, а французы ещё перед войной разработали скоростную машину для рейсов из Парижа на юг. Теперь же, судя по всему, все эти идеи подлежали проверке дорогами России, где хватало всего и на все случаи жизни. Хотя первым локомотивом, вышедшим из ворот завода, был как раз паровоз – германская машина серии 50, наспех приспособленная для работы на русской колее, должна была неплохо помочь в вывозе эвакуационных грузов.       Вскоре после этого знаменательного события по радио объявили, что преисподняя разверзлась над Индией – внезапно замолчал радиоузел Калькутты, а из Дели передавали о бушующих в джунглях страшных пожарах и землетрясениях вдоль всей долины Ганга. А это означало, что геенна огненная развернулась уже и над Азией. Что будет дальше – оставалось лишь гадать. *** Территориальные воды СССР близ о.Медвежий, 24 марта 1941 года       Старый броненосный крейсер «Рюрик» шёл на свою вторую войну. Когда-то был он самым мощным представителем своего класса, флагманом лёгких сил Балтийского флота, и с честью прошёл Мировую войну. Затем последовало безвременье Гражданской, однако, когда после её окончания исключали из списков все старые корабли, «Рюрика» признали ещё крепким и пригодным для дела. На крейсере усилили вооружение, поставив ещё четыре десятидюймовки вместо частично снятой меньшей артиллерии, и отправили на Север, где после списания старого «Цесаревича» у Советской России не было сильных кораблей. Там, на Севере, «Рюрик» оказался самым сильным кораблём вообще, и достойно нёс службу за Полярным кругом, решительно и нещадно пресекая попытки норвегов привлечь свой флот для охраны своих же браконьеров. Обычно появления на горизонте трёхтрубного силуэта было достаточно, чтобы любители незаконной рыбной ловли и добычи полярного зверя пускались наутёк, кому-то даже удавалось успешно удрать.       На других флотах, на Балтике и на Чёрном море, со временем вступили в строй более мощные и быстроходные корабли. Северный же район оставался вспомогательным, туда передавали то, что для боя «флот на флот» уже не годилось, но ещё могло послужить на вспомогательном театре – как те же старые «новики», к примеру.       Сейчас же повеяли совсем другие ветра. Норвегия пала, и английский контингент там был выбит немцами. А с осени всё и вообще пошло кувырком – после гибели североамериканского континента разверзшееся там пекло продолжало расширяться, засасывая всё новые и новые территории.       А вот пару дней тому назад неожиданно замолкло радио в Лондоне, а из Бергена передали, что видят какой-то конвой с мощной охраной, идущий на север. Это могли быть только англичане, так что «Рюрик» под флагом командующего Северной флотилией вице-адмирала Головко вышел в море. На старом крейсере осознавали, что они, возможно, идут в свой последний бой, но все до последнего матроса были готовы стоять насмерть.       Однако на попытку вызова таинственного конвоя тот неожиданно откликнулся.       «Английскому конвою, английскому конвою, говорит Рюрик, Северная флотилия СССР. Вы приближаетесь к территориальным водам Советского Союза. Какие ваши намерения?»       «Рюрик, Рюрик, на связи Король Георг Пятый», отозвались англичане. «У аппарата исполняющий должность Первого морского лорда, командующий Домашним Флотом, адмирал сэр Джон Тови. Просим не открывать огонь, мы идём с мирными намерениями».       «Король Георг Пятый, у аппарата командующий Северной флотилией вице-адмирал Головко. Какая цель вашего появления в этих водах?»       «Эвакуация того, что осталось от нашего славного флота и населения Северной Шотландии. Проще говоря, Британии больше нет, и последние британцы сейчас на борту вверенных мне кораблей. Просим о предоставлении убежища».       «Сколько вас, адмирал Тови?»       «Под моим командованием восемь линейных кораблей, два авианосца, шестнадцать крейсеров, два десятка меньших кораблей, без учёта гражданских. Ещё несколько транспортов я отправил к германским портам».       «Хорошо, сэр. Я сообщу в штаб флота. Ждите моего ответа».       Ответ из Москвы пришёл быстро, и, получив разрешение, корабли под флагом адмирала Тови начали движение за остров Медвежий, направляясь в Мурманск и Архангельск.       Никогда ранее в Мурманске не бывало столько военных кораблей, и никогда ранее сюда не приходило столько гражданских – насчитали не меньше сотни транспортов под британскими, ирландскими, канадскими и даже южноафриканскими флагами, среди которых чернел двухтрубный силуэт громадного трансатлантического лайнера «Куин Элизабет». Осенью он успел уйти из Нью-Йорка за два дня до того, как город поглотила преисподняя, и с тех пор стоял без дела в Ливерпуле. Позже приказом адмирала Тови его перегнали в Эдинбург для погрузки – в добрый час, потому что лайнер принял в свои каюты без малого пятнадцать тысяч человек, которых теперь и оформляли на таможне.       Адмирал сэр Джон Тови пожелал поговорить с товарищем Головко, и Арсений Григорьевич, заручившись согласием начальника особого отдела флотилии, направился на флагманский «Король Георг V».       - Вы всерьёз собирались встречать нас одним своим крейсером? – спросил Тови.       - Другого выхода у нас не было, сэр, - ответил Головко. – Наш «Рюрик» единственный в этих водах корабль первого ранга.       - Поразительная отвага у вас, сэр… Надеюсь, мои линкоры смогут вам в чём-то здесь помочь.       - Всё настолько серьёзно, сэр?       - О да, сэр. Мы давно уже заподозрили неладное, когда замолчали радиостанции в Канаде и Австралии, а магнитные компасы начали показывать сущую белиберду. Потом преисподняя дотянулась до Индии, и лорд Маунтбэттен застрелился, когда узнал о гибели его семейного предприятия. Океан обратился в ничто уже на долготе Исландии, поэтому я своей властью перегнал в Эдинбург «Лиззи» и начал грузить на корабли всё, что можно снять и увезти своими силами.       - И Ваш король ничего не предпринял?       - Его Величество, увы, пребывал в плену своих иллюзий. Прозрение наступило уже слишком поздно – лишь шестнадцатого, когда преисподняя подошла слишком близко, и землетрясение уничтожило Зелёный остров. Кто успел удрать оттуда, шли к нам. Нашему острову тоже оставалось недолго, и двадцатого из-за землетрясения в районе Уэльса Англию разорвало пополам от Карлайла до Ньюкасла. Связь со столицей пропала, и мы принялись швырять на борт всё, что можно было снять и увезти. Когда же преисподняя подошла и к этому разлому, я отдал приказ немедленно сниматься с якорей по мере готовности и уходить. Сначала «Лиззи» и транспорта с эскортом из двух крейсеров из Эдинбурга, потом транспорта из Данди и Монтроза, а потом оставшиеся в моём подчинении главные силы флота.       - Так, значит, король не выбрался из Лондона?       - Мне о том неведомо, сэр, после двадцатого числа я не получал из Лондона ни единой передачи. Поэтому своей властью как командующий флотом принял решение идти в ваши воды – если слухи о том, что вам, русским, благоволят высшие силы, хоть немного правдивы, то хоть какая-то часть старой доброй Англии уцелеет и продолжит существование…       - Там есть что сгружать, сэр?       - Да, сэр, мы успели вывезти какое-то заводское оборудование с севера… хотя почти ничего из центральных графств страны. Из людей спаслись лишь те, кто ушёл с нами или бежал на континент раньше. Увы, но Чемберлен подложил нам слишком большую свинью, когда заявил, что Британии опасаться нечего. Поэтому мы теперь остались флотом без страны, и можем лишь просить о почётной сдаче.       - Об условиях сдачи с Вами, сэр, будет говорить мой главнокомандующий, адмирал Галлер, ему уже доложили о Вашем прибытии, и он уже должен был вылететь в Мурманск. Хотя лично я не вижу поводов для возражений. Мы не имеем ничего против честных солдат – и я искренне надеюсь, что те, кто развязал всё это, не успели пробраться к вам на борт.       - Благодарю, Вас, сэр. Но я не знаю, добрался ли до моих кораблей кто-то из столичных политиканов – мы не смогли вести учёта тех, кого приняли на борт.       - Хорошо, сэр, я передам Ваши опасения нашим компетентным органам, и они смогут помочь Вам в этом…       Адмирал опасался не напрасно – несколько титулованных лордов всё-таки пробрались на борт эвакуировавшихся транспортов, но проверку святой водой прошёл лишь один из них. Среди офицеров флота развоплотилось двое. Среди гражданских пассажиров – шестеро.       …Двадцать седьмого марта 1941 года на кораблях английского флота, пришедших в Мурманск, спустили британские флаги. Вопрос о судьбе неожиданного пополнения и его зачислении в списки советского флота ещё должен был стать предметом обсуждения, и для этого адмирала Тови пригласили прибыть в Москву, на беседу с товарищем Сталиным.       На этом совещании подняли вопрос и ещё одного крупного соединения – в египетской Александрии ещё стояли корабли Средиземноморского флота британской короны. Упускать такую возможность было бы глупо. *** Италия, Генуя – СССР, Севастополь, 5-9 апреля 1941 года       Весна сорок первого года не принесла Италии тепла. Наоборот, с февраля отмечалось устойчивое похолодание, а в марте и вовсе ударили первые морозы. Для не привыкших к холоду итальянцев такая погода была сродни адским мукам, над чем, в общем-то, никто не шутил, учитывая, что именно поглотило уже почти весь Атлантический океан.       Снег теперь шёл всё чаще, а море затягивало тонкой ледяной коркой. Ни в городе, ни над гаванью давно уже не было видно птиц – портовые чайки, лишившись ориентации в пространстве, проиграли битву погоде и погибли, утонув в ледяной воде. Тех же, что обычно прилетают весной, и вовсе с осени не видели.       В порту было непривычно тихо. Всё оборудование судоверфей давно уже покинуло свои места, будучи вывезено в далёкую Россию, все остальные заводы уехали туда же, и рабочие, забрав семьи, уехали вслед за своими станками.       Третьего апреля с запада пришло известие о землетрясении невиданной силы, случившемся в Пиренеях и приведшем к обвалу всех дорог, что когда-то шли из Франции в Испанию. В самой Испании, как только что не кричал в голос капитан успевшего вырваться из Барселоны парохода, и вовсе творится сущая жуть – адский вихрь уже успел поглотить Лиссабон и стремительно расширялся в сторону Мадрида. Генерал Франко застрелился, в стране полная анархия, каждый сам за себя, все бегут во все стороны – и завидуют тем, кто ушёл вместе с русскими.       Гражданские французы бежали со стороны Монако, пока ещё была проходима дорога – ибо метели в горах усиливались с каждым днём. На флот из Тулона надежды больше не было – корабли вмёрзли в лёд и больше никуда не выйдут, а их команды разбежались, и кто-то смог добраться до Генуи, клацая зубами от холода. По пути беженцы распространяли рассказы, один страшнее другого, о французских богачах, замёрзших насмерть в своих виллах на Лазурном Берегу, и заметённых снегом горах ненужных уже денег несуществующих более государств на полу в казино Монте-Карло.       Четвёртого апреля смотритель порта обнаружил, что вся гавань генуэзского порта от горизонта и до горизонта покрыта льдом, пока ещё тонким, почти прозрачным, с большими полыньями. Этот лёд ещё был неопасен для прохода кораблей, но ещё немного, и корка, покрывшая залив, станет толстой, и для Генуи, никогда не знавшей ледоколов, это будет означать прекращение судоходства как такового. А пока, под охраной крейсера под советским флагом шёл конвой – шесть сухогрузов, танкер и три пассажирских парохода, один из которых – громадный атлантический «Рекс», давно уже прописавшийся на Средиземном море.       - Боюсь, что это последний раз, когда мы сможем принять ваши корабли, - сказал начальник порта командиру конвоя. – Море замерзает, и скоро лёд станет непроходим для кораблей.       - Уходите с нами. Мест хватит, - ответил капитан первого ранга. – Даже на моём «Лазареве» найдём, где вас разместить.       - Благодарю за щедрое предложение, но хотел бы попросить вас уходить поскорее. Мы будем отправлять людей по железной дороге.       - Пока не закончится место на наших кораблях, мы никуда не уйдём.       - Умоляю Вас, Матерью Пречистой заклинаю, не повторите участь тулонской эскадры! Уходите, пока лёд не затвердел! Зачем вы тащили сюда столько грузовых? Не видите – причалы почти пусты, вы вывезли уже всё, что в этом городе было ценного! Да и людей здесь почти не осталось!       - Кого сможем, тех и возьмём, а Вы всё же подумайте над моим предложением – на кораблях достаточно места, а в Севастополе, откуда мы пришли, сейчас тепло, уже плюс восемнадцать обещали.       - Святая Мадонна, как же вам везёт! – жалостливо ответил начальник порта. – Мы здесь сожгли уже почти всё дерево, но всё равно мёрзнем. Хвала Господу, что я уже успел отправить с вами свою семью! А, ладно! Вы что-то говорили о свободных местах?       Советский капитан оказался прав, и места в каютах покидающих Геную кораблей хватило на всех, кто уезжал, и даже на какое-то количество французских и испанских беженцев. Включили в конвой и испанца, капитан которого долго и цветисто благодарил русских за спасение.       Первым порт покинул крейсер «Адмирал Лазарев», прорезая в ледяной шубе чистый фарватер. Идущий следом «Рекс» расширил его для остальных кораблей. Последним уходил из гавани итальянский транспорт «Катарина», за кормой которого оставался покинутый город, неспешно заметаемый снегом, который некому уже было убирать. Какая-то жизнь ещё теплилась лишь возле вокзала, от перронов которого ещё отправлялись последние поезда на север, но и там садиться в вагоны было уже почти некому. Большая часть населения севера Италии уже покинула страну.       …Лёд кончился на подходе к Сицилии, за ней уже раскинулась чистая вода, хоть и было всё затянуто туманом. А когда до входа в Эгейское море оставалось уже меньше ста миль, на «Лазареве» получили сообщение от крейсера «Аметист» с просьбой дождаться их. Через пару часов советский лёгкий крейсер действительно показался на горизонте, а за ним следовала большая эскадра под английскими флагами. Это шли остатки британского Средиземноморского флота под флагом адмирала сэра Эндрю Каннингхэма.       Сам английский адмирал был немало удивлён, когда к нему в Александрию ни с того ни с сего примчался русский крейсер. Но ещё большее удивление постигло его, когда с этого самого крейсера сошёл его давний знакомый и сослуживец сэр Джон Тови, который, как оказалось, не просто выжил, но и сберёг большую часть своего Домашнего флота, приведя все корабли и людей на них в русский Мурманск. Теперь такое же предложение, только уже идти в Севастополь, было сделано и Средиземноморскому флоту, и сэр Каннингхэм не смог отказаться – другого выхода после гибели Британии всё равно не было.       Утром девятого апреля сводный конвой втянулся в Севастопольскую бухту. Впервые с 1856 года англичане появились в Севастополе – впрочем, сейчас они пришли сюда не с войной. Флот без страны пришёл сдаваться. Под звуки траурного марша «Юнион Джек» на мачте флагмана пополз вниз, и командир линкора передал сложенный флаг своему командующему.       - Это реквием по Британии, - со вздохом сказал адмирал Каннингхэм адмиралу Тови, когда они шли от пирса в штаб флота. – Кажется, мы были последними, кто сохранял верность присяге.       - Британия будет жить, пока жив её флот, - ответил Тови. – А флот жив, и нам с Вами, как и всем командам наших кораблей, дядя Джо сделал щедрое предложение. Всем, кто желает продолжить службу, будут зачтены звания, награды и выслуга.       - Я уже немолод, как и Вы, Джон.       - Пусть и так, но у нас с Вами есть немалый опыт, которым мы можем поделиться с русскими коллегами. Кроме того, чем ещё Вы бы стали заниматься, проплавав всю жизнь? Нам идти всё равно некуда. Его Величества больше нет, и Лондона тоже. От Британии остались только корабли наших эскадр. Кроме того, нам, морякам, нечего делить с русскими. Если бы не толстосумы из Сити, развязавшие весь этот кошмар, да не их подпевалы из парламента, ничего бы этого не произошло.       - Умеете же Вы уговаривать, Джон…       В конечном итоге адмирал Каннингхэм предложение товарища Сталина принял. И уже в звании адмирала советского флота работал в штабе Черноморского флота, а после выхода в отставку преподавал в Военно-морской академии.       От Великобритании и всех её колониальных владений осталось в живых едва ли больше миллиона человек. Кто-то пришёл в Мурманск с кораблями адмирала Тови, кто-то в Севастополь с Каннингхэмом, кто-то пробирался на Балтику через германские воды, а кто-то бежал на континент сам и надеялся пробраться через территорию Рейха, уже не опасаясь ни войны, ни плена. Военные действия прекратились ещё осенью, когда погибла Америка – теперь у германцев, да и у русских тоже, были иные заботы…